Объяснение в любви

ЭТО ВЫ НА ТЕЛЕВИДЕНИИ КОМАНДУЙТЕ!

Вместе с немецкими тележурналистами Лизой Варнке и Вольфгангом Рейнхардом я вела телевизионную викторину «Наш друг — ГДР». «Участником» передачи, как символ герба Берлина, был гималайский медведь с белой чайкой на груди.

Первая премия за победу в викторине — туристическая путевка в ГДР. Вот ее-то и должен был на подносе преподнести победителю медведь.

В большой студии на Шаболовке собралось человек сто гостей с предприятий — коллективных членов Общества дружбы СССР — ГДР. За пять минут до прямого эфира помощник режиссера пригласил меня в студию. К своему столику я должна была пройти мимо медведя. Дрессировщики в это время кормили его рыбой, чтобы он не нервничал. Видно, медведь решил, что я посягаю на его деликатес, разинул пасть и вцепился мне в правую руку чуть ниже локтя. От ужаса я замерла, это меня и спасло. Если бы дернулась, наверняка осталась бы без руки. Дрессировщики мигом оказались возле меня и разомкнули его пасть. Я была в черной кофточке с короткими рукавами. Передачу пришлось задержать, пустили видовой фильм. Вызвали «скорую», наложили повязку. Врачи остались сидеть в студии за ширмами. Больно было ужасно. «Только бы начать передачу, — думала я, — а там разойдусь».

Переодеться я уже не успевала. Раздались звонки в студии, на камере загорелся красный глазок. От волнения вместо того, чтобы спрятать за спину забинтованную правую руку, я заложила здоровую левую, а правой начала жестикулировать. На повязке стало проступать красное пятно. Через несколько минут в дикторской раздался телефонный звонок. К телефону подошла Аза Лихитченко, юмора ей не занимать, на вопрос моего мужа: «Что с Валентиной?» — она ответила: «Ничего особенного, ее медведь покусал». С той стороны провода последовала реплика, не знаю, был это юмор или волнение: «Но он не взбесился?»

Передача шла уже, кажется, полчаса, когда я снова почувствовала острую боль. В моих паузах, когда согласно сценарию вопросы викторины задавали Лиза и Вольфганг, мне делали обезболивающие уколы и меняли повязки. К концу передачи, а длилась она два с половиной часа, у меня уже просто не ворочался язык — от атропина во рту пересохло. В первом часу ночи меня повезли во Вторую городскую больницу. Хмурая женщина-хирург сказала: «Будем накладывать швы!» А я как собака, которая знает, какую надо съесть травку, чтобы не заболеть, умоляла: «Не надо зашивать!» — «Это вы на телевидении командуйте!» — оборвала меня хирург.

Ночь я провела дома, боль была дикая, к утру рука распухла. Меня повезли в Институт скорой помощи имени Склифосовского. Хирурги меня не узнали, видно, я на себя не была похожа. «Вы что, в цирке работаете?» Сил рассказать, как это произошло, у меня не было, и я молча кивнула головой. А когда стали заполнять историю болезни и выяснили, что я с телевидения, еще и отругали за неуместные шутки.

На следующий день ко мне пришли дрессировщики: «Посмотрите, как мы все искусаны медведем!» — «Зачем вы мне это показываете?» — «Мы ведь живы-здоровы, он не бешеный, напишите заявление, что его не надо усыплять. Пожалуйста, напишите!» — «Я левой рукой не умею». (А правая лежала в гипсе, как в люльке.) Дрессировщики сами написали заявление, а я кое-как расписалась. Оказывается, испытательный срок для медведя — двадцать дней, если по его истечении он откажется пить, значит, взбесился. Может быть, он и ныне здравствует, этот медведь. Как же возмущался хирург Попов: «Кто во Второй городской мог забыть азбучную истину — рваные грязные раны никогда не зашиваются!»

После этого инцидента на телевидении издали приказ, запрещающий привозить в студию животных. Правда, действовал он недолго, о нем быстро забыли, и на одной из передач льву Пуршу удалось загнать осветителя на балкон.

А у меня в память о гималайском медведе с белой чайкой на груди остались на руке отметины от его клыков и… приказ директора студии, в котором были слова: «За проявленное мужество…»