Нелюбимые

***

Аня появляется на детской площадке во дворе своего дома совсем поздно. Она — в узких черных джинсах и бежевой водолазке — идет в мою сторону. Поднимается сильный ветер, она прибавляет шаг и быстро оказывается рядом.

— Зачем ты приехал? — Аня садится рядом, поправляет волосы и совсем не смотрит в мою сторону.

— Поговорить. — Я пытаюсь найти в кармане сигареты, а потом вспоминаю, что последнюю выкурил в квартире Лехи, отчего мне снова становится страшно.

— О чем? — Она скрещивает руки на груди и смотрит ­куда-то вдаль. — Не наговорился сегодня с папой, что ли? Я вообще не понимаю, о чем нам сейчас говорить.

— Ань, я хочу ­что-то сделать…

— Может, не надо? — Она резко поворачивается ко мне. — Может, не будешь ничего делать?

— Надо выдохнуть. — Я провожу рукой по лбу и кладу ее рядом с Аней.

— Да как выдохнуть? Я осталась без работы, мой оффер разорван, я даже не понимаю, как ­куда-то выйти. Все обсуждают только одно. Меня от каждого уведомления в телеграме передергивает, потому что я не знаю, кто еще не оттоптался и не обсудил этот снимок, — взвинченно говорит Аня. — Еще и твой при тебе же предложил денег за то, чтобы я исчезла. Выдохнуть?!

— Послушай, забудь про отца, у него крыша поехала сильно, он просто идиот. Забудь это! А все остальное — оно затихнет в любом случае. Все забудут.

— А ­мне-то что с этого? Мне что? Это вернет мою карьеру? Все затихнет, и я тоже.

— Не говори так.

— Да как не говорить? Ты молодой, ты, может, не понимаешь ничего? У ­меня-то все! Конец меня в этом сраном глянце, которому я отдала лучшие годы. Еще и такой хуевый конец.

— Да ему самому скоро конец. — Я резко дергаю рукой и задеваю Аню, но она будто бы не чувствует. — Глянец и так еле держится, ты же знаешь. У него нет будущего.

— А у меня оно есть? У меня что? Какое будущее у меня? Может, ты подскажешь, а то я целый день думала, что буду делать дальше, и знаешь, у меня нет ответа на этот вопрос. Потому что понятия не имею, что мне делать и кому я нужна.

— Ты мне нужна! — говорю я и пристально смотрю в ее глаза. — Мне ты, Ань, нужна.

— А что мы будем делать? Вот так сидеть? Ты отцу своему на этот вопрос не смог сегодня ответить.

— В смысле? — недоумеваю я. — Мы будем вместе жить и растить ребенка…

— Макс…

— Что?

— Я не понимаю, как так все произошло, — выдыхает Аня и опускает голову. Она начинает ладонями растирать джинсы, потом останавливается и просто молчит. Я придвигаюсь ближе, обнимаю ее и утыкаюсь в шею.

— У нас все будет хорошо.

— А что у нас будет? Ну реально, что будет?

Аня встает и подходит к круглой синей карусели. Она смотрит на нее, а потом берется за железный поручень и толкает. Круглый диск начинает медленно вращаться, а когда сбавляет обороты, Аня снова подталкивает его. Когда диск раскручивается до большой скорости, Аня делает два шага назад и просто наблюдает за вращающейся конструкцией, словно видит ­что-то за ней.

— Знаешь, что больше всего бесит? — спрашивает Аня, не поворачиваясь в мою сторону.

— Что?

— Все время приходится ­что-то делать, чтобы было движение. — Она снова подходит к качелям и продолжает их нервно раскручивать. — Все время. Все, блять, время. Как же это надоело. Не было ни единого дня за все мои сорок два года, чтобы я могла просто не думать ни о чем. Может, только в детстве, но я не помню этого. Поэтому мне просто хотелось свалить отсюда и начать новую жизнь.

— А ты думаешь, там бы ты ничего не делала? — спрашиваю я, продолжая наблюдать за тем, как Аня раскручивает качели.

— Делала бы, Макс. Но делала бы без всех лиц, от которых здесь меня тошнит. Без бестолковых людей, бессмысленных встреч, тупых собраний, глупых стилистов, рукожопых фотографов. — Аня раскручивает качели уже двумя руками и делает это настолько истерично, что мне становится тревожно за нее. — Без дождей, серой зимы, пробок, магазинов, в которых нет ни хуя и уже не будет, без этих мыслей — а что завтра? Просто хотелось от всего этого избавиться. Все надоело!

Аня делает еще одно резкое движение, чтобы толкнуть конструкцию, но внезапно ее ноги подкашиваются, и она падает на щебень рядом с вращающимся диском, который проносится рядом с ее головой.

— Я хочу просто нормально жить! — кричит она, переходя на хрип. — Почему ­кто-то так может, а я нет? Чем я ­хуже-то? Кто мне может ответить на этот вопрос? Почему все время приходится пахать? Почему другие могут ездить с водителями и жить, ни о чем не думая, а я, блять, тут! На чертовой детской площадке с тобой!

В ­какой-то момент мне кажется, что в некоторых окнах уже зажигается свет и люди, проживающие там, стали выглядывать, чтобы разобраться, что происходит во дворе. Я подбегаю к Ане и прижимаю ее к себе, чтобы немного успокоить и отвести от вращающегося диска.

— Тише, тише. Все будет хорошо. Пожалуйста, давай просто уедем отсюда, как ты хотела. У меня есть деньги. Свалим от всех и не будем никого видеть.

