Объяснение в любви

ДНЕВНИК С КОММЕНТАРИЯМИ

Накануне передачи «От всей души» в Семилуках решила вести дневник. Первый раз в жизни. Привожу несколько записей.

24 августа. Миновали Воронеж, увезли с собой тепло крепких рукопожатий, очень светлые улыбки и цветы. В Семилуках разместились в гостинице. Номер у меня на первом этаже. Вечером задернула шторы, а окна остались открыты. Пью чай, вдруг слышу, кто-то ходит под окнами. Думаю, не буду обращать внимания, может быть, просто прохожие. Но вот раздаются едва сдерживаемые смешки, явно в кулачок смеются. Конечно, дети.

Подошла к окну, раскрыла шторы. И, как обычно, состоялась маленькая пресс-конференция. Вопросы деловые, конкретные, были и нелицеприятные. Мальчик лет семи-восьми спросил: «Тетя Валя, почему в "Спокойных ночах" нам часто показывают такие неинтересные фильмы?» Вот и попробуй ответить. Действительно, почему? Пытаюсь выяснить, какие фильмы ему нравятся, и понимаю, что образное мышление и фантазия у мальчишки так развиты, что поделками нам не обойтись. Приходится соглашаться.

25 августа. После обеда поездка в колхоз «Искра», это в 75 километрах от Семилук. Для того чтобы моя дневниковая запись была понятна, придется дать маленькое пояснение. Кто смотрел передачу, может быть, вспомнит, что в ходе ее на мониторах включались короткие репортажи, представлявшие наших героев во время работы. Готовились они так: я сидела в автобусе ПТС (передвижная телевизионная станция) и оттуда беседовала с нашими героями, я их видела на экранах пульта ПТС, а они только слышали мой голос. О том, что будет телевизионная запись, мои собеседники, конечно, догадывались, иначе зачем бы там появилась телевизионная техника, а вот о том, что к ним приедет ведущая передачи «От всей души», никто не знал.

Сижу в автобусе и краем глаза вижу, как возле ПТС собирается народ, глаза любопытные, а вид степенный. Понимаю, что мешать не будут. Наши камеры установлены на мельнице. Здесь царство Ивана Викторовича Котлова.

Удивительно, как совпало мое представление об Иване Викторовиче с тем, каким он оказался на самом деле. У него действительно открытое лицо и та неторопливость движений, которая говорит о собранности и до мелочей отработанном процессе.

Поздоровались с ним, вижу, улыбается, значит, голос узнал, и я улыбнулась, кажется, преодолели тот барьер в общении людей, когда один вообще не видит своего собеседника, а тот получает изображение другого на экране. Словом, поговорили.

26 августа. Поехала в ближайший колхоз — имени Октябрьской революции, на такую же встречу с еще одной героиней нашей передачи — комбайнером Верой Никаноровной Волковой. Ждем, когда ее комбайн появится в поле. А пока сижу все в том же автобусе и расспрашиваю односельчан о ней, вернее, не о ней, а об их семидесятилетнем комбайнере.

По сценарному замыслу, когда во время передачи будет показан этот репортаж, телезрители до последнего момента, то есть до тех пор, пока Вера Никаноровна не выйдет из комбайна, не должны подозревать, что это женщина. Трудовая биография у нее такая, что не всякому мужчине по плечу. Ей семьдесят лет, а трудовой стаж — 62 года. Десять лет проработала на угольном комбайне под землей, а там один год идет за два.

И вот плывет по полю красный красавец «Нива». А героиня наша и не подозревает, что мы ее ждем. Прошу секретаря парткома, совсем еще молодого человека, уговорить Веру Никаноровну остановиться, сойти с комбайна и подойти к телевизионной камере. А сама пытаюсь рассмотреть ее через стекло кабины. Комбайн у меня на экране. Вижу, как секретарь протягивает ей руку, хочет помочь спуститься. Но не тут-то было. И действительно, ей помощь не нужна, наверное, с закрытыми глазами ей ничего не стоит пройти вверх-вниз по лесенке, каждый шаг измерен временем.

Наша героиня не только работает на нем, но и собрала его собственными руками из частей, деталей комбайнов, уже отработавших свое. И вот уже идут по краю поля, по стерне два энергичных деловых человека. Вера Никаноровна еще находится в том рабочем ритме, в каком сидела за штурвалом. А Алексей Алексеевич подводит будущую героиню передачи прямо к камере, берет у звукооператора микрофон и передает его Волковой. Приглашаю ее на передачу, слышу, тихо говорит, почти шепчет: «Это «От всей души»» — голос мой тоже узнала. Но эмоций никаких не проявляет. Какой-то она будет на передаче?

