Рихард Феникс. Горы. Книга 1

Глава 9 Жители деревни Феникса

Отец не выходил из домика деда ещё долго. А когда наконец появился, выглядел очень сонным и рассеянным. Время приближалось к полудню. Рихард, задремавший было под скалами инициации, вскочил, едва услышал шаги. Мальчику не терпелось, как и обещано, вернуться в город, чтобы успеть к дневному представлению заезжего театра. Но, увидев состояние Нолана, он выдохнул и сказал себе: «Они ещё тут задержатся. Я успею посмотреть».

Он проводил отца, убедился, что тот лёг, и отправился на главную улицу, где находилась просторная столовая — единственное здание, выстроенное из дерева. В ней взрослые каждый день готовили по очереди на всю деревню, ели там же или разбирали порции по домам. Только у деда и у нескольких одиноких стариков, лишившихся сил Феникса, были свои маленькие печки, которые топили палой корой.

В столовой постоянно кто-то находился, чтобы следить за порядком и кормить голодных. В этот раз дежурить выпало Райке — высокой и сухой женщине, ещё совсем молодой, но с ярко-белой сединой на висках. Остальные волосы были тёмно-рыжими, заплетёнными в высокий гребень. Одетая, как и почти все в деревне, в жилетку, штаны со множеством карманов и высокие сапоги, женщина плавно переходила от стола к столу, собирала грязную посуду, задвигала стулья, протирала столешницы тряпкой.

— Голодный? — Райка стряхнула пепел с тонкой сигареты в блюдце и снова затянулась. При этом по контуру вырезанных на левой руке женщины перьев пошли искры, и глаза на мгновенье вспыхнули золотом.

— Не знаю. Наверное.

Рихард пожал плечами и опустился за чистый стол, но тут же вскочил и бросился помогать с уборкой. Он не чувствовал голода. Эйфория после инициации ещё не прошла, а предшествующий пост не позволял сейчас запихивать в себя много еды. Хотя и без того мальчик ел очень мало, что выводило Нолана из себя.

Райка хмыкнула, оставляя зал на гостя, а сама в доготовочной зоне принялась мыть в тазу посуду, расставляя чистую на расстеленных полотенцах. Мальчик заметил, что женщина зевает и трёт глаза. «Наверное, тоже гоняла всю ночь волков по лесу», — предположил он.

— Ты не спала, да? — спросил он, поправив последний стул. В столовой по-традиции ко всем обращались на «ты», кроме главы и старейшин.

— Ага-а-а, — женщина широко зевнула. — Ловили этих выкормышей Энбы.

— Ко-ого? Я думал, там волки.

— Ну да, их. А кого ж ещё? Только сбежали они из угодий Энба-волков. Зима-то была холодная, и на севере мало чего уродилось в том году. Вот им жрать и нечего — до нас доползли. Подожди, — Райка обернулась, нахмурив брови, — ты что, прогуливал занятия по истории? То-то я тебя на них не припомню!

— А что такое? — Рихард пристыженно замер с мокрой тряпкой над столом.

Как учитель Райка была очень суровой, потому зачастую юный Феникс сбегал с её уроков без зазрения совести, а вместо этого или просил старика Педро рассказать что-нибудь интересное, или отправлялся в библиотеку ниже по склону, где часами глядел на старинные карты, едва дыша касался гравюр в толстенных фолиантах, некоторые даже перерисовывал, раз за разом добиваясь сходства.

— Ты, значит, не знаешь об одном из древнейших племён, как и мы, Фениксы, Энба — перводети богов⁈ — с возмущением спросила Райка.

— Боги… это которые с именами такими?.. Я сейчас их не произнесу, — Рихард почувствовал, что краснеет.

— Ой, ну прям засмущался! Они самые! Эньчцках и Кэньчцкху. Так вот, их дитя, Энба, дал жизнь трём племенам. А тут, на севере, ближе к морю, живут Энба-волки. И все окрестные волки находятся под их покровительством. И эти самые голодные твари сбежали к нам поживиться. Мы даже одного поймали, чтобы кто-нибудь из их благодетелей пришёл и забрал его. А то ведь жалко животину.

