Рихард Феникс. Горы. Книга 1

Глава 20 Приговор Рихарда

Мэр заговорил негромко, устало, часто отпивая из стакана и морщась, когда перо писца царапало бумагу.

— Рихард Феникс, согласно нашим записям, вы принимали активное участие в поединке и оказывались не только в роли обороняющегося, но и нападающего. Вы это признаёте?

— Да, — Рихард облизал сухие губы. Внутри щетинился страх, подламывая под себя ростки едва зародившейся гордости.

— Вы знали о скрытом оружии принца Августа?

— Да.

— Почему в таком случае, вы, Феникс, не воспользовались своей силой? — Мэр снова зевнул.

— Я ей ещё не овладел. И себе же мог навредить, и другим. Недавно совсем инициация была, — мальчик запинался в словах, но мысли стали кристально чисты: «Нельзя подставить папу. Он же предупреждал. И дядя Маджер тоже. Я не совру. Я скажу правду. Но не полную, всё равно никто не узнает. Надеюсь, нас это спасёт… От чего?».

Гурджег сверлил его взглядом из темноты. Мэр дважды кивнул.

— Да, в летописях и городских сводках имеются прецеденты, когда новообретённая божественная сила приносила неудобства своему владельцу и неприятные последствия окружающим. Однако помимо силы огня вы имели при себе скрытое оружие, а именно нож, но не использовали его в сражении с принцем Августом и продемонстрировали лишь после поединка. Проясните, пожалуйста, свой отказ использовать дополнительное оружие в битве? — мэр говорил и чуть устало улыбался. Его полное лицо будто бы начало обвисать.

— Я забыл про него… — начал Рихард, но сбился, ведь не хотел, чтобы о нём подумали как о тупице. Поэтому добавил: — Это нож для инициации. Мне его отдал папа, а ему — деда, когда папа тоже стал Фениксом. Этим ножом только перья на себе можно вырезать. Нельзя на него чужой кровью попадать… Иначе Феникс бросит своего птенца. — Последнюю фразу мальчик придумал, солгал, чтобы выгородить себя, но тем не менее чувствовал, что сказал правду, ту правду, в которую его не успели посвятить.

— Господин Гурджег, верно ли утверждение, что в вашем клане используют ритуальное оружие, которое недопустимо окроплять чужой кровью?

— А разве это не понятно? — Глава Фениксов подался вперёд, глядя исподлобья на мэра. — Это одна из тех давних традиций, которую нельзя нарушать. Птенец желторот, но не глуп. Он всё верно сказал.

— М-да, божественное расположение — это важно для вас, родившихся от первобогов, — протянул мэр. — В таком случае, господин Рихард, вы признаёте, что умышленно напали на принца Августа-Абереса четвёртого с выданным вам оружием?

— Я не знал, что он принц! На нём же это не написано? — Мальчик едва успел ощутить гордость от слов главы деревни, а тут снова эти коварные вопросы, как нож к горлу. Рихард набрал в грудь побольше воздуха и выпалил: — Я признаю, что напал с оружием на этого принца и что отбивался голыми руками, не используя силу Феникса и ритуальный нож!

— Позвольте вас поправлю, — мэр приподнял одну из бумаг, взглянул на неё поверх очков, — здесь упоминается, что вы неоднократно использовали удары ногами. Причём проведённые весьма недурным образом, по оценке нашего эксперта ближнего боя.

— И ногами тоже, — Рихард не смог сдержать довольную улыбку. Отец сжал его шею сзади, будто велел не радовать раньше времени, не зазнаваться.

— В таком случае примите своё наказание, — мэр вздохнул, — в течение семи дней вы должны покинуть город Лагенфорд, деревню Фениксов и горы на срок в пять лет. За эти семь дней вам запрещается входить в сам город, а так же использовать огонь.

Рихард рухнул на колени. Нолан подхватил его, безвольного, поднял, прижимая к себе. Сын уткнулся лицом отцу в грудь, икая и хватая ртом воздух.

— Он же ещё ребёнок! Вы не можете его изгнать! — прокричал отец.

— К сожалению, можем. Да и вернётся он мужчиной. Господин Нолан, вы разве не видите, какая сила скрыта в вашем сыне, какие в нём потенциал, здравомыслие и самоконтроль? — Мэр снял очки, помассировал веки кончиками пальцев. Вернув очки на нос, добавил: — Господин Рихард признал вооружённое нападение на принца дружественной нам страны, а это уже повод для политического раздора, которого мы стараемся всеми силами не допустить. Поэтому наказание соответствующее. Хотя, должен признать, смягчённое. Первое было: пожизненное изгнание. Но я оценил благородство и честность этого ребёнка и, не посовещавшись с советниками, уменьшил приговор соразмерно приговору принца. Как вы думаете, господин Нолан, это честно?

