Нелюбимые

***

Алиса с порога бросает в меня стеклянный стакан, тот разбивается о стену, и осколки летят под ноги. Она кричит, что я урод и что мне конец, потом берет со стола стальную пепельницу, из которой вываливаются окурки от самокруток, и вновь замахивается.

— Алис, прекрати, пожалуйста, — кричу я, на что она еще громче отвечает:

— Что прекратить? Что? — По ее щекам начинают быстро бежать слезы, а рука сильнее сжимает пепельницу.

— Давай поговорим! — Я кладу рюкзак на пол и делаю шаг вперед, вытянув руку.

— О чем?! — снова кричит она.

— Просто сядем, пожалуйста.

Я делаю еще один шаг в ее сторону.

— Почему? Почему это произошло?

— Давай поговорим, только положи пепельницу на стол.

Рука Алисы медленно опускается, она кладет пепельницу на стол, садится на диван и продолжает плакать. Я сажусь рядом и ­какое-то время просто молчу, уставившись в одну точку. Алиса поднимает голову, поправляет волосы и тыльной стороной ладони проводит по щекам, а затем по губам. В этот момент я думаю о том, что если бы они были накрашены помадой, то она бы оставила большой красный след. Алиса поворачивает ко мне заплаканное лицо и снова спрашивает:

— Почему?

— Я хотел тебе рассказать, когда ты… — смотрю в сторону духовки, — готовила нам ужин, но не смог.

— Сколько вы уже вместе?

— Год, может… полтора, — тихо отвечаю я.

— Какой пиздец. Почему ты сразу не ушел?

— Я не знаю, — качаю я головой, — я не знаю, Алис.

— Чем она лучше? — Алиса снова начинает плакать. — Она умнее, да?

— Алис, — кладу я руку на ее спину и начинаю медленно гладить.

— Она талантливее?

— Перестань, пожалуйста…

— Она умеет хорошо готовить? Она востребованная? Блять, я просто не такая. — Алиса утыкается лицом в колени, и ее спина начинает дрожать. — Просто я безмозглая модель, и все! И ничего не умею.

— Ну хватит, ты классная, и все ты умеешь, — пытаюсь успокоить, чувствуя, как под рукой дрожит ее тело.

— Тогда почему ты мне изменил? Зачем она тебе?

— Просто я…

— Считаешь меня тупой и стыдишься, да?

— Нет, ты чего!

— А что тогда?

Я пытаюсь собраться с силами, глубоко вдыхаю, а потом быстро произношу:

— Я просто ее люблю…

Тело Алисы замирает, она больше не дрожит и не плачет. Мне начинает казаться, что она задержала дыхание, но внезапно под рукой пробегает еще одна волна дрожи. Алиса поднимает голову, смотрит на меня заплаканными глазами, а затем встает и подходит к черно-­белой фотографии на стене, на которой она запечатлена в трусах и косухе. Она долго стоит перед снимком и ничего не говорит, разворачивается и возвращается к дивану. Когда она проходит рядом, я опускаю голову, и она проводит пальцами по моим волосам. В следующую секунду Алиса хватает со стола пепельницу и бросает ее в фотографию. В разные стороны летят осколки стекла, а сама фотография срывается со стены и вместе с рамой падает на пол.

Алиса подходит к осколкам и садится на карточки. Она берет за угол рамку и медленно вытаскивает из нее снимок, который рвется о торчащее стекло. Она долго смотрит на уже изрядно порванный кадр в своих руках, сминает его в кулаке и громко плачет. Я наблюдаю молча, потому что сказать совсем нечего и просто хочется, чтобы этот день скорее кончился. Алиса кладет в пепельницу смятый снимок, потом подходит к вытяжке, включает ее на полную мощь и поджигает под ней свое фото, наблюдая, как дым всасывается под решетку. Когда снимок полностью сгорает, она кидает пепельницу в раковину, включает воду, и, облокотившись на кухонную столешницу, снова вздрагивает. Я подхожу и обнимаю Алису сзади, положив подбородок на ее плечо. Молча смотрю на то, как из пепельницы вода вымывает остатки черной бумаги и ее закручивает в воронку.

— Это я виноват.

Алиса ничего не говорит, просто время от времени утирает слезы рукой.

— Просто я влюбился, и это моя вина. Прости, что все так получилось.

— Мне она нравилась, — тихо произносит Алиса. — Я все интервью с ней смотрела. Я даже хотела быть как она. Мы недавно ее обсуждали, помнишь? На веранде, когда все вместе сидели.

— Угу…

— Выходит, что вы тогда уже спали, а она продолжала мне нравиться. Можешь, пожалуйста, ответить на один вопрос?

— Конечно, Алис, — шепчу я в ее плечо.

— Если бы ее не было, ты бы все равно мне изменил?

