Объяснение в любви

Мне хочется рассказать вам, дорогие читатели, о своей работе, о выпусках передачи «От всей души» и вообще о телевидении восьмидесятых годов. Но как мне вынести за скобки свою телевизионную молодость, совпавшую по времени с молодостью телевидения? А впрочем, зачем? Перед вами публичное объяснение в любви, в любви к телевидению. Именно это я и намерена сделать, а лучшей точки отсчета, чем Шуховская башня, не найти.

В пятидесятые и шестидесятые только она посылала в эфир программы Центрального телевидения. А 7 ноября 1967 года ее преемница и наследница — Останкинская башня послала в эфир первый телевизионный сигнал. С тех пор без Шуховской и Останкинской башен немыслим облик Москвы, и в сознании каждого, кто работает на телевидении четверть века, немного больше или немного меньше, они нерасторжимы. Я и теперь регулярно езжу на Шаболовку вести передачи «Спокойной ночи, малыши!». Но Шуховской башни, к сожалению, уже нет, ее демонтировали.

Как-то один из телевизионных операторов передал мне разговор со своей пятилетней дочерью.

— Смотри, ты еще кашу не съела, а тетя Валя уже на экране.

— Папа, это не тетя Валя!

— А кто же это, по-твоему?

— Это ее дочка.

— Ну и фантазерка же ты — Папа, ты же сам говорил, что, когда был маленьким, тетя Валя рассказывала тебе перед сном сказки. Но ведь ты уже большой!..

…Не помню, какой это был год во второй половине пятидесятых. В эфире передача редакции пропаганды. В маленькой студии, теперь она кажется просто крошечной, за столиком сидел ее ведущий, а рядом я. В передаче участия я не принимала, и камера показывала только моего коллегу. После окончания передачи я должна была объявить программу передач на завтра. Объявления в те времена были пространные, многословные, аннотации к передачам подробные. Сначала читалось расписание по первой программе с точным указанием часов и минут, а потом — по второй.

Справа от меня стоял монитор, на котором было изображение, адекватное тому, которое шло в эфир. Передача подошла к концу, вижу, как ведущий собирает свои записки, которыми он так ни разу и не воспользовался, встает из-за стола… И вдруг, глядя на монитор, я понимаю, что он машинально подхватил и мои листочки. Посмотрела на свой край стола и похолодела — он был пуст. Мой же рассеянный сосед тем временем на цыпочках, чтобы мне не помешать, уже направлялся к выходу из студии.

В этот момент включилась моя камера. Самое простое было окликнуть его и в шутливой форме попросить не лишать зрителей информации о завтрашних программах. (Тогда еженедельник «Говорит и показывает Москва» не издавался, а центральные газеты телевизионных программ не печатали.) Но о том, чтобы нарушить дикторскую дисциплину, я и подумать не могла. Все наши действия были строго регламентированы, никаких отклонений мы себе не позволяли.

Словом, я в кадре, а делать мне нечего. Не знаю, сколько длилась пауза. Это был мой первый экспромт в эфире — вынужденный: «Дорогие товарищи! К сожалению, я не могу вас познакомить с программой передач на завтра, но, поверьте, она будет разнообразной и интересной».

Я никогда не вела дневников, не собирала архива. (Когда-то даже гордилась этим.) Так что теперь приходится надеяться только на память (спасибо, что хоть не жалуюсь на нее). Стол мой пуст так же, как и тогда в эфире…

Я хорошо чувствую себя с микрофоном в руке и значительно менее уверенно с пером.

Кстати, вспомнила сейчас свой первый микрофон. Я в Москве. Позади Тамбовский драматический театр, роли молодых героинь, впереди — одни надежды, которые по молодости трудно отличить от иллюзий. Денег нет. Работы тоже. Знакомый режиссер пригласил принять участие в представлении на новогодней елке в Центральном Доме Советской Армии. С радостью согласилась, но простуда, как всегда, не вовремя. Когда пришла на репетицию, оказалось, что все роли уже распределены. Видно, уж очень было у меня огорченное лицо.

«Будешь диктором», — сказал режиссер.

Я была готова на все. И вот я в крошечной будке, с маленьким пультом и большим, по нынешним понятиям, микрофоном. Мне показали, как его включать, объяснили, что при этом зажигается красная кнопка, и дали дежурный текст. Как я волновалась, репетируя его дома! А содержал он самую элементарную информацию. Перед началом представления я обращалась к родителям. Поздравив их с Новым годом, объясняла, где находятся раздевалки, называла время окончания спектакля и предлагала подождать своих детей в нижнем фойе.

И так десять дней подряд по три раза в день читала я один и тот же текст, не отступая даже от запятой. Знала его наизусть, но оторваться от него не могла. И теперь помню мой первый дикторский текст наизусть. Вот так судьба свела меня и с микрофоном, и с профессией диктора!