Отец Рихарда молчал. Мальчик вглядывался в лица советников, многие из них были обращены к мэру. И в них читалось негодование.

— Простите… — тихо подал голос юный Феникс, и все с шорохом тканей и скрипом стульев повернулись к нему.

— Вы желаете задать вопрос, господин Рихард? — Виктор Справедливый улыбнулся подсудимому, ровняя стопки бумаг перед собой.

— Да… Если мы — преступники, нам будут ставить печати? — Мальчик коснулся своей груди, шатаясь, выпрямился, придерживаясь за руку отца.

— Похвальная смелость спросить об этом, господин Рихард. Удивительно, что в столь юном возрасте вы уже осведомлены о подобных вещах. Нет, вам и никому из осуждённых в этом процессе не будут ставить клейма. Эти отметки предназначены только вандалам, поджигателям, ворам, насильникам и мошенникам. Однако, хоть вы ещё не совершеннолетний, вам и леди Лукреции будут выданы рекомендации города Лагенфорд. В них внесены приговор и следующие из него ограничения и указания. Вам надлежит предъявлять рекомендации по первому требованию стражам порядка того населённого пункта, в котором вас об этом попросят.

— Простите… — раздался негромко голос Лукреции.

— Слушаю вас.

— А у меня ведь есть рекомендация от театра… От страны Цветов… Зачем ваша?

— Леди Лукреция Томасон, вы приписаны к театру «Иллюзиосфера», но не к самой Цветочной Столице. Театральная рекомендация — единый документ, принадлежащий директору вашего театра. Вы не имеете индивидуальных рекомендаций или иных удостоверений личности. Потому мы взяли этот труд на себя: создали документ, подтверждающий, кто вы, и внесли в него решение по суду. Это не значит, что вы можете считаться жителем города Лагенфорд, как Рихард Феникс, но обязаны иметь этот документ при себе. Потерять, продать, подарить, испортить рекомендацию недопустимо. Вследствие порчи или утраты рекомендации вы можете быть осуждены по законам того места, в котором это обнаружится. Вам всё понятно?

— Спасибо, да.

— Подайте рекомендации.

Из сумрака за столом приближались шаги. Тёмная одежда, закрытое лицо и сгорбленность делали человечка неприметным, пугающим. Он нёс на металлическом подносе две тонкие одинаковые книжицы. Остановившись перед юным Фениксом, человечек повернул к нему поднос дальней книжицей.

— Бери, — сказал отец.

Рихард замешкался, но всё же взял. Сгорбленный человечек прошаркал к Лукреции, отдал ей вторую рекомендацию и скрылся за столом. Мальчик, не глядя, сунул свою в карман штанов. Отец судорожно вздохнул и обратился к мэру:

— Господин Виктор, у меня есть вопрос! Я ведь могу вместе с сыном покинуть город?

— Нет, не можете. Вы, господин Нолан, нужны нам здесь. Не перебивайте, пожалуйста!

Он поднял руку в предостерегающем жесте, а из тени за троном протянули оранжевый свиток с длинным списком имён. Напротив каждого светился, не затухая и не подпаляя всё вокруг, маленький огонёк. Толстый палец прочертил сверху вниз, потом чуть поднялся и подчеркнул имя. Нолан закусил верхнюю губу, а Рихард даже издалека разобрал красивый, с завитушками почерк отца — его имя. Мэр кивнул и продолжил:

— Вы узнаёте эту бумагу? Это прошение о присоединении Фениксовых территорий к нашему городу вы, господин Нолан, как и все совершеннолетние Фениксы, подписали десять лет назад. По несчастливому для вас стечению обстоятельств, прошение одобрили только сегодня. А по условиям в нём, — палец указал на самый верх, — вы не можете покинуть город и предместья в течение пяти лет после соглашения. Поверьте, мы не против вас, просто иногда случаются не самые хорошие для отдельных людей совпадения.

Нолан глубоко задышал, прикрыл глаза, наощупь притянул к себе сына и зарылся пальцами в волнистые волосы, затем медленно произнёс:

— Господин мэр, насколько я помню, в этом соглашении был ещё один пункт о новом распределении обязанностей и трудоустройстве. Как это будет происходить?

— У вас отличная память и самоконтроль, и я благодарен, что вы не утратили их за прошедшие тринадцать лет. — Мэр махнул рукой, свиток с огоньками свернулся и исчез в темноте.

