Нелюбимые

***

По лобовому стеклу бьются дворники, разбрасывая падающие с неба потоки воды, но видимость не улучшается. Машину начинает немного вести в сторону, словно под колесами не мокрый асфальт, а заснеженная дорога; водитель нервничает и сжимает руль изо всех сил. Алиса полностью расслаблена на заднем сиденье и смотрит в телефон, в котором одна история быстро сменяется следующей. Я же вглядываюсь в лобовое стекло и держусь за ремень безопасности, который стоит пристегнуть, но не хочется мять рубашку. Когда на стекле размытое зеленое пятно от светофора сменяется оранжевым, а затем красным, машина плавно тормозит. Я поворачиваюсь и пытаюсь разглядеть рекламную вывеску с тянущимися друг к другу руками и свечением между ними. Я протираю окно и вижу наконец очертания этого свечения, но внезапно реклама сменяется, и вместо рук появляется белоснежная улыбка кудрявой модели, которая сообщает, что «вылеты есть всегда». Над головой модели пролетает белый самолет с красной линией на обшивке. Когда светофор вновь загорается зеленым, водитель медленно жмет на газ и спрашивает, не холодно ли нам. Алиса отвечает, что ей жарко в кожаном комбинезоне, но она с этим ничего поделать не может. Затем она кладет руку на подлокотник и немного раздвигает пальцы. Я беру ее ладонь в свою, и Алиса крепко сжимает мою руку.

— Ты приглосы не забыл? — спрашивает она и бросает телефон себе на колени.

— Не забыл, — указываю я на внутренний карман пиджака, из которого торчат два черных конверта.

— А я только сейчас о них подумала, представляешь? Так бы пришлось возвращаться, если бы ты их не взял. А это плохая примета.

— Я бы позвонил Лехе, и не пришлось бы никуда возвращаться. Он бы встретил.

— Он, наверное, в огне сейчас там.

— Если не на улице, то точно. — Я поворачиваюсь к окну, по которому быстро скатываются капли дождя.

— Ты не расстроился? — Алиса расслабляет пальцы, а потом снова сжимает их. — Скажи только честно.

— Ты про что?

— Про ужин.

— Ну прекрати, Алис. Все хорошо.

— Тебе все равно?

— Алис…

— Ну, честно скажи.

— Я честно говорю.

— А если бы у меня получилось приготовить ужин, ты был бы счастлив?

— Алис, — резко разворачиваюсь к ней и смотрю прямо в глаза, — неважно, получилось или не получилось, это ерунда ­какая-то. Ну сгорело и сгорело. Не бери в голову.

— Я просто ощущаю себя иногда ­какой-то…

— Какой?

— …ненужной…

— Ну хватит, Алис. В самом деле.

— Я не знаю, что я вообще могу делать, понимаешь? Я не умею готовить, не умею шить, не умею петь, не умею… Блять, я и как модель уже никому не нужна. Я переживаю, зачем вообще я нужна.

— Ты с ума, что ли, сошла?

— А ты можешь ответить, зачем я тебе? — Глаза у Алисы бегают, и мне становится неловко оттого, что этот разговор слушает водитель.

— Давай не будем, пожалуйста, — тихо говорю я. — Просто прекрати все так воспринимать.

— Макс? — Алис поднимает наши ладони, а затем придвигается вплотную ко мне. — Мне страшно.

— Почему?

— Я не знаю, но мне страшно.

— Ты просто накрутила себя, и все. Ничего не произошло.

— Мне кажется, ­что-то происходит, но я не знаю что.

— Алис, ничего не происходит.

— Ты не чувствуешь?

— Что?

— Меня.

— Алис…

— Давай вернемся домой?

— В смысле?

— Просто вернемся домой.

— Я не понимаю сейчас тебя. — Я замечаю взгляд водителя через зеркало заднего вида, который хочет узнать, что ему делать дальше.

— Ну не поедем на эту вечеринку, и все.

— Мы обещали Лехе, что будем на ней. Он расстроится, если нас не будет.

— Там и так будет много людей.

— Алис, он реально расстроится.

— Он не заметит, что нас там нет. Давай вернемся и ляжем в кровать? Я сделаю тебе…

— Алис, — быстро перебиваю ее, — мы почти приехали. Вон гостиница.

Алиса поворачивается к лобовому стеклу и долго смотрит в него, а затем разжимает пальцы.

— Не успели, — произносит она, когда машина подъезжает к главному входу.