Рихард Феникс. Горы. Книга 1

Глава 4.5 Пророк

За 59 лет до основных событий

По достижению двенадцати лет люди из нашего племени или клана, как сейчас принято говорить, впускают в своё тело силу бога, который присматривает за нами. И имя ему — Феникс.

Он даёт нам возможность управлять огнём, залечивать раны и не мёрзнуть даже в самый лютый мороз. Иногда бог говорит с нами, своими детьми: даёт советы, предостерегает. От него узнаём и то, что не должны делать: убивать своих детей и родителей, словом или делом подставлять других, сжигать пламенем Феникса жилища людей.

Со мной Феникс говорил дважды: когда приветствовал и когда прощался. И сейчас поведаю вам историю, что случилась со мной в молодости.

Быть лучшим, значит нести большую ответственность. Быть первым, значит учить на своих ошибках других. Быть старательным и хоть немного талантливым, значит работать не покладая рук.

Я учился в медицинском университете и был лучшим на курсе. Я мог с помощью силы Феникса лечить людей. И потому преподаватели часто говорили, что у меня золотые руки. А я всего лишь вливал по капле своей силы в каждый разрыв тканей пациентов. А их, страдающих, израненных, начали приводить ко мне уже на втором курсе.

Едва кончились десять лет моего обучения, как город, по давней традиции, снарядил отряд врачей для полевой практики на юг. Это было почётно, к тому же обещали хорошо заплатить. Омрачали предвкушение лишь слухи, дурные вести о волнениях людей и неведомой хвори. Но нас заверили, что мы не столкнёмся с этой бедой, ведь путь был намечен восточнее, в сторону великой реки Разлучинки, где множеству земледельцев в это время года требовалась лекарская помощь.

Перед отъездом у меня разболелась левая рука — это был дурной знак. Именно на левых руках люди нашего племени вырезали перья, как некое жертвоприношение богу Фениксу, тем самым впуская его в себя. И даже не смотря на способность заживлять раны, разглаживать шрамы, узор из перьев оставался с нами на всю жизнь. Я же, посвятивший всего себя врачеванию, даже и вспомнить не мог, когда в последний раз чувствовал боль: все недуги были подавлены силой божественного пламени моего бога. «Счастливец», — завистливо вздыхали на курсе. «Я не имею права предаваться недомоганиям, когда вокруг столько людей, которых нужно спасти!» — не без внутренней гордости всегда отвечал я. И тут — эта боль. До звона в ушах, до скрюченных пальцев, до паники от непонимания, как теперь быть.Это была не та боль, которую я мог излечить, ведь сила действовала лишь на повреждённые ткани. И было лишь одно подходящее предположение: что-то происходит именно с Фениксовой силой внутри меня. Все попытки поговорить с богом провалились: он молчал. Хотя чего удивляться, если все восемнадцать лет после инициации я не слышал его голоса. Но всё же было очень обидно: я всегда оказывал помощь другим, а сам не мог её получить, когда потребовалось в один-единственный раз.

Несколько дней меня навещали самые именитые лекари города Лагенфорда, в основном Чародеи, но и они разводили руками, извинялись и уходили. Как же это было прискорбно! Ради этого даже передвинули время нашей экспедиции. Ну что ж, ждать больше не имело смысла, и мы, вынужденные взять из-за задержки вместо обычных лошадей быстроногих коней, которых разводило племя Теней, отправились в путь. И с каждым днём удаления от города рука болела всё меньше — удивительно и страшно то было, ведь никогда не знаешь, когда проявит себя затаившаяся боль, с которой невозможно совладать. И ожидание этого очень изматывало.

Наши крытые повозки ехали по тракту на юг, где уже наступило лето. Но воздух почему-то был не свежим, а затхлым. Так пахла близкая беда. От предчувствия её меня стало мутить. Опасаясь задержаться ещё больше и пользуясь выносливостью коней, мы двигались почти без остановок, и меня укачивало так сильно, что пришлось воздержаться от воды и пищи, и даже ото сна.

