Нелюбимые

***

У издательского дома стоит машина отца, рядом курит его водитель. Мы пересекаемся взглядами, но не здороваемся. Бариста кофейни на первом этаже машет мне, а я говорю ему, что скоро зайду. Бегом поднимаюсь по железной лестнице на второй этаж, прислоняю рабочий пропуск к датчику и толкаю стеклянную дверь. Быстрым шагом направляюсь в свой кабинет, где снимаю очки и ищу в столе среди блокнотов и приглашений капли для глаз. Сажусь в кресло, запрокидываю голову и закапываю по паре капель в каждый глаз. Поворачиваюсь в сторону стеклянной стенки — в редакции никого нет, кроме менеджера Юли.

На кирпичных стенах редакции висят первые и самые знаменитые обложки журнала. С них улыбаются голливудские звезды, западные музыканты, известные спортсмены и красивые модели, излучающие успех, радость и секс. На одном из фото бразильская модель Алессандра Амбросио. Она сидит на золотом песке — полностью обнаженная, скрестив ноги и прикрыв коленями грудь. Ее голова чуть запрокинута, а взгляд устремлен в объектив фотографа. Над снимком большими золотыми буквами написано: Gloss Yourself. С другой стороны опенспейса находится стеклянный кабинет главного редактора. Рядом с его дверью ­кто-то оставил черный передвижной рейл с пустыми вешалками. На рабочих местах сотрудников журнала стоят потухшие аймаки и разбросаны личные вещи. По их количеству на столах можно определить, кто остался работать в издании, а кому пришлось покинуть его вместе с крупными рекламодателями. Я вспоминаю, как полтора года назад в редакции всегда было шумно, и все приходили сюда, как в любимый дом, чувствовали себя частью модного и влияющего на массы издания, и все хотели сделать новый номер лучше предыдущего, иногда засиживаясь для этого до глубокой ночи. Когда я выхожу из своего кабинета и прохожу вдоль рядов с выключенными компьютерами, замечаю за одним из столов молодого парня: он читает новостную ленту и молча поворачивается в мою сторону. Я подхожу к полке, на которой выставлены награды журнала за все время его существования. Позади прототипов корпоративного «Оскара» стоит большая рамка с выпуклым стеклом, за которым находится мяч для американского футбола с автографом Тома Брэди. Я долго смотрю на овальный мяч — его швы измазаны то ли землей, то ли грязью, — а потом подхожу к столу арт-директора Ники, на котором замечаю большую книгу, на обложке которой молодая девушка в розовом платье кормит с руки павлинов. «Фредерик Лейтон» — написано на книге. Я беру ее и начинаю пролистывать, внимательно вглядываясь в работы художника, а потом на переплет внезапно падает белая крошка, и когда я поднимаю голову, то замечаю маленькую трещину на потолке, которую раньше никогда не видел.

— Ты чего? — слышу голос Юли. — Макс?

Я перевожу взгляд, откладываю книгу и иду к Юле.

— Трещина ­какая-то, — отвечаю я, присаживаясь рядом, — на потолке. Осыпается побелка, кажется.

Юля смотрит на потолок, но ничего не замечает.

— Отсюда не увидишь, она маленькая. Надо туда подойти, — объясняю я.

— Ну трещина и трещина, не рухнет же потолок из-за нее.

— Не знаю, смотря как пойдет.

— Ты как?

— Да нормально, только голова тяжелая немного, — говорю я, слегка покачиваясь на офисном кресле.

— По тебе видно. Ходишь как неприкаянный, мяч этот разглядываешь, трещины видишь. Отдыхать надо, Макс, — советует Юля, смотря в монитор и заполняя ­какую-то таблицу в Excel. Я беру с ее стола свечку и нюхаю, пытаясь понять, какой у нее запах.

— Где взяла? — спрашиваю я.

— Подарили.

— Кто?

— Да ­кто-то из рекламодателей ­кому-то прислал в подарок, и мне ее отдали, — пожимает плечами Юля. — Раньше подарки были подороже, конечно. Но ничего, свечка тоже пригодится.

— Ну, если свет отключат, то да, — смеюсь я.

— Может, тебе кофе? — спрашивает Юля.

