Объяснение в любви

ЗВЕЗДЫ НЕ ХОДЯТ ПО ЗЕМЛЕ

Говорят, к дикторам зрители относятся иначе, нежели к актерам.

Актеров они преимущественно видят в ролях и, даже хорошо зная творчество артиста, любя его, не чувствуют морального права считать его своим знакомым. Не будешь же на дружеской ноге с Отелло или Марией Стюарт. Другое дело, если артист предстает, скажем, в образе Максима. Но тут контакт возникает не с артистом, а с героем, близким зрителю по духу, по гражданской позиции. С тех самых тридцатых живет Максим своей самостоятельной жизнью. Теперь он дал бессмертие своему создателю — Борису Петровичу Чиркову.

На одной из передач «Театральные встречи» в 1982 году Тимур Чхеидзе, сыгравший в фильме «Твой сын, земля» роль секретаря райкома, рассказывал, что получает письма от зрителей с разных концов страны на имя своего героя. На конвертах адрес: «Грузинская ССР, Вардзия, тов. Торели». Люди часто обращаются к секретарю, именно к секретарю, а не к артисту за помощью.

С нами, дикторами, гораздо проще. Храню в памяти слова Михаила Ильича Ромма, они очень дороги мне: «Я испытываю потребность ответить, когда она обращается ко мне, и попрощаться, если она прощается со мной. И если я смотрю телевидение в одиночку, то так и поступаю».

Действительно, зрители относятся к диктору как к знакомому человеку.

«Наш город от Москвы очень далеко. Но когда вы начинаете передачу, кажется, что вы совсем рядом, вместе с нами за столом, за чашкой чая» (Красноярский край, Черногорск, Галина Ухова). Неудобно приводить такие лестные для меня письма, но, уж коли заговорила о природе популярности диктора, без примеров не обойтись. На мой взгляд, известность телевизионного диктора не «звездная», а человеческая.

Ничто не может сравниться с сознанием того, что дело, которому ты служишь, нужно людям. И уверенность, что работаю не напрасно, не вхолостую, я черпаю прежде всего из писем. Телезрители хотят, чтобы диктор в жизни был таким же, как на экране. Неоднократно имела возможность в этом убедиться, на каждой встрече слышу что-нибудь вроде того: «Как мы боялись, что в жизни вы другая…» И если по отношению к диктору проявляется забота, сердечность, внимание, то направлены они человеку, доброму знакомому, а не звезде. Разве я забуду женщину, в слякоть и грязь, не за один десяток километров притащившую на санках к поезду мешок картошки! Мы уезжали домой после записи передачи «От всей души».

— Неурожай нонче, а у меня рассыпчатая, сухая. Такой в вашей Москве, Михайловна, не больно-то поешь.

— Да как же это, тяжесть такую, — удивилась я.

— Эх ты! — обиделась она. — А я-то думала, для родного человека везу.

После передачи «От всей души» из Калуги пришло письмо от учителей-пенсионеров Д. М. Покраса и Н. А. Покрас из села Никитовка Богодуховского района Харьковской области: «Спасибо, что вы так внимательны к людям пожилого возраста».

Бывает, что пенсионеры ко мне и в дети записываются. Семья пенсионеров Ангин из Еревана поздравила меня с присуждением Государственной премии СССР и подписалась: «Ваши «дети»». Спасибо, что кавычки поставили.

«Очень люблю смотреть "Спокойной ночи, малыши!", хотя мне не 6 лет, а все 60!» — пишет М. Самуйлова.

Обращаются и за поддержкой.

«Наверное, не одной мне хочется рассказать о себе, о своих горестях и радостях и поведать обо всем, что печалит и гнетет человека…»

«Вроде неудобно получается: я пишу вам письмо, а вы и знать меня не знаете, и видеть-то не видели, так хоть будете иметь представление…»

Долгие годы в нашем искусстве боролись с самим понятием «звезда». Теперь оно вошло в обиход. Но можно ли популярного ведущего, ставшего другом с экрана, назвать звездой? Друзья ходят по земле. Звезда, ступающая по земле?.. Но разве звезды это умеют?

Нет, мы — дикторы, ведущие, а не звезды!