— То есть вы их не убивали ночью? — с каким-то облегчением уточнил Рихард.

— Феникс с тобой, птенчик, нет, конечно! Это же священные животные наших дальних родичей. Как они не трогают птиц, так и мы — волков, — Райка смотрела с негодованием, но отчего-то Рихарду казалось, что дай её только волю, она бы всех покрошила в суп.

— А где его держат?

— Да где обычно: в Каменном углу, куда всех сажают на исправление. А ты не видел? Сходи посмотри.

Рихард перегнулся через перила террасы — сухое дерево, разогретое на солнце, чуть скрипнуло под пальцами. Пахнуло смолой, сладковато-пыльными весенними первоцветами и молодой хвоей. Отсюда не было видно, но в памяти возникло место, куда мальчик раньше иногда ходил с дядей. Невысокие ёлочки обступали узкую тропку, что отделялась от дороги к Дому Матерей, и, поворачивая за высоким уступом, упиралась в природой сотворённый угол между двух скал. Там Фениксы оборудовали что-то вроде камер заключения, но так их никто не называл, считая это слишком грубым, человеческим. По идее, туда поместили и Гарга. Рихард почувствовал страх, смешанный с любопытством: никогда ещё в Каменном углу не доводилось видеть соплеменника, да и вообще хоть кого-то, кроме забежавшей поиграть детворы.

— Что, интересно? — раздалось над ухом и аромат крепкого фруктового табака защекотал ноздри.

Мальчик чихнул и повернулся к Райке. Она стояла почти вплотную.

— Наверное. Только, думаю, надо поесть перед тем, как пойти посмотреть, — осторожно ответил он и втянул голову в плечи, вспомнив, что по слухам женщина иногда выкручивала уши нерадивым ученикам. Мальчик скользнул в сторону, к столу, стоящему возле колонны, будто хотел спрятаться за ней, чтобы не нарваться на взбучку, чувствуя между лопаток цепкий взгляд.

Райка молча прошла мимо, сняла с полотенца тарелку, вытерла другим, поставила на стол. Отодвинула заслонку печи, достала, не боясь обжечься, подкопчённую железную кастрюлю. Дно её скрежетнуло по бортику столешницы, и женщина, поморщившись, обернулась к ряду черпаков, шумовок и хваталок, висящих на длинной доске. Было не принято спрашивать, что приготовили: все ели то, что давали. Но Рихард пообещал себе: «Если там суп, уйду сразу! Вот буду ходить голодным и всё тут! Суп — это ведь для детей, а я уже взрослый, раз прошёл инициацию! Вот так!». Но Райка широкими деревянными щипцами выудила несколько маленьких пирожков, пару отварных картофелин и запечённое в капустном листе яйцо.

— Питайся, птенчик, набирайся сил, — глядя поверх головы мальчика, произнесла она.

Полная тарелка опустилась на стол, рядом — кружка с чуть тёплым морсом из зимних ягод. Он переливался багрянцем — это что-то напомнило мальчику, зыбкое, неуловимое, пугающее и интересное одновременно, но вот что именно осталось загадкой. Рихард поёрзал на стуле, с силой потёр лоб и принялся за еду, отбросив лишние мысли. Райка села на перила террасы, отхлёбывая из глиняной чашки, повернувшись в сторону тропы к Каменному углу.

— Можно вопрос?

— А чего нельзя? — Женщина скрестила длинные ноги, обернулась через плечо.

— Ты никогда не хотела детей? Не жалеешь, что прошла обычную инициацию?

Лукавое пламя потухло за прикрытыми веками. Райка медленно и глубоко задышала, отвернулась. Правая рука с чашкой медленно опустилась вдоль подрагивающей левой, узор из перьев на которой был крупным и неравномерным, но не лишённым особой красоты.

— Странный вопрос для маленького птенчика… Может быть, иногда, — голос Райки был сухим и спокойным. — Ты же знаешь, что моя сестра в Доме Матерей, а я и её муж Альх воспитываем их сына? Знаешь, птенчик, я бы, наверное, не променяла свободу передвижения на размеренную и закрытую жизнь под крылом смотрительницы. Но иногда я вижу сны, где Альмер — мой сын, а не сестры, — и что мы с ним отправляемся в путешествие на своих крыльях. А ему ведь инициация только предстоит. И он станет хорошим Фениксом, если не убоится, как сынок Гарга. Бедный птенчик… — Райка прокашлялась, достала жестяную коробочку, из неё сигарету, покатала в пальцах и со вздохом положила обратно.