— Я хочу хорошо жить, чтобы не думать о том, что будет завтра. Мне тут все надоело. Я просто…

— Все хорошо, Ань.

— Я просто не состоялась тут, наверное. Вот и все. Когда все думали о своем будущем, я думала о журнале, который никому уже не нужен. У всех все есть, а у меня и работы теперь нет.

— Мы решим все проблемы.

— Просто хочется исчезнуть. Может, твой отец и прав?

— Не говори ерунду, пожалуйста! Давай уедем?

— Куда? Куда мы уедем?

— Просто улетим, и пошли все в жопу. Я сам от всего устал.

— Что он тебе сказал, когда я ушла? О чем вы с ним говорили?

— Ни о чем.

— Так не может быть, ты же остался с ним в ресторане. Что он тебе там сказал?

— Он отдал мне паспорт и предложил работу в банке.

— А ты?

— Я забрал паспорт, и мы уедем в Италию. Мы попытаемся наладить все с нуля. На первое время у меня есть деньги, я найду работу, и у нас все будет хорошо. И еще придем в их издательский дом, кто там тебе оффер присылал, и напрямую решим все вопросы. Чем раньше это сделаем, тем лучше. Я не думаю, что московский офис им ­что-то написал про тебя.

— Ты так думаешь?

— Да.

— А если не сработает, то что?

— Сработает. Мне кажется, все будет хорошо. Я уверен.

— Знаешь что? — тихо спрашивает Аня

— Что, Ань?

— Если я сдам свою квартиру, то она точно будет ежемесячно приносить нам ­какие-то деньги. Мы сможем на них хоть ­как-то жить… если у тебя не получится, — вдруг говорит Аня, и у меня появляется надежда, что мы преодолеем свалившиеся проблемы.

— У меня получится.

— Но если не получится, то у нас будет хоть ­что-то. Макс, пожалуйста, не будь так сильно уверен в том, что ты придумал. Давай разумнее все делать, услышь меня.

— Угу, — киваю и прижимаю Аню крепче. — Ты готова отсюда со мной убежать?

— Да, — говорит Аня, и я беру в ладони ее лицо и смотрю в большие глаза. — Я готова, Макс. Только поскорее, пожалуйста.

— У нас все будет хорошо, я даю тебе слово. Я сделаю все для этого.

— Я тебе верю. Прости меня, пожалуйста, что я такая. — Аня опускает голову и прижимается к моей груди. — Еще и накричала на тебя. Просто все наперекосяк.

— Прекрати, все хорошо. Даже не думай об этом.

— Я не знаю, просто ты так стараешься все исправить, а я срываюсь. И мне от самой себя неприятно становится.

— Ань, все хорошо.

— Угу, но все равно прости меня. Я же прекрасно понимаю, что тебе самому непросто. Ты точно в такой же ситуации, как и я.

— Мы вместе в ней. И все преодолеем.

— Ты когда хочешь отсюда уехать?

— Прямо завтра, Ань. Давай завтра покончим со всем этим.

— Мне тут дела надо ­кое-какие закончить, это может занять немного времени.

— Какие? — спрашиваю я и замечаю, как в одном из окон гаснет свет. — Я тебе помогу.

— Не надо, там обычные формальности. — Аня встает и берет меня за руку. — Я закрою номер перед сдачей, передам все дела своему бывшему заму, которая сейчас будет временно исполняющей до назначения нового главреда. И…

— Что еще?

— …получу отступные, сдам вот это вот. — Аня обводит взглядом дом. — И приеду сразу же.

— В смысле, я там буду тебя ждать?

— Угу, — Аня кивает и прижимается ко мне, — ты же дождешься меня?

— Конечно. Но я могу тебя и тут подождать.

— Мне страшно от этого города, Макс. Вдруг еще ­что-то произойдет и мы вообще отсюда не уедем? Тут как в ­каком-то замкнутом кольце. Надо выбираться из него, а то будет поздно.

— Да прекрати, какое кольцо?

— Обычное, Макс. Которое не выпускает отсюда.

— Ань, сколько реально тебе нужно времени?

— Неделя-­полторы. Не больше. Ты за это время сможешь там ­что-то найти? Город, где будем жить, работа? И…

— Что еще?

Аня опускает глаза на живот, молчит, а затем произносит:

— …и где мы будем рожать.

— Конечно. Все сделаю. Ты знаешь, мне даже не верится ­как-то…

— Ты про что? — Аня поднимает на меня свой взгляд, и я замечаю, как бегают ее глаза.

— Да как все произошло, — нервно смеюсь я. — Попасть в такую жопу и бежать отсюда. Может, так все и должно было случиться?

— Значит, да. Надо это уже принять и все закончить. Тебе еще нужно успеть попрощаться. — Аня отпускает мою руку и возвращается на скамейку.

— В смысле?

— Ну ты никому не будешь говорить, что ли?

В этот момент я начинаю думать о маме и вспоминаю нашу последнюю встречу в караоке, как хорошо было находиться рядом с ней и слушать ее голос. Мне становится больно, что в очередной раз я сделаю так, что маме станет грустно, и от этой мысли к горлу подступает ком. Я медленно подхожу к карусели, останавливаю ее ногой, а потом долго молчу, пока Аня не спрашивает:

— Друзьям, например?

— Мне кажется, — делаю глубокий вдох и сильно зажмуриваю глаза, — у меня их больше нет.