Переступаю порог квартиры, и сумка тяжелым грузом падает на пол. Взгляд скользит по любимому желтому, местами потрепанному дивану, на котором я провела десятки ночей, просматривая сериалы и поедая любимое мороженое. По коричневому пледу и стопке журналов на миниатюрном столике. Зеленое платье так и осталось валяться на подлокотнике дивана, так как я торопилась побыстрее убраться из Лос-Анджелеса, пока не передумала.
Захожу в комнату и оседаю на край кровати. Это не первый мой перелет, всего каких-то несколько часов, но они показались вечностью, будто я летела не из Техаса, а из Австралии и обогнула полмира. Весь полет одолевало ощущение, что я совершила самую страшную ошибку в своей жизни и все предыдущие по сравнению с ней кажутся мелочью. Как только оказалась в Международном аэропорту Лос-Анджелеса, мне захотелось купить билет в обратную сторону, плюнуть на все и вернуться к Крису. Сказать, что я полная идиотка, сознаться в своих страхах и просто остаться с ним. Но слова миссис Уитакер не покидают меня.
«С такими, как она, только развлекаются».
Я столько раз была подвержена предвзятому мнению. Моя сестра, семья, друзья – самые близкие люди порой думали обо мне гораздо хуже, чем я являюсь на самом деле. И зачастую я давала для этого миллион поводов. Но сейчас, когда в моей жизни появилось что-то настоящее, за что я хочу бороться изо всех сил, меня вновь обвиняют в неискренности и ставят очередное клеймо, которое прожигает до самой души и оставляет свой позорный след.
Телефон в моей руке оживает. Опускаю взгляд на экран и вижу сообщение от Криса.
Я смеюсь.
Конечно, я забрала его футболку и спрятала на дне чемодана. Если я не могу сделать этого с Крисом Уитакером, то хотя бы часть его отправилась со мной.
Господи, как же я скучаю.
Я так громко смеюсь, что соседка через стенку бьет по ней чем-то тяжелым.
Закусив губу, быстро моргаю, чтобы не дать слезам волю. Я бы все отдала, чтобы сейчас оказаться рядом с ним.
Не успеваю ответить Крису, как приходит другое сообщение, от которого я съеживаюсь.
Аманда:
Было глупостью говорить Аманде о прибытии своего рейса.
Видимо, пришло время сыграть очередную роль.
– Ты не перекрасилась! – упрекает Аманда, стоит мне опуститься в кожаное кресло.
Ее зеленые глаза впиваются похлеще любого холодного оружия. Она достает из серебряного портсигара тонкую сигарету и, зажав между пальцев, стучит по столу.
– Рэйчел! Мы же договорились! Я записала тебя в салон, в чем проблема? Это всего лишь чертовы волосы! – Ее голос звучит одновременно удивленно и гневно.
– Начнем с того, что это мои волосы, и я не собираюсь их портить. Во-первых, я потратила немало денег, чтобы они выглядели как с обложки журнала. И второй пункт, из-за которого я категорически отказываюсь это делать, – мне не идет быть брюнеткой! Точка!
Аманда усмехается, перекинув ногу на ногу, поджигает кончик сигареты и глубоко затягивается. Она не сводит с меня взгляда, будто ищет очередной изъян, который надо исправить, чтобы сделать достойной роли. Но если я подхожу на роль Лили, должна ли я полностью поменяться? Будет ли это Лили или уже кто-то другой? Останусь ли я Рэйчел?
Я сотни раз слышала истории о том, как актеры ложатся под нож, чтобы подровнять нос, скулы, грудь и бедра. Довести себя до идеала для желаемой роли и соответствовать общепринятым стандартам. Кто-то худеет, кто-то набирает вес, делает все, чтобы получить «Оскар» или «Золотой глобус». Чтобы получить признание и быть звездой мирового масштаба. Вот только в этом ли заключается счастье? Я начинаю сомневаться в своем выборе.
– Ты перекрасишься, – утверждает Аманда, выпуская струю дыма.
– Сначала я хочу отыграть первую сцену. Что, если я изменю себя зря?
Аманда резко захлопывает портсигар и, придвинувшись к столу, ставит на него локти. Возможно, в данный момент мне страшно, но я ни в коем разе не покажу этого Аманде. Я всегда знала, что она акула в своем деле. Для нее нет дружеских отношений с клиентами. Все, что ее интересует – деньги. И я благодарна за честность, но порой ее политика дает сбой.
– Послушай меня внимательно, Рэйчел, – она снова затягивается и на этот раз выдыхает прямо на меня, отчего я морщусь, но сохраняю невозмутимое выражение лица. – Если режиссер потребует, чтобы ты стала брюнеткой, рыжей или сменила цвет кожи, ты сделаешь это. Если продюсеры захотят, ты поменяешь имя. Нужна эта роль? Будь добра, следуй правилам. Нет? Тогда проваливай из моего офиса и забудь о красной ковровой дорожке и «Аллее славы».