Заходящее солнце переместило луч чуть вперёд, почти к белой линии. Советники, не скрываясь, зевали. Нолан пристально взглянул на мэра, а потом обернулся к Урмё. Рихард осторожно касался обложки рекомендации в кармане и бритв-ножниц Алека, отмечая это соседство забавным. Мальчик старался думать о чём угодно, лишь не о том, что через семь дней предстоит покинуть родной дом и отправиться непонятно куда, непонятно зачем и вернуться лишь после семнадцатого дня рождения, за год до совершеннолетия по законам этого города. Мэр помолчал, меняя местами стакан и молоточек, будто давал всем возможность осознать всё случившееся, затем заговорил:

— Прежде, чем я отвечу вам, хотелось бы кое-что обсудить. Несколько дней назад погиб на новом заводе один из рабочих, сегодня — другой. Оба они были заключёнными, отбывающими пожизненные сроки. По странному стечению обстоятельств в моменты этих происшествий, по докладу моих соглядатаев, в городе из Фениксов были только вы с сыном…

«И Гурджег!» — мысленно добавил Рихард. Нолан открыл было рот, желая что-то сказать, но мэр поднял руку, запрещая.

— Господин Нолан, нам доподлинно известно, что вы не причастны к этим происшествиям. Но по разумному ходу рассуждений именно Фениксам важно доказать, что кроме них никто не способен работать с железной рудой. Вы видите связь?

Отец Рихарда медленно кивнул. Гурджег со своего места громко засопел, вытянув на столе руки с массивными кулаками, но мэр не обратил на него внимания.

— Есть ещё одно важное обстоятельство, умолчать о котором невозможно: в момент гибели первого рабочего вы, господин Нолан, и вы, господин Рихард, были вместе с сыном этого рабочего, который пытался вас обокрасть. Вы обманули стражей, сказав, что это ваш знакомый. Вы выгородили преступника, господин Нолан, исходя из личных, не известных нам, мотивов. Мы не будем их сейчас рассматривать, оставим это на вашей совести. Вы, господин Нолан, знаете, как плохо у нас относятся ко лжи, ведь она противоречит девизу нашего города и ставит под удар тот порядок, который я и советники так тщательно стараемся поддерживать. Но в тот день мы — город и Фениксы — ещё не объединились, хотя переговоры были в самом разгаре. Поэтому мы не можем судить вас за ложь. Однако вы покрыли преступника, и тот случай пошёл ему в зачёт. При поимке Алека Павишича предадут смертной казни. Если вы знаете, где он находится, сообщите нам, пожалуйста.

— Не знаю и знать не хочу! — мотнул головой Нолан.

Перо писца зачиркало по очередному свитку так резко и пронзительно, что некоторые советники привстали со своих мест, чтобы шикнуть.

— Хорошо, я вам верю, — мэр чуть улыбнулся, сцепил пальцы на круглом животе под тугим камзолом. — Из этого вытекает мой ответ на ваш ранее заданный вопрос: происходит распределение по рабочим местам согласно навыкам претендентов. Поскольку вы были в городе в момент преступлений и на Фениксов указывают все версии, вам, как человеку, успешно отработавшему у нас с шестнадцати до тридцати пяти лет на должности детектива, мы предлагаем вернуться на службу для расследования этих дел и для обеления репутации Фениксов, само собой.

— И отказаться я не могу? — Нолан прищурился.

Рихард заметил, что отец будто бы помолодел, расправив плечи и перестав сутулиться.

— Почти верно. Можете, но я вам это настоятельно не рекомендую, — с благодушной улыбкой произнёс Виктор Справедливый.

— Я расследую это дело, — твёрдо сказал Нолан, взлохматил волосы сына и убрал руку.

— Спасибо за вашу решимость. Примите то, от чего вы отказались, как знак восстановления в должности.

Тот же сгорбленный человечек возник перед Ноланом, держа на подносе треугольный значок с гербом Лагенфорда и вышитой надписью «Детектив на службе правосудия». Нолан недрогнувшей рукой принял его и положил в карман жилетки. Мэр улыбнулся теплее, спросил:

— Есть ли вопросы?

— Нет, — в один голос сказали Нолан и Рихард.

— Урмё Эрштах, вы имеете вопросы относительно текущего задания?

— Всё предельно ясно, — откликнулся тот, перекидывая куртку старшего Феникса через локоть.

— У господина Эстебана Верандийского есть вопросы или претензии?

— Нет, ваше мэрство, у меня всё хорошо, — с улыбкой ответил Бэн.