Но всё же через шесть дней мы остановись на ночь в придорожной гостинице, и там впервые меня отчитала женщина. Магда закончила обучение на год раньше, и ей доверили выбирать маршрут. Я попытался настоять на безопасном пути, предлагал свернуть поскорее на ближайшем перекрёстке, откуда не так тянуло ужасом и смрадом, но Магда была непреклонна. Она во всеуслышание объявила меня предателем звания врача. Ведь если чувствуется боль, то надо устремить все силы к ней, а не бежать. Да, Магда тоже была из Фениксов и она ощутила, как и я, этот гнилостный запах. Потому и велела сменить маршрут ещё на второй день пути, поставив в известность лишь кучеров.

— Земледельцы подождут! Здесь есть место, где мы действительно можем быть полезны! — заявила она, а наши спутники, не Фениксова племени, не чующие подступающего ужаса, лишь поддержали: платили-то за каждый день.

Как я не бился, не пытался отговорить, доказать свою правоту — бесполезно! И, чтобы не заклеймить себя окончательно трусом, сдался. Не могу сказать, сильно ли я потерял доверие и уважение со стороны остальных членов отряда, но был крайне уязвлён словами Магды. Тогда я покинул это общество, выкурил натощак трубку, меня вытошнило, и напросился к конюшему при гостинице переночевать.

Старик принял меня радушно, провёл в комнату без окон, три на три моих шага. Стоять там приходилось скрюченным, чтобы не задевать потолок. И потому я сразу сел на домотканое покрывало поверх низкого и широкого соломенного лежака. На деревянном ящике у входа горел трёхвилочный светец. Острое пламя на конце лучин вспыхивало ярче, когда пепел опадал в чашу с водой. Я лёг у дальней стены и почти сразу уснул.

Пробуждение в полной темноте было непрошеным и грубым. За стеной прямо передо мной находилась конюшня. Вход в неё располагался с обратной стороны здания. И я отчётливо слышал, как прибывают повозки, ржут измученные лошади, скрипят телеги, звенит снимаемая упряжь, ругаются и о чем-то спорят люди.

Вновь вернулся дурной запах, что ощущался в дороге. Вдобавок левая рука отяжелела, будто стала чужой. Я не покинул своего ночлега, не желая выяснять подробностей. Но когда прибывшие разошлись, а лошади начали хрустеть сеном и хлебать воду, конюший, освещая всё вокруг рогатым канделябром, привёл в мою комнатушку кого-то низкорослого в плаще с глубоким капюшоном, скрывающим нечто пугающих форм.

— Господин, вы не спите? Нет⁈ Умоляю, присмотрите за этой несчастной девочкой! Вы же врач⁈ Постоялый двор переполнен, даже на сеновале все места заняты, а малютка совсем одна. Никто не хочет её брать себе.

— Поспишь тут с таким шумом и гамом… Отведите её на моё место в гостиницу!

Я скинул покрывало, которое натянул на себя во сне, и левую руку вновь начала выкручивать изнутри боль. И уже знакомый ужасный запах — ощущение беды, нет, даже близкой смерти — шёл именно от этой девочки.

— Господин, — конюший поставил светильник на ящик и вздохнул так тяжело и протяжно, будто принял на свои худые старческие плечи вес небосвода со всеми его звёздами и лунами, — нет больше свободных мест. Даже ваши спутники перебрались в едальню при входе, уступили свои места тем приехавшим бедолагам. Прямо сейчас господа врачеватели помогают нуждающимся.

Вот так удар под дых! Получается, я сбежал от служения своему предназначению⁈ Права была Магда! Стыд и позор мне!

— Я иду к ним! Я — врач! Моё место рядом с больными! — едва сдерживая закипающий гнев, выпалил я, поднимаясь.

— Но больной прямо перед вами, — старик понурил голову, положил руки на плечи девочки и чуть подтолкнул её ко мне.

Резко встав с ложа, забыв о высоте потолка, я врезался макушкой в деревянную балку и мигом осел. В глазах потемнело. И сила Феникса вновь не пришла мне на помощь. Вот если бы я раскроил себе череп… Нет, нельзя такое желать!

Когда мрак перед глазами рассеялся, я увидел, что конюшего нет, а низкая фигурка стоит рядом, едва не касаясь моих коленей. Хотел было отодвинуться, но не смог. Врач я в конце концов или нет⁈

— Девочка, что у тебя болит? — Я оттянул веки пальцами к вискам, настраиваясь на работу. Вспомнил про нашу повозку, где среди других вещей так глупо забыл свой врачебный чемоданчик.