Не думайте, что это понимаешь сразу, не думайте, что коварное тщеславие безропотно, не думайте, что без потерь проходишь сквозь медные трубы, что популярность «звезды» тебе никогда не льстила! С моей стороны было бы лицемерием и ханжеством все это отрицать. Но сегодня, пройдя энное количество витков на телевизионном небосклоне, я говорю совершенно искренне и уверенно. «Нет! Мы не звезды!»

Для меня популярность — живое существо, ветреное и непостоянное. Оно трудно приходит и легко уходит. Может быть назойливой, даже бестактной, а то и жестокой. Я стараюсь ее беречь, отношусь к ней с большим вниманием, но контролирую себя, чтобы не заигрывать с ней. А то подчинит себе, и будешь жить в страхе, что в один прекрасный день она покинет тебя, даже не попрощавшись.

Я пережила три стадии популярности.

Поначалу мне очень льстило, когда на улице или в метро люди шептали: «Смотрите!»

Однажды отправилась в ГУМ за мелкими покупками. Я уже года два работала диктором. На одной из линий второго этажа было много народу. Я прошла вдоль очереди поближе к прилавку и благодаря своему росту без труда увидела висевший на витрине костюм из джерси (тогда этот материал только появился), мысленно его примерила — должен подойти. Но цена! Благоразумие вроде стало брать верх, как вдруг слышу голос продавщицы: — Девушка, будете брать костюм, который выписали? Может, хотите примерить?

Я оглядываюсь по сторонам, не понимаю, к кому она обращается.

— Да, да, я вас спрашиваю.

Ко мне. Я поняла, что если сейчас откажусь, то поставлю в неловкое положение продавщицу. Втянув голову в плечи, провожаемая нелестными репликами в свой адрес, пошла в примерочную. Костюм мне оказался к лицу, и воля покинула меня вместе с благоразумием. Прижимая к себе покупку, я стала пробираться сквозь толпу к выходу. И тут одна из женщин, возмущавшаяся несколько минут назад, увидела меня, смутилась и прошептала:

— Простите, я вас не узнала.

Странное дело, но я почти не носила этого злосчастного костюма, во всяком случае, никогда не появлялась в нем на экране. Вдруг увидит меня кто-нибудь из покупательниц и расскажет своим приятельницам, как диктор покупала костюм.

Не знаю, сколько прошло лет, пока я осознала, что самое приятное заключается не в этом. Немало, наверное, нравственных уроков я должна была получить, чтобы понять, что популярному человеку не все дозволено, что в жизни нельзя изменить себе той, какой ты появляешься на экране.

Жила я в те годы на Шаболовке, напротив телевизионной студии. Веду однажды своего трехлетнего сына Митю в детский сад. Начало рабочего дня, навстречу попадаются спешащие на студию люди, естественно, здороваемся, а кто-то и Мите улыбнется, пошутит. Так Митя и шествовал под бесконечное «доброе утро». И вдруг вопрос: «Мама, а ты самая главная?» — «Нет, Митюша». — «Значит, самая знаменитая?» — «Да что ты, Митенька!» — «А почему с тобой все здороваются?» — «Потому что воспитанные люди. Я ведь тоже со всеми здороваюсь».

И тут я задумалась, каким-то вырастет мой сын, как скажется на нем мамина известность.

Собрались мы с Митей в театр кукол к Сергею Владимировичу Образцову. Помню, шла сказка Андерсена «Огниво» — «Солдат и ведьма». Я была счастлива — у меня уже большой сын, мы идем с ним в театр! Не успели раздеться, как в вестибюле кинулись ко мне девчонки, мальчишки, повисли на руках, проявляя сдержанность, стали подходить родители, бабушки и дедушки. Митю я потеряла. Он стоял за колонной и плакал: «Пойдем домой!» Я стала его утешать. Все было тщетно: «Не хочу в театр, ты не моя мама, ты «всехняя»!»

Когда я вела «Спокойной ночи, малыши!», сынишка выходил из комнаты, где стоял телевизор, пережидал какое-то время, а потом кричал бабушке, сидевшей у экрана: «Мама уже ушла?» И, только получив подтверждение, возвращался смотреть мультфильм.