Мои пальцы впиваются в подлокотник кресла, и я плотно сжимаю губы, чтобы не сказать чего-то лишнего. Кажется, я начинаю понимать, что имела в виду Алекс, когда говорила, что попала в плен собственной мечты.
Медленно прохожу по коридору, залитому закатными лучами солнца. Взгляд скользит по родным вещам: разбросанным журналам по юриспруденции на низком столике, стоящем у дивана, бутылке пива, оставленной Йеном рядом и открытой пачке чипсов. Наверняка братья ушли совсем недавно. В гостиной витает слабый аромат домашней еды, а из кухни доносится тихий голос мамы: она подпевает песне, играющей по радио.
Кажется, я так давно здесь не была, будто целую вечность. Долгое время я убегала из дома, не ценила поддержку и заботу близких. Разочаровывала и искала утешение в чужих объятиях, хотя всего-навсего надо было вернуться домой. И год назад я поступила именно так. Сбившись с пути и окончательно заблудившись, вернулась к людям, которые любят вопреки всему.
Прислоняюсь плечом к дверному проему и смотрю, как мама помешивает в кастрюле чили. Она пробует его на вкус, добавляет специи и одобрительно кивает, когда ее все устраивает. Покачивая головой и пританцовывая, она подходит к холодильнику, достает пару томатов и возвращается на свое место, все еще не замечая меня, а я пользуюсь случаем и наблюдаю за ней. Она никогда не изменяла себя. Не носила масок и не притворялась. Даже когда мы были бедны, мама всегда улыбалась, и это было самым искренним, что я когда-либо видела. Она всегда верила и указывала нам путь. Поддерживала и, если мы падали, подставляла плечо. И сейчас я нахожусь на грани.
Будто почувствовав, что я действительно сейчас упаду, мама оборачивается, и на ее губах появляется улыбка. Глаза искрятся радостью, когда она видит меня, и это становится последней каплей. Всхлипнув, я бросаюсь к ней и крепко обнимаю.
Последняя маска, припасенная в моем арсенале, рассыпалась так же, как мои мечты.
– Рэйчел, что случилось? – взволнованно спрашивает мама, когда я утыкаюсь лицом в ее плечо и в очередной раз всхлипываю.
Я лишь машу головой.
– Рэйчел, поговори со мной, – ласково просит она, поглаживая ладонью по спине. – Что-то случилось в Джорджтауне?
– Нет, – сделав вдох, отстраняюсь и вытираю слезы рукавом рубашки.
Мама с тревогой всматривается в мое лицо, а затем берет мои ладони в свои и усаживает на стул.
– Тогда в чем дело?
– Я получила роль.
– И это были слезы счастья? – спрашивает она в замешательстве, и ее бровь изгибается.
– Нет, не знаю, просто… Это тяжело, – запрокинув голову, медленно выдыхаю и пытаюсь собраться с мыслями.
Безумно тяжело признаваться, что мои мечты не оправдались. Хотя если быть честной, за те годы, что я пыталась пробиться в кинематограф, я ни разу не была счастлива. Даже роли, которые получила благодаря Алекс, не принесли удовольствия.
– Прозвучит глупо, – мельком смотрю на маму и опускаю глаза в пол, будто снова провинилась. – Но я не знаю, чего хочу на самом деле.
Мама с таким облегчением выдыхает и садится на стул рядом со мной, что вызывает ступор.
– Я думала, у тебя стряслось что-то серьезное, – с улыбкой произносит она, и я на мгновение теряю дар речи.
– Да! Мое будущее разрушено! Мне кажется, это очень даже серьезная проблема, – хмурюсь я, но мама будто не слышит.
– Дочка, тебе всего двадцать один, – мягко возражает она.
– Именно! Мне двадцать один. В этом возрасте Алекс уже гремела на всю Америку, а Майк с Йеном учились в колледже и прекрасно понимали, чего хотят от жизни, а я…
– А ты еще в поиске, и в этом нет ничего плохого.
– Я официантка, – бормочу я.
Тяжело вздохнув, мама качает головой, берет мою руку и ласково поглаживает ладонь. В ее взгляде нет осуждения или презрения. Наоборот, она будто понимает меня.
– Не сравнивай себя с сестрой или братьями. Ты – это ты. Если ты не хочешь заниматься актерством, не делай этого. Нет ничего плохого в том, чтобы взять паузу и прислушаться к своему сердцу. Но не вздумай выстраивать свою жизнь, опираясь на достижения Алекс. Вы разные.
Да. Одна дочь получилась удачной, а другая – бракованной.
– Рэйчел, – мама пронзает меня серьезным взглядом, будто прочитала мысли. – Я горжусь каждым из вас и не важно, работаешь ты официанткой или покоряешь Голливуд. Для меня главное, чтобы ты была счастлива. Ты счастлива?
Открываю рот, чтобы сказать «да», но останавливаю себя. Я уже давно несчастлива и виновата в этом сама. Устроила гонку: идеальная жизнь, хороший парень, стабильная работа. И что по итогу? Что из этого у меня есть?