— Тут, — девочка медленно подняла руки к голове или к тому огромному, выступающему, что скрывал капюшон.

Канделябр, оставленный конюшим вместо светца на ящике, давал чуть дрожащий, но яркий свет. Я с неприязнью увидел, что тонкие запястья маленькой пациентки связаны золотой цепочкой. Порвать, снять её казалось проще простого, но отчего-то девочка этого не сделала.

— Я видела плохое. И сказала это. А потом меня… — она замолчала. Не уверен, что хотел знать ответ полностью. Девочка мотнула головой назад, но глубокий капюшон не упал. Но на краткий миг я увидел под ним нечто пугающее.

— Помочь снять его? — скрипнул зубами я, поёрзал на месте, вытер вдруг вспотевшие ладони о штаны.

— Да. Только не бойся. Он тоже снимается.

Что за «он», я узнал, когда аккуратно откинул капюшон с головы малышки, и едва сдержал вскрик. На голову девочки был надет огромный змеиный череп без нижней челюсти. Он перевесился на сторону, и сквозь пустую глазницу на меня с надеждой взирали детские глазёнки.

— Как тебя зовут? — я постарался, чтобы голос звучал доброжелательно, хотя больше всего хотелось кричать и ругаться: кто такое сделал с бедной девочкой, у кого вообще хватило ума надеть давно мёртвое на едва живое⁈

— Соломея. А тебя — Педро… — тихо сказала она, пока я выпутывал застрявшие слипшиеся пряди грязных волос из трещин внизу черепа.

— Откуда ты знаешь моё имя? — замер я.

Странное дело — либо запах стал развеиваться, либо я уже привык, но теперь меня почти перестало мутить, да и рука больше не болела.

— Я вижу будущее. На чуть-чуть. Я пришла в тот город рассказать, что они заболеют, потому что прокляты богом Солнце. А они мне не поверили. И заболели. И сказали, что я виновата. А я не виновата! — она топнула ножкой и захныкала, когда цепочка на руках от резкого движения сильнее впилась в кожу.

— Ты и меня увидела? — я уже насчитал дюжину синяков на руках и шее Соломеи. Она кивнула.

— Тот город, люди, они разозлили своего бога Солнце. Он был там всегда, — шумно сглотнув, отчётливо заговорила она, стиснула обеими руками моё колено. — Люди завидовали другим городам. Сказали, что их бог им не помогает. И они сожгли его храм. Солнце обиделся и начал жечь их. Другие боги не остановят его, пока тут так плохо. Они боятся его. Они перед ним малы.

Да, боги и в самом деле иногда чудили. Но чтобы так⁈ Один из главных богов — Солнце — слишком гневлив. Хотя его можно понять: люди вечно недовольны когда его много и когда мало, а золотой середины для всех сразу нет.

Я подавил раздражение и ярость — они мне точно не помогут. Когда череп был снят, взору при жёлтом свете свечей предстало маленькое осунувшееся лицо без бровей и с глазами чуть на выкате. Хоть оно и было непозволительно юным, отчего-то казалось мне старушечьим. Хотя одна особенность и вовсе отрицала принадлежность девочки к людям: веки и виски покрывал блестящий налёт. Я чуть повернул голову Соломеи, различил контуры мелких чешуек. Всё верно: передо мной была одна из племени Боа-Пересмешников. С ними ещё дел иметь не доводилось. Череп, положенный рядом на тюфяк, будто за мной наблюдал, и я не мог не наблюдать за ним.

Видимо, испугавшись моего взгляда, девочка постаралась заслонить череп рукой, но вновь цепочка, натянувшись, причинила ей боль. Я осторожно ощупал путы, обнаружил двойную застёжку и, попросив малютку потерпеть, подтянул концы и расцепил крючки. Когда цепочка скользнула мне в руку, я машинально отметил, что на таких носят на шее таблички для быстрых записей, очки или курительные трубки, хотя плетение выглядело незнакомым и сложным.

Сунув безделушку в карман, я оставил девочку в комнате и стремглав побежал к нашей повозке за врачебным чемоданчиком. И снова удар — сотоварищи уже разобрали свои, мой же валялся в самом углу рядом с сундуком выходного платья и мешком провизии. Но я мысленно возблагодарил свою предусмотрительность, что перелил все микстуры и снадобья из стеклянных флаконов в узкие металлические трубки с плотными крышками.