Потягиваюсь в кресле и отвечаю:

— Да нет, мне пора бежать. Рассказывать об успехах бренда.

— А-а-а, уже видела твоего отца, — говорит Юля и поворачивается в мою сторону. — Такой он у тебя, конечно, деловой. Костюмчик, портфель… Полная противоположность тебе.

— Ну, я тоже вчера был в костюме, — усмехаюсь я. — Только вместо портфеля рюкзак.

— На, держи. — Юля берет с подоконника стопку сброшюрованных бумаг и кладет рядом со мной.

— Что это?

— Ты вчера просил презентации тебе распечатать.

— А, круто! Спасибо тебе большое. — Я пролистываю несколько страниц. — Ладно, пора батю навестить.

— Беги, — смеется Юля. — Там все твои любимые собрались.

— Очень смешно. Слушай, а где вообще все люди? Почему тут только мы и… — Я бросаю взгляд в сторону парня, читающего новостную ленту, но его уже нет на месте.

По дороге к большой переговорке я сталкиваюсь с главным редактором журнала Home. Она спрашивает, почему ее никто не позвал на вчерашнюю вечеринку, а я вру, что списком гостей занимался не я, а клиент, и думаю о том, что ее журнал и редакция существуют исключительно на балансе тех денег, которые приносят другие издания, а затем прохожу дальше. За стеклом переговорки я замечаю отца, который сидит ко мне спиной и слушает главу издательского дома Марину. Когда вхожу в переговорку, все поворачиваются, кроме отца.

— А вот главный герой вечера, — объявляет Катя.

— Здравствуйте, — говорю я собравшимся, — простите за небольшое опоздание, только закончили демонтаж декораций.

Я сажусь рядом с Аллой, директором отдела рекламы W, и замечаю на ее руке новые часы Cartier. На столе стоят вазы с фруктами, шоколадками и орехами. Я беру бутылку воды и наливаю себе в стакан. Замечаю, что отец наблюдает за моими действиями. Он в строгом темно-­синем костюме, белой рубашке, сером галстуке и очках в тонкой серебряной оправе. Его образ дополняет хороший загар. Рядом с ним сидят другие акционеры, среди которых две женщины. Обе были вчера на мероприятии и уезжали сильно пьяными.

— Максим, — говорит Катя, — спасибо за прекрасный вечер. Нам уже с утра позвонили из пресс-­службы рекламодателя, выразили благодарность и сообщили о планах на дальнейшее сотрудничество с нашим журналом.

Делаю глоток воды и киваю, зная о том, что Катя все выдумывает на ходу. Никто никому не звонил, а если бы и звонил, то только мне, поскольку коммуникацию с сетью «Золото» я полностью замкнул на себе. Акционеры улыбаются и кивают, но только не отец — он смотрит в бумаги с диаграммами и потирает лоб.

— Это очень приятно. Также хочу выразить благодарность всем, кто вчера смог присутствовать на мероприятии, — киваю в сторону двух акционеров. — Надеюсь, вам было хорошо!

— Очень, — подтверждает одна из женщин. — Почаще бы так.

— У нас впереди еще много активностей, — заявляет глава издательского дома. — Это только начало.

— Да, — поддерживает ее главный редактор Игорь, — в этом году мы постараемся выйти на тот уровень, который был до санкций и даже…

Я пристально смотрю на Игоря через плечо Аллы и думаю, что же он скажет.

— …до ковида, — заканчивает он.

Я делаю еще один большой глоток воды и замечаю, как за стенкой переговорки проходит Серега, заместитель Игоря. На нем коричневая футболка с ­каким-то принтом и черные джинсы, а на сумке болтается куртка. Серега встречается со мной взглядом, поднимает кулак, а я одобрительно киваю ему в ответ.

— Как вы этого достигнете? — тихо спрашивает отец, после чего все в переговорке замолкают и даже мне становится немного холодно.

— Мы переориентировались сейчас исключительно на российского рекламодателя, — начинает объяснять Алла. — После того, как западные ушли с рынка. Мы это стали делать еще до всего… — Она запинается и думает, что сказать.

— До всего, что произошло, — договаривает за нее отец и смотрит на Аллу.