Еду в метро, народу в вагоне мало, напротив сидит семейство — мама, папа и дочка. Вдруг девочка бросается ко мне с криком: «Тетя Валя! Тетя Валя! Мой папа говорит, что вы самая красивая!» Даже не знаю, кто из нас троих взрослых сконфузился больше. Я не нашлась что ответить, спасибо, остановка подоспела, вышла и стала ждать следующего поезда.

Как-то сажусь в такси. Из-за неприятностей лицо заплаканное. Шофер оказался деликатным, на разговор не напрашивается. Ну, думаю, слава богу, не узнал. Довез, расплачиваюсь. Дает сдачу и вдруг тепло, с нежностью говорит:

— Какая же вы старая! Седая…

Удивительно по-доброму у него это прозвучало. Даже не было себя жалко.

Между двумя этими эпизодами, можно сказать, целая жизнь пролегла. Популярность стала какая-то человеческая, без навязчивости, холодного любопытства и эгоизма, который иногда раздражал, а иногда и ранил в молодые годы. Это и была, как я ее называю, вторая стадия популярности.

Согласитесь, что, когда непрестанно «сочиняют» твою личную жизнь и ты должна без конца давать опровержения, это и утомительно, и радости ни тебе, ни твоим ближним не доставляет.

Но есть у популярности и парадная сторона. В годы нашей молодости — Нины Кондратовой, Оли Чепуровой, моей и Анны Шиловой — эта парадная сторона была совершенно особой, неповторимой, не похожей на то, как она выглядит сегодня. Телевидение делало первые шаги.

Трудно передать, как мне дорога реплика пожилой дамы из фильма «Пять вечеров»: «Кто сегодня? Ниночка или Валечка?» В пятидесятые годы люди воспринимали диктора как хозяйку дома, приглашающую телезрителей в гости. Передачи начинались в девятнадцать часов, и весь вечер диктор проводил вместе с телезрителями, а в конце желал всем спокойной ночи.

Сегодня телевизионный день расширил свои границы, вещание начинается в восемь утра. Ни один диктор не выдержит такой нагрузки, поэтому в течение дня они меняются, и никто не может претендовать на исключительное право хозяйки программ. Было четыре, стало пятьдесят четыре! Сами по себе цифры несопоставимы, независимо от того, какие за ними стоят индивидуальности.

Теперь в калейдоскопе лиц не так быстро найдешь человека, который станет для тебя добрым знакомым, а то и другом. Да и программа, скажем, в пятидесятые годы была одна, не было ни второй, ни московской, ни учебной, не было «Орбит» и «Востока». Каждая из нас, дикторов, была монополистом телевизионного вечера. К нам привыкали, нас знали, нас ждали и потому могли полюбить. Теперь ждут программу «Время», политобозревателя, футбол или хоккей, фильм, эстраду, спектакль, концерт симфонической музыки, но никто уже не спросит: «Сегодня Ниночка или Валечка?» Этот вопрос остался приметой телевидения пятидесятых.

Глубоко убеждена, что своей долгой жизнью на экране прежде всего обязана детям.

Уже давно на вопрос: «Какую передачу вы хотели бы вести всю жизнь?» — я ответила: «Умелые руки». Теперь я уже не участвую в ней. Передача эта хороша была тем, что неизвестно у кого руки истинно умелые — у тети Вали или у ребят, которых она пытается учить.

Может быть, вам приходилось видеть те работы, которые присылают ребята как свои домашние задания на передачу «В гостях у сказки». Вот уж поистине умелые руки создают их! Какая однажды Золушка нанесла нам визит! Такой красивой я никогда ее не видела — аппликация на черном бархате из лепестков. Незабудки

— глаза, желтые ромашки — локоны, из белых роз соткана кофточка, а из красных

— передник. Все детали проработаны, вплоть до сабо из лиловых васильков. Мне так никогда не сделать.

