Нелюбимые

***

— С тобой все хорошо? — спрашивает Аня, а я убираю трубку от уха и смотрю на фотографию на ее аватарке, а затем возвращаюсь к разговору. — По новостям передают о сильном землетрясении в Италии. Как ты?

— Все хорошо, оно больше на Сицилии было, а тут все в порядке, — отвечаю я, пробираясь сквозь толпу по узкой улочке, ведущей к Пьяцца-дель-­Дуомо. — Люди, конечно, напуганы, но здесь ничего не пострадало. Утром над домом пролетали вертолеты, которые направлялись в сторону эпицентра. Мне кажется, я во сне почувствовал дрожь из-под земли. Но, может, мне просто показалось. Ань, почему ты вчера не перезвонила?

— Я вымотанная была. Прости меня, пожалуйста. Я упала на кровать и просто уснула, — тихо произносит Аня. — Ты видел, что сегодня в телеграмах творится?

— Конечно, этим я больше шокирован, чем землетрясением, если честно, — отвечаю я, задевая плечом человека в красном поло и голубой панаме, который резко поворачивается ко мне, но я быстро иду дальше. — Землетрясение случилось здесь, а потолок обрушился в Москве. Знаешь, там была огромная трещина на потолке, на которую никто не обращал внимания. Вот и рухнуло все. Ты сдала квартиру?

— Там точно никто не пострадал? Фотографии страшные.

— Точно, я созванивался с коллегой недавно, все в порядке. Только редакции больше нет. Ань, когда ты прилетишь? Я вот сейчас увижу Дуомо, а ты еще не тут.

— Дуомо сейчас увидишь?

— Угу.

— Там красиво очень. А погода как?

— Очень жарко, я аж горю.

— У нас все льет не прекращаясь. В общем, у тебя все хорошо, да?

— Ну да, — отвечаю я и обхожу белую Vespa, — но одному — нет.

— Скажи, отец тебе не звонил еще?

— А зачем ему мне звонить? — удивляюсь я, и Аня долго молчит. — Чтобы что сказать?

— Ну… — чуть запинаясь, отвечает Аня. — Наверняка он…

— Может, и звонил, но я старый номер выбросил. А в телеграм он мне никогда не звонил и не писал. Зачем ему мне звонить?

— Поняла, — ­почему-то вздыхает Аня. — Куда ты сейчас идешь?

— Я сейчас посмотрю площадь и потом в их She зайду.

— Слушай, Макс, подожди, пожалуйста…

— Я вот только прошел палатку с прессой, и там на их облоге Кьяра Ферраньи. Красивая, кстати, обложка. — Я поворачиваюсь к магазинчику с газетами, но из-за толпы больше не вижу витрины, а поток людей подхватывает меня и несет дальше.

— Макс!

— Еще совсем чуть-чуть, и передо мной окажется…

— Можешь остано… — громко произносит Аня, но голос ее начинает пропадать.

— Ань, что ты говоришь, я не понимаю. Ты пропадаешь. Алло? Я тебя не слышу. Ты пропала! — повышаю я голос, а потом смотрю на экран телефона и замечаю, что связь сбоит и уровень заряда десять процентов. Я пробую перезвонить, но сигнал не проходит, и поток людей выносит меня на площадь.

Я стою перед огромным кафедральным собором и ощущаю, как по левой руке пробегают мурашки, а шею припекает палящее солнце. Единственная тень падает от памятника Виктору Эммануилу Второму, и мне приходится подойти к нему поближе и опереться на горячее заграждение, чтобы немного выдохнуть. Я поднимаю голову и долго смотрю на бронзового коня со всадником, потом обхожу памятник и вижу маленького мальчика, одетого в морскую тельняшку и белые шорты. Он смотрит на скульптуру раскинувшегося льва и протягивает ему руку, которую резко перехватывает мама и уводит ребенка к передвижной палатке с водой и мороженым. Я смотрю на часы и понимаю, что время еще есть, и быстрым шагом иду к храму.

В очереди я думаю о том, как мне хочется, чтобы рядом со мной сейчас была Аня и мы вместе покупали два билета, а потом бродили по Дуомо, разглядывая старинные фрески и витражи. Стоящая впереди пара делает селфи, в кадр попадает мое лицо. Они смотрят снимок и решают его повторить. Когда очередь доходит до меня, я прошу один билет, а затем покупаю брошюру, рассказывающую об истории храма и каждой его детали. Кассир протягивает небольшую книжечку, в которую кладет входной билет, и, не глядя на меня, желает хорошего дня. Я захожу в храм и сразу же чувствую прохладу и приятный аромат ладана, а навстречу мне идут люди в католических одеждах с крестами в руках. С одним из них я пересекаюсь взглядом, но он сразу же опускает голову и ускоряет шаг, а потом и вовсе пропадает в одной из комнат.

В один момент я ловлю себя на мысли, что застыл напротив окна, состоящего из многочисленных разноцветных плиточек, которые, словно калейдоскоп, вращаются перед глазами и заставляют с любопытством наблюдать за изменением фигур и композиции. Перед моими глазами мелькают золотые, синие и красные кристаллы, из них складываются образы людей, ожидающих ­что-то неизвестное и не зависящее от них самих. Дохожу до фрагмента с изображением человека с крыльями, нахожу этот витраж в купленном буклете — это сюжет апокалипсиса.