— Да, еще во времена локдауна мы стали работать в этом направлении, — продолжает Алла. — И уже четыре года назад российский сегмент среди рекламы занимал порядка сорока процентов. Сейчас же он занимает уже семьдесят. Это и одежда, и косметика, и госпроекты, и целые города с регионами, такие как Нижний Новгород, Тобольск и другие.

— А тридцать что составляет? — спрашивает отец.

— Остальные тридцать — это или китайский автопром, или техника. Есть свои трудности, конечно, в работе с ними, но…

— Нет никаких трудностей, — перебивает Катя, — работают все круглые сутки.

В этот момент я думаю о том, что в редакции сейчас находятся только Серега, Юля и ­какой-то парень с сайта, а параллельно размышляю об Алисе: во сколько она проснется и какие у нее на сегодня планы, ведь вчера она Лехе о ­чем-то рассказывала, но я не запомнил.

— Ну… в целом да, — подтверждает слова Кати Алла.

— Помимо рекламы, у нас еще очень сильный бренд-­отдел, — замечает Марина. — Максим у нас его возглавляет.

Еще я думаю о том, что хочется ­куда-нибудь уехать на несколько дней и немного выдохнуть, и надо бы у Аллы спросить, нет ли у нее никаких пресс-­туров в ближайшей перспективе, на которые никто не претендует. Обо всем этом я думаю, глядя на стакан, в котором уже не осталось воды.

— Максим? — повторяет Марина.

— Простите, задумался, — отвечаю я и ловлю взгляд отца, который молча наблюдает за мной. — Я пришел сегодня с презентацией, в ней перечислены наши главные активности и цифры. Также на последней странице вы можете ознакомиться с планами на ближайший квартал.

Я раздаю всем сброшюрованные презентации и рассказываю о том, как мы развиваем видеоконтент на сайте, как в него интегрирована реклама и сколько стоит размещение в одном ролике. Объясняю, что с начала нового года мы смогли провести несколько офлайн-­мероприятий, которые принесли нам больше двадцати миллионов руб­лей, после чего делюсь планами на проведение ивентов в других городах России. Я убедительно вещаю обо всех деталях, пока меня резко не прерывает голос отца:

— Это все прекрасно, конечно, красивые диаграммы, слайды, цифры. — Он закрывает мою презентацию и отодвигает от себя. — Но вы правда считаете, что вечеринки и китайские телефоны вернут вас в доковидные бюджеты?

В переговорке повисает пауза. Отец снимает очки, достает из внутреннего кармана пиджака белоснежный платок, протирает стекла и снова нацепляет их на нос, придвигая к себе белый лист бумаги. А я вспоминаю, как в детстве он часто водил меня к реке и делал из бумаги большие корабли. Мы ставили их на воду и наблюдали, как ветер уносит их по течению.

— Мы… — Катя ­что-то хочет сказать, но отец не дает ей этого сделать.

— Вот смотрите, у меня огромнейший банк, как вы прекрасно знаете. — Все кивают. — В нем работают суперпрофессионалы и аналитики. Я не преуменьшаю ни в коем случае ваши таланты и успехи, просто рассказываю, окей?

— Окей, — отвечаю лишь я, и отец резко бросает на меня недобрый взгляд.

— Мои аналитики, которые окончили Стэнфорды и Кембриджи, — отец снова смотрит в мою сторону, — говорят, что невозможно вернуться не то что в доковидные времена, но и даже в две тысячи двадцать первый год.

— Но банковский сектор — совсем другое… — начинает оправдываться Алла.

— Алла, послушайте меня, — продолжает отец, а я пинаю ее под столом. — Ни у одного Тобольска вашего нет столько денег, сколько есть у Louis Vuitton и Dior. Вы же это прекрасно знаете.

— Но… — Алла пытается высказаться, а отец продолжает свой спич:

— Но Louis Vuitton и Dior больше нет и не будет в ближайшей перспективе, тут спорить даже не нужно. Вы молодцы, что быстро нашли новых рекламодателей, сумели перестроиться и удержаться на плаву. Просто не надо говорить о том, чего никогда не будет.