Вернулась в гостиницу и решила пойти на телеграф, чтобы отправить поздравительную телеграмму Ираклию Луарсабовичу Андроникову. Девушки, работающие на почте в Семилуках, спросили меня:

— Можно мы вместе с вами поздравим Ираклия Луарсабовича с присуждением ему звания народного артиста СССР?

Так мы вместе и подписали телеграмму.

27 августа. В 9 часов утра пришли дети — мальчик и девочка, им лет по восемь-девять. Держались очень официально. Подровнялись, глядя друг на друга, как на октябрятской линейке, девочка подтолкнула мальчика, и они в два голоса торжественно произнесли: «Дорогая тетя Валя, мы очень любим ваши сказки и дарим вам цветы!» И вдруг девочка, кажется неожиданно для самой себя, добавила: «Рассказывайте нам их почаще, тетя Валя!» Сказала и страшно смутилась, эти слова явно не были отрепетированы, можно сказать, вырвались, как крик души. Жаль, что мы приучаем детей заучивать слова, которые они должны произнести вот даже по такому поводу, потом это входит у них в привычку.

Мальчику, а его звали Сережей, удалось уже окончательно разрушить атмосферу «визита вежливости». «Где ты взял цветы? — спросила я Сережу. — Тебе мама дала?» — «Нет, я сам срезал их в саду». — «А мама не будет сердиться?» — «Так ведь я же плохие срезал». Розы распустились прямо на наших глазах и, казалось, улыбались мне вместе с Сережей.

28 августа. Наконец увидела зал и сцену. Не такой уж он и маленький, как говорили, мест на 350–400, хорошо освещенный. Я люблю такие залы. Здесь быстрее сокращается дистанция между сценой и залом, так что можно «посмотреть в глаза друг другу», здесь легче уловить настроение зрителей, их реакцию. А вот сцена могла бы быть и побольше. Когда я пришла, на ней репетировали два хоровых коллектива из сел Девица и Губарево. Бабки смешные, задорные, ссорятся, не переставая, толкают друг друга, каждой хочется, чтобы ее было видно, знают, что «по телевизору будут показывать», а как начинают петь, обо всем забывают.

На репетиции познакомились с Еленой Егоровной Усковой — единственной женщиной среди председателей колхозов Семилукского района. Около тридцати лет она бессменно председательствует. Елена Егоровна не была, если так можно выразиться, прямой героиней передачи, мы лишь попросили ее прокомментировать пленку, на которую был снят один из новых, только что построенных колхозом жилых домов. Опыта такого у нее не было, и режиссер согласился заранее показать Елене Егоровне сюжет. А жаль! На репетиции Ускова неожиданно расплакалась. Я сидела рядом с ней и, естественно, спросила: «Почему вы плачете, Елена Егоровна?» — «Хлеб гибнет! Такой урожай, а собрать его весь не сможем». Такие слезы могли «пролиться» и в эфире. Их не стыдно. Это боль всех ее односельчан. Но ведь по заказу не получается, я знала, что во время передачи Елена Егоровна будет сдержанна и не даст волю своим переживаниям.

29 августа. Сегодня прогон всей передачи. Хочу попросить режиссера пройти ее чисто, без остановок. Видимо, надо объяснить, что такое прогон. Он проходит в пустом зале без зрителей и без действующих лиц, но с декорациями и со светом. (Еще раз хочу заметить, что присутствие Елены Егоровны Усковой на репетиции было исключением.) Мы бегло проходим эпизоды в их предполагаемой последовательности, оговариваем «поведение» камер в случае непредвиденных ситуаций, уточняем возможные мизансцены, я начинаю ориентироваться, где, на каких местах будут сидеть наши герои, осветители определяют световую партитуру, репетируются концертные номера, прослушивается музыкальное оформление, проверяется кинопленка и киноканал, идет корректировка декораций с учетом того, как на их фоне будет смотреться человек, наконец, постановочный план в целом расписывается по камерам — и все это (я могла что-то и упустить) должен в единый кулак сжать режиссер. (Я все время невольно выхожу за рамки дневника, скорее это дневник с комментариями: боюсь, что иначе не все будет понятно.)

Очень устала. Прогон прошел кое-как, все время что-то не ладилось — то со светом, то с декорациями. Посадили меня на фоне шатра деревенской избы. Чувствовала себя неуютно: почему я должна говорить о современном селе на стилизованном фоне, вроде я не ведущая, а сказительница, только шали недостает. Говорят, другого задника нет. Сегодня на репетиции пел Владимир Макаров.

Мне кажется, что вообще передача «От всей души» диктует выбор певцов определенного направления, с ярко выраженным социальным характером, с гражданским началом в репертуаре.

Завтра запись. Ночь, как всегда, не спала, снотворное в этих случаях не помогает. В какой-то полудреме воображение собрало вместе всех семилукских героев, и они дружно взрывают наши запрограммированные ситуации. Верховодит всеми, конечно, Вера Никаноровна Волкова. «А что, если действительно не захочет играть на баяне? — думаю я. — Что мы с Мордасовой делать будем?»