Когда я вернулся в комнату, Соломея сидела на краю лежака, прижимаясь к черепу змеи и поглаживая его тонкими пальчиками с грязными, неровно обгрызенными ногтями.

— Где твои родители? — Молчание в ответ.

— Кто сковал тебя этой цепочкой? — Тишина

— Сколько тебе лет? — На ответ я не надеялся, но постарался по-доброму улыбнуться девочке, одновременно поставил чемоданчик на пол, открыл, раздвигая полки и отсеки. Чуть придвинул ящик с канделябром, ведь свет никогда не бывает лишним.

— Не знаю, — пожала малышка плечами. — Много. Всё перепуталось. Видения приходят ко мне. Хорошие не помню. А плохие — да. И всегда хочу предупредить… — она не смотрела на меня, голос стал слабее. Чешуйки на лице отчётливо виднелись, делая её похожей на змею или птицу, кои сплелись, если верить древней легенде, в боге рода Боа-Пересмешников.

Я смешал на серебряной пластине несколько микстур из разных флаконов. Потом взял руку Соломеи и вгляделся в ссадины и разрывы кожи так пристально, что буквально начал чувствовать их на себе. И тогда сила пришла. Рубцы в виде перьев на моей левой руке изнутри заполнились пламенем, и по телу разлилось приятное тепло. Да, именно такое тепло исцеления и было нужно. Я направил огонь с кончиков пальцев к пластине с мазью, жидкость разогрелась, цвет изменился. И я быстро, пока не угасло свечение, принялся покрывать ею повреждения девочки на руках и шее.

— Где-нибудь ещё надо помазать? Это излечит тебя, — я поймал рассеянный взгляд малышки, но она качнула головой.

Остатками обработал её ладони. Густые разводы немного посияли и угасли, когда лекарство впиталось в кожу. Сразу стало заметно, как повреждения сходили на нет.

— Я спала и просыпалась, видела будущее. Страшное. Я засыпала обратно. Люди вокруг старели. Они боялись меня, — Соломея будто по капле выжимала свои терзания, голос дрожал, но глаза оставались сухими. — И я убежала. Но потом увидела хорошее будущее. И в нем был ты и твои потомки. Я пошла искать тебя. Ведь хорошо бывает, только если перетерпеть плохое⁈ — Она наконец посмотрела мне в глаза. И я почувствовал, понял, сколько ей пришлось пережить.

— Так зачем ты искала меня? — Стоя перед ней на коленях, лицом к лицу, я был не готов услышать ответ, но знал, что это неизбежно.

— Все наши боги давно были едины. Они и сейчас поддерживают связь. Боги моего племени — Боа-пересмешник и Ангуис — говорили с Фениксом о тебе. И я могу дать тебе силу видеть будущее, потому что мы теперь связаны. — Она подняла руки, осмотрела затягивающиеся на глазах ранки.

— Ладно. — Не то чтобы мне это нравилось, но было лестно, хоть и немного боязно.

— Это череп моего отца. Он свяжет нас с тобой.

Соломея подняла змеиный череп, и я склонил голову, поддержал, помогая его надеть на себя. И когда посмотрел на девочку сквозь глазницы змеи, вдохнул внутренний костяной старый запах, то прозрел. Передо мной раскинулось будущее: город, из которого бежали люди, весь поглотила болезнь. Она, питаемая лучами солнца, пошла через зверей и птиц по полям и рекам в другие места, всё начало тлеть. Я видел, как от тел ещё живых людей отслаивались куски кожи, как высыпались оголённые кости, как сам мир погибал.

Мои кулаки были крепко сжаты. И сердце сдавило болью и отчаянием. Мы стояли у истоков катастрофы и могли всё изменить. Нет. Мог я. Потому что давать пример остальным — дело первого.

И тогда я решился не допустить гибели мира. Да и Соломея сказала, что видела моих потомков. Мы не могли уничтожить Солнце, но вот справиться с этой болезнью — да. Если наказать обидчиков, бог успокоится и снимет проклятье. Это я знал наверняка.

И тут же передо мной открылись три других исхода. Все они были ужасны. Между позором, потерей сил и смертью я выбрал самый, как уверен до сих пор, правильный вариант.

