Нелюбимые

***

MISSION POSSIBLE

Мы часто сообщали, что несем миссию. Что делаем свою работу для вас. Порой даже громко заявляли, что занимаемся воспитанием вкуса. Пришло время сказать, что по факту мы обманывали вас, так как другого объяснения своей работе мы просто не могли найти. Также эта «миссия» служила очень простым инструментом для сотрудничества с рекламодателями, которые вечно задавали один и тот же вопрос: «Про что мы?» Настало время объявить, что мы — ни про что. И никогда ничем не были. Как и этот номер, он — ни о чем.

Мы никогда ничего не пытались привить хорошего, так как просто не могли этого делать. Все, что появлялось и продолжает появляться в журнале, — это вещи, за которые нам заплатили рекламодатели, чтобы продвигать свой продукт. Мы же на их деньги сохраняли свои жопы на теплых рабочих местах, а наши акционеры выписывали себе большие премии, порой сопоставимые с бюджетами некоторых городов нашей страны. Все давно стало одним сплошным рекламным буклетом с вкраплением скучных колонок, чтобы просто забить свободные полосы в журнале. Было бы больше рекламы — мы, не моргая, забили ею весь журнал и придумали легенду, что этот номер «уникальный».

Теперь несколько слов о самом номере. На его обложке, которая выглядит дешевым закосом под Vanity Fair, собраны российские дизайнеры, а внутри самого номера мы занимаемся их восхвалением и «топим» за все наше. Все это, разумеется, упаковано в очередную «миссию» о поддержке и сплоченности. Но знаете, всей нашей дружной редакции абсолютно плевать на этих дизайнеров. Я не ношу их вещи и, надеюсь, никогда даже не буду. Я вообще не верю в нашу моду, поскольку предпочитаю вещи зарубежных производителей. Буквально за несколько минут до того, как сесть и написать это письмо, я сделал заказ в ЦУМе на 370 тысяч руб­лей. У вас есть такие деньги? Нет? А у меня они есть, потому что я главный редактор и у меня, помимо ежемесячной зарплаты в 500 тысяч, есть еще ежеквартальные премии. Наверное, вы сейчас задаетесь вопросом: откуда такие деньги, когда глянец переживает кризисные времена? Ответ простой: мы сокращаем сотрудников, чтобы не сокращать свой кошелек. Такая передо мной и издателем журнала сейчас стоит истинная миссия. На то, как будут выживать все младшие редакторы и прочий сброд редакции, мне плевать, я их особо даже не знаю, как и не знаю вас.

Не знаю, чем вы живете, кто вы есть, что бы вы хотели нового увидеть в нашем рекламном буклете. Я не знаю ничего про вас, ваши семьи и ваши интересы. Единственное, что я хорошо знаю, так это то, что мне абсолютно насрать на всех вас, так как нам, вместе с акционерами издательского дома, глубоко плевать на всех. Плевали, плюем и будем плевать. Пошли вы на хуй.

Я ставлю точку, затем нахожу контакт типографии, который просил узнать у Алены. Вбиваю электронный адрес ответственного за печать номера и сопроводительным письмом сообщаю, что необходимо заменить письмо главного редактора, так как в прошлом содержатся ошибки, которые запоздало заметил корректор. Еще добавляю абзац, что штраф за непредвиденную правку перед печатью можно прислать в отдел производства и распространения издательского дома, а также издателю W после того, как номер появится в продаже. Сообщение заканчиваю тем, что выражаю большое уважение от лица главного редактора за годы сотрудничества, — и жму на кнопку «Отправить». Когда на экране загорается «Готово», я захожу в историю отправленных сообщений и удаляю последнее.

Перед выходом из редакции подхожу к столу Алены и бросаю в ее ящик конверт со ста восьмьюдесятью тысячами руб­лей. На оборотной стороне пишу, что все будет «МАКСимально хорошо», и рисую солнышко, а затем подхожу к рабочему месту Юли, поджигаю свечу и, не оглядываясь, выхожу из редакции. Когда у стеклянных дверей Валера протягивает коробку с вещами, я заглядываю в нее и вижу фотографию нас с Алисой, которая все время стояла на моем столе. Я кладу ее в рюкзак и толкаю двери.

— А остальное кому? — спрашивает Валера, оставаясь позади меня.

— Я не знаю.