— Тогда суд окончен. Благодарю всех присутствующих за уделённое время.

В этот момент солнечный луч из отверстия в потолке коснулся белой линии у ног Фениксов и померк. Створки позади распахнулись.

Щурясь от голубоватого мерцающего света фонарей, пятеро вышли в колонный зал. Шаги раздробились и разнеслись эхом. Парадные двери уже были открыты. Темнело. Под переливы фонтанов прошли наискось дивный сад, оказались у высокой калитки. Урмё открыл её ключом, одним из множества на массивной связке. Впереди разбегались две торговые улицы, сворачивали палатки, закрывали лавки, последние экипажи разъезжались на ночлег. Нолан отстал и запнулся на ровном месте, но Бэн его подхватил.

— Вы в порядке?

— Да, спасибо… Наверное, да… — Нолан потёр виски, вышел через отпертую дверь на улицу и пошатнулся.

— Папа, что с тобой?

Рихард бросился к отцу, обнял того за пояс. Мужчина сел на корточки, прижал сына к себе, зашептал:

— Это ещё дедушка предсказал, что ты убегаешь, а я не могу тебя догнать. Ты убегаешь, а вокруг тебя толпа чужаков. Ему много раз это снилось, а теперь ты и в самом деле меня покинешь. Ри, мой Ри, я не хочу этого! Я так надеялся, что смогу увидеть, как ты растёшь, как познаёшь огонь, свои силы, как становишься ярким Фениксом. А теперь тебя у меня забирают. Это несправедливо! — Он с болью заглянул сыну в глаза.

Рихард молчал, смаргивая внезапные слёзы. Он неловко сжимал дрожащие руки отца, а тот казался беззащитным и маленьким.

Зазвенели ключи, запирая дверь в чудесный сад. Урмё прокашлялся, сказал:

— М-да уж, старик суров. Хотя легко отделались, надо признать. Не зря его называют Справедливым.

Старший детектив стянул кепку и почесал в затылке. Нолан рывком поднялся, повернулся к нему с посеревшим лицом, просипел, задыхаясь:

— Легко отделались⁈ Справедливость⁈ Это же мой сын! Да что ты понимаешь?

Урмё надел кепку, натянул козырёк до самого носа и засунул руки в карманы, будто стал меньше ростом, тише, незаметнее, хмыкнул:

— Куда уж мне… Да… Ладно, бывай, бывший напарник.

— Урмё! Урмё! Прости! — закричал Нолан и опустил руки.

Рихард не понимал происходящего. Настроение отца менялось так стремительно, что мальчик начинал бояться за него. Урмё прошёл немного вперёд, а затем, не оборачиваясь, крикнул:

— Друг, если ты не бездушная паскуда с короткой памятью и действительно хочешь извиниться, приходи завтра на закате в наше обычное место. Я буду тебя ждать. — Он легонько подтолкнул остановившуюся Лукрецию, и они направились дальше.

— Феникс, какой же я глупец! — Нолан закрыл лицо руками.

Торговая улица впереди была широкой и ровной, почти пустой. Позади затихали песни птичек, а ветерок набирал силу. Редкие прохожие покачивали перед собой маленькими светлячковыми фонарями, торопились по домам. На стоящих у двери мэрского сада никто не обращал внимания.

— Пап, может, пойдём? — Рихард тронул отца за рукав.

Мужчина поднял лицо к небу, пошатнулся и протянул ребятам руки. Втроём они вышли по прямой через город к южным воротам, Фениксовы горы сияли над городскими стенами снежными шапками в черноте неба с яркими точками. Сбоку багряным диском наплывала луна Амено, под ней, всегда в одной точке, сияла звезда. Бэн отпустил руку Нолана и встал перед спутниками, смущённо сказал:

— Спасибо за день. Нет, вы не подумайте, действительно спасибо! Мне было приятно с вами поговорить. Я пойду.

— Подожди, — нахмурился Нолан, возвращаясь из своих мыслей, — мы проводим тебя. Дом пастушки Элли тут недалеко за стенами.

— Я сегодня опять ночую здесь, — толстяк показал на двухэтажный дом с вывеской «Приют друга. Завтрак, обед. Пять палышей за сутки».

— Почему не дома? Это не то место, где следует находиться ребёнку!

Бэн пожал плечами, глянул в сторону и ответил, пунцовея ушами:

— К нам вчера вечером пришёл дядя Азару. Мы сначала поужинали все вместе, а потом они ушли в мамину спальню, а меня отправили проверить овец. А когда я вернулся, мама вышла почему-то в одной ночнушке, дала мешочек монет и сказала погулять в городе, пока не пришлёт за мной кого-нибудь из Энба-волков. Я так и не понял, в чём дело. Но по пути встретил Ирнис, и она дала мне адрес этого постоялого двора.