Когда Соломея сняла с меня череп, я коснулся губами её лба, собрал свой чемоданчик и покинул комнату и эту девочку навсегда. Я вбежал в гостиницу и в общей едальне, где лежали вповалку перевязанные и спящие люди, увидел свой отряд. Все они были измотаны. Разглядев Магду, которая с посеревшим от усталости лицом втирала мазь в плечи пациента, я бросился перед ней на колени, умоляя ехать в заражённый город.

— Нет! Нет! Не смей! Ты хочешь умереть? — вскричала она, и люди оборачивались на нас.

— Магда, я видел будущее. Отдалить неизбежное мы сможем, но лишь на краткий миг. Ты ведь и сама изменила маршрут к центру хвори — так почему бы его не придерживаться? — быстро, не давая и слова ей вставить, говорил я. — Болезнь пожрёт всё, что нам дорого. Нам нужно кардинальное лечение этого мира! — Я был преисполнен такой же гордой решимости, какую ощутил, взяв первого пациента в начале своего обучения.

— Ты безумен, Педро!

Магда встала, подняла меня и выволокла на улицу. А там прижалась ко мне всем телом, затрепетала. Мой чемоданчик грохнулся о крыльцо, а руки сами обвили стан женщины.

— Я должен туда идти. Ты меня не остановишь, — шепнул и прижал Магду к себе так крепко, что перестал различать, где бьётся её сердце, а где моё.

— Не хочу, чтобы ты погиб.

— Я не… — но она запечатала мои губы поцелуем.

Да, свойство пламени — разгораться в мгновение ока.

— Ты ведь знаешь, что у женщин нашего племени два пути обрести Феникса внутри себя? — с жаром зашептала Магда. — Мы можем вырезать на себе перья в двенадцать лет или родить ребёнка в любое время. И я ждала все эти годы с твоей инициации, когда ты обратишь на меня внимание. И я очень хочу быть с тобой семьёй, Педро! Не перебивай! Я пойду с тобой туда, в этот город Виллему. И ты выживешь, чтобы исполнить мою мечту. Иначе я убью тебя прямо там, чтобы ты не достался никакой другой женщине.

— Ты меня пугаешь, Магда!

Мне хотелось смеяться — так легко стало на сердце, — но я выбрал поцелуй, долгий и нежный. Поцелуй-обещание. И я увидел будущее, в котором Магда протягивает мне младенца и вместе с ней, с моей женой из видения, я вслух сказал:

— Имя нашего малыша — Нолан, что означает «рождённый из клятвы».

— Да, — кивнула она.

Менее часа прошло, как мы и четверо из нашего отряда верхом на быстроногих конях Теней выдвинулись в проклятый город Виллему. Именно оттуда шёл запах смерти. К вечеру остановились у главных ворот, и избранный летописец запечатлел на фото меня и Магду для отчёта.

Ещё несколько часов потребовалось, чтобы вывести из города горстку незаражённых людей. А после этого я направился на центральную площадь один.

Я ступал по ошмёткам тел, и живые трупы тянули ко мне руки в надежде на спасение. И оно пришло. Этот город стал моей личной болью, моим рубцом на душе и сердце. И исцеляющий огонь заполнил всего меня и контуры перьев, вырвался наружу, за мгновение охватив дома и тела.

Огонь бил и пульсировал, исторгаясь из меня. Кончики пальцев начали тлеть, затем ладонь, предплечье, плечо левой руки. Но я не видел этого, я смотрел в будущее на то, как растёт и крепнет наш с Магдой маленький сын. И тогда я услышал Феникса в себе во второй и последний раз:

— Спасибо, что спас нас всех. Живи долго и счастливо, дитя.

Не помню, как вышел из пепелища к повозкам, но тихий успокаивающий голос Магды был моим маяком. Я запечатал в себе проклятье бога, что не передаётся по наследству и не заражает других, пока Солнце не видит меня. Отныне мой удел — тень и редкое прозревание будущего.

Феникс больше не имел надо мной власти, поэтому я солгал в назидание потомкам: «Боги отняли мои руку и тень, и теперь солнце спалит меня, едва увидев». Пусть все продолжают думать, что я потерял силу за нарушение табу Феникса. Таково призвание лучшего. Первого. И, я надеюсь, единственного.