— Прости… — Рихард был растерян, не знал, что сказать.

Он уже пожалел, что спросил. Ох уж эти неуловимые мысли и болтливый язык! Стоило вспомнить про Каменный угол, как заговорили про Дом Матерей и Гарга, и сразу на ум пришли слова Олли, что она не променяла бы способ овладения своей силой ни на какой другой. Пирожок с ягодами встал комом в горле. Мальчик торопливо запил и закашлялся, запрокинул голову, когда морс пошёл носом. Райка, чуть повысив голос, заговорила:

— Да ну, птенчик, не стоит извиняться. Просто у нас стало меньше работы из-за постройки сталеплавильных печей в городе, огонь в которых не надо поддерживать только нашими силами. А от этого вынужденного безделья появляется слишком много свободного времени на раздумья, на грызню с собой и другими… Не уверена, что ты можешь понять… Возможно, вскоре нам придётся уйти из этих мест, оставив только минимум людей для сообщения Дома Матерей и города. Всё-таки виноградники их кормят деревню, а остальные будто и не нужны, — Райка скрипнула зубами, с тихой злостью добавила: — Фениксы потихоньку собираются покинуть насиженные гнёзда. Ты не знал? — она обернулась.

Рихард от её внезапного обжигающего взгляда вновь закашлялся. Разговор стал колючим и неприятным. Захотелось сбежать. Из носа на стол брызнул морс, красная капля попала на капустный лист, потекла по прожилкам, и в памяти вдруг возник вчерашний несчастный воришка, который исторгал из себя куски еды. И отец — как он мог! — заступился за негодяя, откупился непонятными объяснениями по дороге домой. Кубик — точно! Рихард вспомнил, что тот жёлтый кубик он подобрал там же. От предчувствия чего-то неизвестного и страшного началась икота, зашевелились волосы на затылке. Вцепившись в край стола, мальчик уставился в тарелку. Всё в голове смешалось. Райка хмыкнула и прошла к тазу с водой, опустила в него свою чашку. Мальчик проводил её взглядом. От перескочивших мыслей он потерял нить разговора.

— Ты, если поел, может, пойдёшь? Я очень устала, хоть вздремну немного. И, будь добр, ни слова Нолану и остальным. Пусть этот разговор останется нашей маленькой тайной, — женщина не смотрела на него, до скрипа намывая посуду.

— Да, конечно, — Рихард залпом допил морс, схватил картофелину и бросился к выходу.

— Птенчик, — окликнула его на ступенях Райка, — и оденься нормально, как пойдёшь в Каменный угол, а то тебя не поймут, если увидят в этом.

Рихард фыркнул и торопливо зашлёпал подошвами разношенных сапожек в сторону дома, где было всё понятно, безопасно, без странных вопросов и ответов. Теперь у мальчика, кажется, появилась ещё одна причина вернуться в Лагенфорд: посмотреть, на что променял город древнее племя.

Деревня была непривычно пуста. Видимо, жители отсыпались после ночного рейда. Только на тропе, ведущей к источнику, несколько женщин с детьми о чём-то негромко переговаривались. Да неподалёку на крыльце общественной бани сидел парень, прошедший инициацию три года назад, который всё набивался в ученики к дяде Рихарда. Банщик дремал, скрестив на груди руки, поджав под себя ноги и опустив на глаза поля вязаной панамы. Будто почуяв взгляд мальчика, он приподнял голову, просипел:

— Баня будет вечером. Тогда и приходи. Безумная ночка. — И уснул обратно, поёрзав спиной по деревянной двери строения.

Рихард только качнул головой, заглотил картошку, слизал крошки с пальцев, вытер руки о длинную рубашку, и пошёл дальше. Он не любил воду. Отец рассказывал, что раньше загнать сына в баню было целым представлением, но после одного случая стало легче. Тогда безуспешные попытки подружиться с одним мальчиком кончились дракой, и Рихарду пришлось долго смывать с себя землю и кровь под взволнованным взглядом Нолана.

