Когда на последнем курсе объявили распределение ролей в дипломном спектакле «Бесприданница», счастью моему не было границ: я — Лариса!
А потом начались мучительные репетиции. Все мы, студенты, тогда были под впечатлением фильма режиссера Якова Протазанова с Ниной Алисовой в главной роли. Сколько раз я его смотрела! И конечно, была в плену образа, созданного замечательной актрисой. У меня не было ни желания, ни сил попытаться искать что-то свое, а это всегда мстит.
Роль Карандышева играл студиец Голосков. В его исполнении Карандышев как личность казался мне куда значительнее, нежели Паратов в нашем спектакле. Преодолеть свои человеческие симпатии и антипатии, видимо, я до конца не смогла. Конечно, это пагубно сказалось на спектакле. И как же мне мешал мой рост! Я была выше исполнителя роли Паратова.
Рост вообще мешал мне на протяжении всей моей недолгой актерской жизни. Однажды прекратили репетицию «Бесприданницы» из-за того, что я пришла в тапочках, все хотела казаться пониже. В. О. Топорков попытался, правда, вселить в меня веру в собственные силы. На той злополучной репетиции он бросил фразу: «Что за герои пошли нынче, в бинокль, что ли, на них смотреть, иначе не увидишь!» Спасибо Василию Осиповичу за поддержку, но утешение это было минутным, а потом снова пришла зажатость, и я ничего не могла с собой поделать.
Что мне, по общему мнению, удалось, так это исполнение романса. Конечно, это был тот же романс, который пела в фильме Алисова. Кажется, у меня был неплохой голос, во всяком случае, мне несколько раз предлагали перейти на оперное отделение в нашей студии. И всю выстраданную боль за мучительную работу я вложила в свой романс.
И вот наконец финал спектакля, последняя мизансцена: Лариса с распущенными волосами падает на цепи чугунной ограды, и они начинают мерно покачиваться. (По замыслу художника, цепи эти символизировали узы брака.) Конечно, они были бутафорские, но я физически ощущала их непомерную тяжесть, тяжесть роли, которая так и не стала моей…
В зале сидела моя мама. «Ничего», — сказала она мне после спектакля. Мама всегда была моим главным судьей, строгим и объективным. Много раз говорила она мне только это «ничего». Но у слова было столько градаций и нюансов. Даже когда мама хотела меня похвалить, она тоже иной раз говорила: «Ничего!» Но тогда, после дипломного спектакля, оно выражало лишь сострадание к собственной дочери, которую она впервые увидела на сцене.
«Зачем, — думала я, — "Снегурочка" не стала моим выпускным спектаклем!» На предпоследнем курсе я играла Весну-Красну. По моему разумению, это лучшее, что удалось мне сделать в студии. Мне были близки сказочные и песенные мотивы, поэтическое, романтическое начало пьесы. Я как-то удивительно легко погружалась в царство берендеев:
В урочный час обычной чередою
Явлюсь я на землю берендеев…
До сих пор помню наизусть роль Весны…