Я по-прежнему люблю передачу «Умелые руки», вернее, память о ней, потому что, как никакая другая, она раскрепощала меня полностью, дарила чувство внутренней свободы, которое я училась закреплять и вызывать к жизни на других передачах. Ты самозабвенно отдаешься тому, как сделать эту злосчастную коробочку или елочную игрушку, забываешь о сценарии, о камере, речь твоя импровизационна, ты вырезаешь из бумаги квадратики, треугольники, подгоняешь их и клеишь, клеишь… А волнуешься как! Больше, чем дети, и всегда словно слышишь их дыхание, сопение, словно видишь, как они высовывают язык от удовольствия.

Помню, во время командировки в Прагу мне предложили провести передачу «Умелые руки» на чехословацком телевидении. Решила научить ребят, как сделать из бумаги смешную матрешку (там говорят — паненьку). Старалась изо всех сил. На следующий день уехала в Брно. На улице подходит ко мне пожилой человек и говорит:

— Тетя Валя, что же вы натворили?

Глаза его улыбались, и я поняла, что натворила то, что и хотела натворить.

— Внучки мои всю бумагу в доме изрезали, даже до скатерти добрались, и теперь по всей нашей квартире паненьки, паненьки, паненьки…

— Сколько же они их сделали? — спрашиваю.

— Да полсотни, не меньше, и две вам послали.

…Уже несколько лет работая диктором телевидения, я продолжала жить, снимая комнаты. Пришла пора получать первую в моей самостоятельной жизни отдельную однокомнатную квартиру. Иду на прием к председателю райисполкома. Секретарь пошла доложить, возвращается и приглашает: «Ну, — думаю, — какие прекрасные порядки. Через несколько минут я могу стать самым счастливым человеком». Вхожу. Здороваюсь.

— Как хорошо, что вы пришли! — говорит председатель. — Напомните мне, как делать бумажную корзиночку. Сын замучил. Прохода не дает.

Мгновенно вызывает секретаршу, просит принести разноцветной бумаги, ножницы, клей. Та с трудом скрывает свое удивление.

— Но… — смастерил он все-таки корзиночку. — Лишь бы не забыть, как это делается, а то придется вам звонить.

Довольная, что передача моя становится популярной, я попрощалась с председателем райисполкома, совсем забыв, что привело меня к нему. На пороге он меня окликнул:

— А какой у вас ко мне вопрос?

…Получаю письмо. Мальчик приглашает меня вместе с Хрюшей, Филей и Чучуней к себе на день рождения. Пишет, к какому часу ждет и по какому адресу. Помню, что это была Малая Полянка. А в конце печатными буквами: «Если в этот день не сможете, я, так и быть, отложу». Наверное, нелегко она ему далась, эта приписка. А я была счастлива!

А сколько получаю «звенящих», как я их называю, писем — в конверте две монетки по 15 копеек. «Купите, пожалуйста, лотерейный билет». Думают, что у меня легкая рука, а я еще ни разу не выиграла. Но… покупаю… отправляю, правда, с припиской, что, может, и не повезет.

Однажды написала мама моего маленького телезрителя. Семья переехала на новую квартиру. Неделю, пока устраивались, не включали телевизор. И вот в первый день, как он заработал, мама усадила сына смотреть «Спокойной ночи, малыши!», а сама пошла готовить ужин. Вдруг пятилетний Андрюша влетает на кухню:

— Мама, какое счастье, тетя Валя переехала вместе с нами!

…Письмо от папы. Сломался телевизор, вызвали мастера, и, когда он снял заднюю крышку, сразу последовал законный вопрос:

— А где же тетя Валя?

И еще немного о популярности. Однажды был такой случай. Собралась в театр, над окошком кассы традиционная табличка: «Все билеты проданы». Решила зайти к администратору. «Добрый вечер». Администратор, женщина, смотрит на меня вопросительно и нелюбезно. Я растерялась — надо поворачиваться и уходить. В администраторской сидели двое мужчин.

Вдруг один из них поднимается, галантно целует мне руку: «Пани Леонтьева!» Оказалось, гости из Польши. Внутренне я торжествовала. Но с тех пор билетов у администраторов не прошу.

Хочется думать, что популярность, коснувшись меня своим крылом, не растаяла бесследно, а оставила мне в наследство добрые, хорошие отношения с телезрителями.