Объяснение в любви

МУХА И ДРУГИЕ

Веду передачу из большой студии. И вдруг чувствую, как мне на лицо садится муха. Казалось бы, чего проще, взять и провести рукой по лицу — улетит. Нет, робею, делаю вид, что ничего не произошло, а она ползает.

Вечером мама и моя сестра Люся передали мне их диалог у телевизора. Люся: «Мама, по-моему, у Вали на лице муха». Мама: «Да нет же! Она ползет по нашему стеклу. Вот она, смотри», — и мама показала на линзу, увеличивавшую экран нашего КВНа. Люся не только не согласилась, но, поскольку качество изображения, тем более под линзой, было, мягко говоря, сомнительное, высказала новое предположение: «По-моему, это не Валентина». Мама: «Да что ты, Люся!» Люся: «Нет, не похожа». Мама: «Да ведь брошка ее».

Вот как бывало: муху увидела, а родную сестру не узнала. А в борьбе с мухой я вышла победительницей. Видимо, оценив мое самообладание, она полетела искать новую жертву.

Шла передача — некий прообраз «В мире животных». Ученый принес с собой аквариум с ядовитыми змеями. Он закончил свой рассказ и накрыл аквариум бумагой, а я завершила передачу. Вдруг каким-то боковым зрением вижу, как бумага эта шевелится, чуть скосила глаза и вижу, как из аквариума вылезает она! Теперь бы я, естественно, попросила выступавшего убрать змею, а тогда… К счастью, все обошлось.

Рассказываю телезрителям о новом сорте стекла, самом прочном, которое не бьется, если даже упадет на железобетон. Ведь репетировала, несколько раз роняла стекло на железобетонный брусок — хоть бы что. Демонстрирую прочность стекла во время передачи — поднимаю его на уровне плеч двумя руками и бросаю… Конечно, вы догадались, что произошло, — стекло разлетелось на дождевые брызги.

«Видимо, те, кто его изобрел, не рассчитали мою силу», — говорю я.

Объявляю начало детской передачи и вдруг слышу какие-то странные звуки, раздающиеся из ящиков, стоящих неподалеку. Понимаю, что их слышат и зрители. Но поскольку знаю, о чем будет рассказано в детской передаче, догадываюсь, что это гогочут настоящие живые гуси, которых будут показывать детям. «Слышите, какое нетерпение проявляют ваши гости, — говорю я маленьким телезрителям, — пора начинать передачу». И словно в подтверждение моих слов самый отважный гусь загоготал особенно громко. Хорошо, хоть в эфир не прошел смех тех, кто работал в студии, научились смеяться молча. Вы, вероятно, знаете, как в театре бывает во время спектакля: повод пустячный, а смешинка на сцене кому-нибудь из актеров в рот попадет, и начинается цепная реакция. Остановиться невозможно. Так было и здесь. На глазах у всех были слезы от смеха. Наверное, только одна я не смеялась…

На телестудию пришло пополнение. Аза Лихитченко стала диктором. Она мне рассказала, что в моду вошла новая прическа с начесом. Тогда ни парикмахеров, ни гримеров нам не полагалось, была полная самодеятельность, кто во что горазд. Устоять перед искушением и отказаться от предложения Азы сделать начес я не смогла. От своей новой прически я пришла в полный восторг. Вхожу в студию, сажусь перед камерой и говорю операторам: «Ребята, поглядите на меня, как из таких коротких волос можно сделать целое сооружение!» Говорю и не подозреваю, что звукорежиссер вывел звук в эфир до предупреждающего звонка. Раздается сигнал, и я уверенно начинаю читать программу передач. Но это еще не все. Я была в маленькой студии. На контровой верхний свет, чтобы не блестели волосы, чтобы не возникал ореол вокруг головы, обычно надевали марлевую сетку. И надо же было ей именно в этот раз загореться! Искры летели на мой начес, а я ничего не чувствовала. До сих пор удивляюсь, как мои волосы не загорелись. Только кончив объявление, почувствовала запах гари.

Пришла в дикторскую, раздается телефонный звонок: «Попросите, пожалуйста, Леонтьеву», — произнес мужской незнакомый голос. «Да, я слушаю», — «Спасибо вам, теперь мы знаем, что из коротких волос можно сделать такую сногсшибательную прическу. А не скажете ли, что сыпалось на вашу голову сверху?» — «Это была последняя деталь, завершившая модную прическу», — ответила я.

Владельцев телевизоров тогда было не так много, тираж наших передач был маленький, и относились мы к телезрителям не то что с меньшим уважением, а как-то проще, по-домашнему. Случись что-нибудь подобное теперь, я, конечно бы, извинилась, а тогда отделалась шуткой. Но урок получила хороший — в студию надо приходить собранной, сосредоточенной, внутренне готовой к эфиру, разве будешь тогда думать о начесах, разве тогда какая-нибудь случайная фраза сможет вылететь в эфир — ведь ее не поймаешь! Действительно, она не воробей.