Нолан прокашлялся, поднял брови и стал больше похожим на себя.

— Позволь спросить, а с каких пор князь Энба-волков для тебя дядя Азару?

— Так со вчерашних же, — пожал плечами мальчик. — Я когда уходил в город по материному велению, встретил его на крыльце. Он курил и почему-то был в одних коротких штанах, будто ему жарко. А вчера ведь прохладно было. Я жуть как замёрз, пока дошёл до ночлежки. Так вот дядя Азару сказал его теперь так называть. Поэтому я ночую здесь, а днём гуляю по городу. Вот с вами, например, — Бэн покраснел и неловко обнял Рихарда. Потом подошёл к Нолану, и тот по-отечески прижал его к себе.

— Хорошо, только будь осторожней, — мужчина взлохматил медовые волосы Бэна и попрощался.

— А можно… — толстяк с надеждой взглянул на Фениксов, — Можно я завтра к вам в гости приду? Ну, раз теперь можно.

— А приходи! — Рихард махнул ему рукой и потащил отца домой. Нолан всё оборачивался, порывался что-то сказать, но замолкал на полуслове.

Стражник в арке кивнул им, ничего не спросил, а Рихард не мог понять, тот же это, что был несколько дней назад, или другой: все они на одно лицо, точнее, лиц и вовсе не различить за способностью Теней.

За крепостными стенами было темно, лишь лунный свет обманчиво выхватывал то камень, то покрытый цветами куст, то расстилался на тракте, от изгиба которого тропа поднималась круто вверх. Туда, где ждал дом. В предгорье было свежо, чудесно пахло землёй и сочной хвоей, ухали ночные птицы, мотыльки шелестели прозрачными крылышками, порхая над стрекочущими светлячками. Вот такие они, Фениксовы горы: ярче ночного города, родные и привычные до последнего излома дороги, до снежных шапок далеко в вышине.

Рихард шёл и понимал: он — дома. Но понять, что этот дом вскоре нужно будет покинуть, пока не мог.

— Пап…

— М? — Нолан слегка улыбался, глубоко вдыхая горный воздух, будто пытался надышаться впрок за себя и за сына.

— За что ты будешь извиняться перед тем дядей, Урмё?

Нолан помолчал, взял мальчика за руку, ответил:

— Это очень старая и грустная история… У Урмё был сын, который убил первую свою жертву в семь лет — продавщицу леденцов за то, что не захотела давать ему петушка на палочке без оплаты. Вонзил ей палочку для карамели в горло. Его пытались уговаривать, лечить, запирать, но он, как заведённый, повторял, что ему это очень понравилось. Он каждый раз сбегал из-под охраны. На следующий год он нарочно поссорился с булочником и зарезал его. С тех пор ему начали ставить клейма под ключицы, ведь он был слишком мал, чтобы судить как взрослого. По одному раз в год, как по расписанию. Ничего не помогало. А после пятого он пропал. Мы искали его почти три года и не могли найти…

Мужчина шумно выдохнул, обернулся на город. Рихард слушал, затаив дыхание. От спокойного, чуть отстранённого голоса отца пробирала дрожь.

— … А потом в город привезли крупную партию браги из кокке, которая у нас запрещена. Мы с Урмё вычислили, где будут разгружать, и пришли туда ночью. Преступники этого не ожидали, но дали нам мощный отпор. Один из них накинулся на Урмё сзади и воткнул ему в спину нож. Этим человеком оказался его сын. Тот, видимо испугался, что ранил отца, а ещё смертной казни, и откусил себе язык. Спасти не удалось даже твоему дедушке. Я виноват, что забыл это. У Урмё никого не было ближе меня и сына. Любимую жену он потерял при родах. Я думал, он сломается. Но, как видишь, жив. Хотя его сердечные раны всё ещё кровоточат.

Они пошли дальше. Рихард раздумывал над услышанным. Весёлый, болтливый живчик Урмё не казался мальчику тем, кто в прошлом перенёс такую беду. Всё, хоть и сказанное без эмоций, показалось мальчику скорее страшной сказкой, чем правдой. Но, если отцу угодно, пусть сходит на встречу с одним из её героев.

— Ты ведь ничего не понял, да? — Нолан пропустил сына на боковую дорогу, ведущую к деревне.

— Всё я понял! — буркнул тот.

— И, надеюсь, что никогда не поймёшь, — тихо сказал отец.