У нас была информация: наша героиня любит баян и очень жалует Мордасову, вот сценаристы и придумали: я предлагаю Вере Никаноровне сыграть на баяне ее любимую песню, а песня эта «Матаня» из репертуара народной артистки СССР Мордасовой. На передаче из противоположной кулисы выходит певица, Волкова сидит так, что не видит ее, и та начинает петь. Я уж не говорю о том, как волновалась Мария Николаевна Мордасова — сумеет ли спеть без всякой репетиции под любительский аккомпанемент?

Забегая вперед, скажу, что волновались мы напрасно. Пока я рассказывала о Волковой, она была спокойна, даже безразлична, видно, привыкла к удивлению людей. Вряд ли кто-нибудь оставался равнодушным, узнав, что семидесятилетняя женщина работает комбайнером. А может быть, за этим безразличием скрывалось и раздражение: «Ну что же вы все подчеркиваете, что мне семьдесят, я и сама это знаю, судите меня по работе, а не по годам». Могла я прочесть в ее молчании и глубоко скрытую обиду: «Когда была в расцвете сил, обделили вниманием, а теперь…»

Мне кажется, спокойствие ее было не простым. И я думала, что ее ничто уже не расшевелит. Спасибо сценаристам за счастливую идею с баяном. Человек просто преобразился. Впервые за наше знакомство Вера Никаноровна улыбнулась. И полилась «Матаня», а как услышала она голос Марии Николаевны, шепнула мне: «Так это же Мордасова!» Глаза у нее сияли. Очень я жалела потом, что при монтаже передачи выпал маленький эпизод, когда Вера Никаноровна после «Матани» схватила балалайку: «Я еще и на ней сыграю!» Попробовала и с огорчением отложила в сторону. «Нет, не настроена!» Подчас такие живые детали бывают дороже обстоятельного рассказа о людях. Ведь на наших глазах расцвел человек, а мы «пик» его хорошего настроения взяли и вырезали. Никогда нельзя забывать, как называется ваша передача.

Заснула только под утро. От завтрака отказываюсь, пью крепкий чай. Поняла, что обретаю форму — начинаю волноваться. Вдруг редактор приносит два новых сюжета о семилукских жителях. А что, если перепутаю имена-отчества?! Ведь они в памяти не отложились. А-а, думаю, была не была. И в нарушение всех принципов, заповедей решила: напишу их на листочках крупно и положу под рампу. Для страховки — только фамилии и имена-отчества. Рампа высокая, из зрительного зала ничего видно не будет, никто не догадается. И вот последняя фраза в дневнике перед записью передачи: «Все. Убегаю. Очень боюсь».

Первое, что сделала, придя на сцену, положила шпаргалку под рампу, а когда дали занавес, он смел мои листочки. Это как наказание за малодушие.

Я не очень люблю песню «Эхо». Она всегда звучит как заставка нашей передачи. И почему бы мне ее не любить? Песня как песня. И исполняет ее Лев Лещенко, поет о родной живой душе. Но… Для меня это последний барьер, который я должна преодолеть перед выходом на сцену, и потому «Эхо» мне кажется нескончаемым. Сколько же раз я его слушала, а вот сейчас поймала себя на том, что слов не помню, только мелодию. Но, как это бывает, в памяти вслед за мелодией оживают слова:

Приветливы светлые реки,

Отзывчивы гулкие дали.

Промолви негромкое слово,

И где-то откликнется эхо,

Как чья-то родная живая душа…

Пожалуй, одним из самых ярких моих впечатлений была встреча со сказительницей Анной Николаевной Корольковой. Как она пишет! Самобытно и вместе с тем сохраняя традиции русской сказки. Слово у нее емкое, взвешенное, образное, персонажи будто вылепленные, объемные, а по отношению к отрицательным проскальзывает легкая, но убийственная ирония. Анне Николаевне 90 лет, она член Союза писателей СССР, у нее вышло несколько сборников. Для меня ее творчество было откровением.

В зале было очень жарко, и мы решили после этого сюжета проводить Анну Николаевну домой. Она встала и, опираясь на руку своей дочери, пошла. К дверям вел довольно крутой подъем. Весь зал следил за ней и те, кто был на сцене, тоже.

Дойдя до дверей, Анна Николаевна вдруг повернулась и низко-низко поклонилась. От всей души! К сожалению, наши камеры не поймали этот момент. А в поклон этот так много было вложено… Его надо было видеть! После передачи меня спросила наш постоянный звукорежиссер А. И. Стефанская (она видит, что происходит в зале только глазами телевизионных камер, посылающих изображение на экраны пульта): «Что там случилось? Кому так аплодировал зал?»