Впереди послышались грубые громкие голоса и смех. Из-за дома в конце улицы вышли трое. В центре — глава деревни, Гурджег — пожилой, но бодрый и крепкий мужчина с белой бородой до ремня штанов, заплетённой во множество косичек. По бокам — двое его сыновей: высокий, широкоплечий Маджер и низкий, рыхлый, с плутоватым взглядом Симон. На руках у всех троих были краги из толстой кожи в ремешках и клёпках; вместо обычных коротких жилетов главенствующая семья деревни носила белоснежные рубашки без рукавов и с высоко поднятыми воротниками. Говорили, так сейчас принято у знати в городе. Поверх рубашек — длинные, до колен, жилеты с капюшонами и крупными пуговицами с выжженными на них узорами огня. Только штаны и сапоги ничем не отличались от тех, что носили простые Фениксы.

Рихард сделал шаг в сторону, уступая дорогу. Троица стремительно приближалась.

— Как дела, птенчик? — Гурджег заметил Рихарда, усмехнулся, оглядев мальчика с головы до ног.

— Спасибо, не жалуюсь, — тот кивнул, надеясь, что никто не заметит стыдливо вспыхнувших щёк. Всё-таки было дурацкой идеей бродить по деревне в отцовой рубахе, особенно теперь, когда можно одеваться как все, прошедшие инициацию.

— Вчера к Олли ходил⁈ — неприветливо спросил глава деревни, — Как там моя дочурка поживает под крылом этой старой грымзы?

— Спасибо, всё хорошо, — стараясь удержать тон ровным, пробубнил Рихард и отступил ещё дальше с дороги.

Мальчик, хоть и знал, но признавать не желал, что Гуджег его дед. Такой же, как и Педро. Но если второго Рихард обожал, то главу деревни — нет, и даже побаивался. Совершенно чужой человек, смотрящий свысока, никогда не снисходящий до простых домашних бесед.

Рихард опустил взгляд к пыльной дороге, мысленно взывая к Фениксу, чтобы главенствующая тройка наконец-то пошла по своим делам. Но древний бог будто смеялся над ним.

— Малец, тебе если помощь нужна, тренировки там или ещё чего, заходи, не стесняйся, — Маджер сбавил шаг, глядя сверху вниз на племянника.

Солнце отсвечивало от лысой головы, капюшон спускался по плечам, открывая едва сходящийся на мускулистой шее воротник рубашки. Дядю Маджера, который раньше часто играл с Рихардом, тот уважал, а вот его брата, дядю Симона, недолюбливал, хотя причины назвать не мог.

— Спа… — начал Рихард.

— Не спасибкай мне тут! Вы идите, я догоню, — рыкнул здоровяк вслед удаляющимся главе и брату, сел на корточки, всё равно оказавшись чуть выше Рихарда, заглянул в глаза.

Ресниц и бровей у Маджера не было. Взглянув мельком, мальчик уставился на мощные руки дяди. Перья на видимом участке, вырезанные крупно и грубо, отражали характер мужчины. Того считали одним из самых одарённых Фениксов деревни, уважали и боялись его. Но говорили, что он очень жесток, хотя Рихард старался слухам не верить, ведь с ним дядя всегда обходился хорошо.

— Вот что, малец, — продолжил Маджер, — я слышал, что в городе, пока вы там вчера были с Ноланом, произошёл несчастный случай. Погиб человек на нашей бывшей территории, — и дядя, как и Райка, скрипнул зубами, видимо, отстранение Фениксов от помощи городу было гораздо серьёзней, чем Рихард мог предположить. — Я не знаю, были вы там рядом или нет. И не хочу знать. Я верю Нолану. Сестра бы не выбрала себе в мужья вруна и идиота, который мог бы поставить под удар всю деревню. Но запомни, малец: чтоб духу вашего не было рядом с печами и котлами! Нас хотят подставить. И любой Феникс, кто окажется там, может быть обвинён, если инцидент повторится. Мы сейчас пытаемся в этом разобраться, но, сам понимаешь, руки наши связаны проклятыми Тенями… хотя, может, и не понимаешь. Мал ты ещё.