В этот момент я поворачиваюсь к Игорю и вижу, как у него трясется левая рука, и мне становится радостно от того, насколько он жалок. Игорь поправляет ворот своей водолазки и делает вид, будто ­что-то записывает в ежедневник от Hermes.

— Я же смотрю все эти диаграммы, которые вы мне предоставили. — Отец берет в руки бумагу с изображением синих столбиков. — По ним я и сам могу спрогнозировать, что конец этого года вы закончите максимум как март-апрель двадцать второго.

— Мы будем очень рады, если ваш банк станет нашим рекламодателем, — произносит Алла и нервно дергает плечом, а я в этот момент давлюсь водой и начинаю кашлять.

— Алла, — отец смотрит на нее исподлобья, — запомните: хороший продукт в рекламе не нуждается. У вас «Эппл» размещались ­когда-­нибудь?

— Ну, у нас были с ними активности… — начинает Катя, и отец поворачивается в ее сторону.

— Активности… или реклама?

— У нас было сотрудничество, — отвечает Катя, но отец уже завелся.

— Бесплатные айфоны для сотрудников взамен на размещение новостей компании на страницах журнала — это не сотрудничество, Екатерина. Это так: кость бросили, а за ней побежали. Или, как вы модно выражаетесь, «бартер».

— У них политика такая, — защищается Катя.

— Давайте без политики, пожалуйста, — продолжает отец. — Смотрите. Вернее, послушайте. Сейчас в нашей стране есть два крупных игрока в издательском мире. Наш издательский дом Freedom Media и конкуренты из Fashion MAG. Понятно, что у них там журналы о пустоте, по типу… как его там… у которого главный редактор Анна Алексеева, кажется?

Я резко поднимаю глаза на отца, а Алла отвечает ему:

— She.

— Да, да, он самый, — кивает отец, — «Ши»! Вы же понимаете, что рынок устроен так, что рекламодатели всегда раскидывают яйца в разные корзины. Вы просто сделайте так, чтобы рекламодатели приносили свои яйца только сюда, а не этой Алексеевой. Будьте жестче на рынке, а не вечеринки устраивайте. Сделайте так, чтобы реклама была только у вас.

Отец пристально смотрит на меня, а я перевожу взгляд на кулер — в котором в этот момент поднимается огромный водяной пузырь.

— Виктор Михайлович, — говорит Марина, — у нас жесткий издательский дом, вы это знаете. У нас правило: если ­кто-то не вырабатывает план, то идет на улицу. Мы даже за встречи с сотрудниками других изданий увольняем.

Я вспоминаю, как в прошлом году ездил в пресс-тур в Катар, где часть наших сотрудников в первый вечер веселилась с сотрудниками другого дома, ни о чем не заботясь. Еще думаю о том, что сегодняшнее собрание абсолютно бессмысленно и странно, что отец на это тратит свое время, если только он не получает наслаждения от того, что его голос среди акционеров главный и, когда он тут говорит, его слушают.

— Все верно, Марина, — соглашается отец. — Мы же тут все про деньги. Жестче, жестче всем надо быть. Надо всегда стрелять во врага не только модными съемками, но и вообще всем. Топить его. Тогда вся реклама перейдет сюда. Поверьте, я сам очень хочу вернуться в доковидные времена, да хотя бы в двадцать первый год, но… Mercedes ушел с рынка, а вместе с ними и машина времени.

Все в переговорке смеются над шуткой отца, а я открываю еще одну бутылку с водой и пью из горла. Марина снова ­что-то рассказывает об успехах команды, объявляет, что после нашего журнала с отчетом придут Technology, Women и Home. Отец просит взять перерыв и предупреждает, что на совещание по последнему журналу не сможет остаться. У него важная встреча в банке, поэтому он хочет, чтобы отчет по Home передали ему через меня. Затем отец быстро исправляется и просит прислать все показатели журнала своей помощнице на электронную почту. Мы выходим из переговорки, я направляюсь в кофейню и слышу за спиной, как отец рассказывает одному из акционеров о том, что в Марбелье все хорошо. Идущая рядом со мной Алла тихо произносит:

— Мне бы, блять, в Марбелью сейчас.

А потом она понимает, что я услышал ее слова, и ускоряет шаг.