— Алис…

— Ну ты как думаешь? Ты бы нашел другую, которая лучше меня?

— Я не могу ответить на этот вопрос, потому что я не знаю.

— А я бы никогда тебе не изменила, — тихо говорит Алиса. — Вообще никогда, потому что мне всегда с тобой было хорошо.

— И мне с тобой, Алис. Но…

— Так и не съездили на Burning Man… — всхлипывает Алиса.

К моим глазам подступают слезы, и я виню себя за то, что Алисе приходится очень тяжело. Еще я ловлю себя на мысли, что мы очень давно не говорили спокойно о том времени, когда были счастливы, словно забыли о нем или просто поставили запись на ускоренный режим, чтобы быстрее досмотреть весь фильм, жанр которого никто из нас не определил.

— Зато поехали в Амстердам на рейв, — говорю я, вспоминая кадр с той самой поездки, который всегда стоял у меня на рабочем столе.

— А потом в Париже были.

— Угу. И на башню пытались подняться, но устали и в итоге спустились вниз…

— И пошли пить, — продолжает Алиса.

— Разве мы не в отель вернулись? — уточняю я.

— Нет, мы пошли в ­какой-то бар, где выпили джин с тоником, а потом пошли на Марсово поле и выкурили косяк. Волновались сильно…

— Точно.

— А помнишь совместный Новый год?

— Конечно. Сначала с родителями, а потом поехали на вечеринку к Лехе.

— Да, да, — кажется, Алиса усмехается, — ты тогда мне айфон подарил последний, а я тебе рубашку Tom Ford и духи.

— Они до сих пор стоят у меня… — В эту секунду я вспоминаю разговор с Серегой и фото, на котором из моего кабинета выносили личные вещи. — На работе.

— А Рим помнишь?

— Конечно, Алис.

— На Vespa катались, как в фильме.

— Угу. Пьяные. — Мы начинаем смеяться.

— Хорошо, что никого не убили.

— И сами остались живы. Много чего было хорошего.

— Что мне теперь делать? С кем вот так время проводить?

— Мы останемся друзьями навсегда. Если у тебя ­что-то случится, я всегда помогу.

— Так не бывает. — В голосе Алисы снова слышится грусть.

— Почему не бывает?

— Потому что так только в кино может быть, а мы не в нем.

— Да бывает, прекрати.

— Не бывает. — Алиса трет ладонью нос. — Папа звонил…

Я ­какое-то время просто молчу, вдыхая ее запах, и меня охватывает ощущение, что сейчас тот самый эпизод расставания, после которого должен начаться следующий, уже не такой спокойный, и чем он закончится — никто не знает.

— Что говорит? — спокойно спрашиваю я.

— Он очень зол. Говорит, что тебе конец.

— Понятно. — Я вспоминаю человека из джипа. — Что еще говорит?

— Больше ничего.

— А ты что?

— Я плакала и была зла. На тебя. Дай я наберу его. — Алиса хочет вырваться из моих объятий, но я не даю ей этого сделать.

— Не надо, Алис, пожалуйста. Сам разберусь. Это же я во всем виноват.

— Что ты будешь делать?

— Я не знаю.

— Ты сейчас уедешь?

— Угу.

— Куда?

— Я… не знаю, Алис. Может, до редакции доеду.

— А вечером ты где?

— Я вообще сейчас ничего не понимаю.

Алиса убирает мои руки со своей талии и уходит в спальню. Краем глаза я замечаю, как она надевает джинсовые шорты и черную майку. Затем направляется в гардеробную и ­что-то ищет. Подхожу к окну и смотрю вниз: один поток людей сливается с другим, а на крыше машины у светофора желтым цветом нарисован большой глаз с черным зрачком. Когда Алиса выходит из гардеробной, то долго смотрит на меня, а потом спрашивает:

— Куда ты дел пакет?

Я ничего не отвечаю.

— Где пакет?! — кричит Алиса. — Где пакет?! Куда ты, блять, его дел?

Я замечаю, как ее зрачки расширяются, и вся квартира заполняется ее криком. Мне кажется, что все вокруг происходит в замедленном темпе, и на секунду я даже улавливаю, как с губ Алисы срываются капли слюны. Я делаю шаг к двери, чтобы уйти.

— Куда ты пошел?! — продолжает кричать Алиса в спину. — Остановись! Куда ты дел…

— Алис, мне надо сейчас уйти, — говорю я. — Прости меня.

— Как ты мог так поступить! — Я слышу, как она берет со стола стеклянный стакан. — Почему ты так со всеми поступил?! Куда ты собрался!? Остановись, или…

Я закрываю за собой дверь и слышу, как о нее с другой стороны разбивается стакан. Быстрым шагом я иду в сторону лифта.