— А нам… просто в город нельзя? Рынок там, театр? — пробубнил Рихард и заглянул в стальную синеву глаз Маджера.

— А самому подумать хоть раз слабо? Или пробки из ушей вынуть? Я тебе что сейчас сказал?

Рихард молчал. Он моргнул и опустил голову. Сильные пальцы взяли его за подбородок, подняли лицо. Дядя чуть наклонился к племяннику, обдав запахом травяного полоскания для рта, и тихо, очень тихо, но внятно произнёс:

— Рихард, Феникс тебя сожги, учись думать и вникать! Пригодится в будущем. Так что я тебе сказал?

Он разжал пальцы. Отводя руку, слегка задел подбородок мальчика краем краги.

— Что к печам не подходить…

Рихард почувствовал, что к глазам подступают слёзы. Время, когда Маджер бегал с ним на плечах по горам и деревне, играя в «высоко-высоко Феникс летит, далеко-далеко Феникс глядит» давно прошло. И тоска по этим беззаботным денькам вдруг нахлынула с новой силой.

— Правильно, малец, — голос Маджера стал мягче, — к печам и котлам — нельзя, в город — можно. Ты усвоил урок? Я могу тебе доверять?

— Да.

— Мой мальчик, — Маджер улыбнулся, потрепал Рихарда по волосам, взял его левую руку, что казалась тонким прутиком в его лапище, закатал рукав, оглядел рубцы перьев. Одобрительно хмыкнул: — Смотри, как красиво.

И Рихард смотрел. Будто не он вырезал их, а кто-то другой. Смотрел как на законченное творение, которому ни добавить, ни убавить, ведь так решил мастер. Перо к перу — длинные, узкие с наружной стороны руки, и мелкие, округлые с внутренней — до самых кончиков пальцев.

Маджер провёл по затянувшимся рубцам, улыбнулся, сжал руку племянника.

— Ты теперь по праву один из нас. Я видел твой полёт. И это было прекрасно. Ты станешь великим, Рихард Феникс. Только старайся не делать ошибок. Слушай, смотри, запоминай. И думай, думай, прежде чем что-то сделать и с кем-то заговорить. Мир неспокоен. А детство закончилось. Я верю в тебя, Рихард. Ты можешь мне доверять.

Мальчик кивнул. Слеза скатилась по щеке. Маджер встал и сразу стал подобен неприступной горе.

— И приходи ко мне тренироваться. Обучу, как пользоваться силой. Может, и папашу твоего позовём, если сила ещё при нём.

— Папу? — Рихард вспомнил разговор на пути из города.

— Да. Пока огонь горит, его надо распалять — надо учиться за себя постоять. Нолан никогда не был бойцом, у него иное направление силы. Он, скорее, мудрец и дипломат. А я — боец. Я — сила. Я — истинный огонь Феникса. И я научу тебя всему, что знаю. Ты только приходи.

И, не требуя ответа, Маджер широким шагом направился вслед за отцом и братом. Женщины, спустившиеся от родника, завидев старшего сына главы, поправляли волосы, хихикали и переглядывались. Рихард смотрел не на них или дядю, а на мелких ребятишек, которые крепко цеплялись за штаны приёмных матерей, ведь их настоящие родительницы служили Фениксу там, в уединении, под крылом смотрительницы. Это был понятный привычный уклад жизни, но после слов Райки о её сне всё обыденное будто обрело второй смысл.

Мир расступался перед мальчиком. Собственные детские воспоминания утекали сквозь пальцы, скользя по рубцам перьев. Будущее казалось неопределённым и пугающим. Впервые он пожалел о всех прогулянных уроках, о пропущенных шансах узнать о мире больше, чем мог спросить. Рихард почувствовал себя глупым и жалким, особенно в этой рубашке и в растоптанных сапожках. Пора! Пора облачиться, как и все взрослые, в жилетку, особенные штаны и крепкую обувь. И уже не пододевать кофту с длинным рукавом, а показывать всем и каждому левую руку. Он — Феникс! И он не подведёт.