Рихард Феникс. Горы. Книга 1

Глава 34 Передышка в Скрытой деревне

Алек

Он лежал на спине, но чувствовал, будто падал лицом вперёд. Казалось, перед ним разверзлась бездна, и она засасывала его, кружила. Одновременно с этим он качался, вверх-вниз, как в лодке на волнах.

Глаза под закрытыми веками пульсировали и горели. Он напоминал себе бельё на верёвке, которое трепал ветер. И только пара прищепок не давала ему улететь. И прищепками служили глаза. Они были единственным болящим местом в теле, таком лёгком, невесомом, обманчиво свободном от мирских мук. Только они доказывали, что он всё ещё жив.

И ещё были мысли. Картинки из прошлого. Они накатывали прибоем, беспокойными волнами обшаривали берег реальности, ища жертву, чтобы утянуть на глубину.

Вина, страх, отчаяние, надежда, смирение, выживание, интерес, зависть, стыд. Эти чувства имели лица людей из прошлого и настоящего. Одних хотелось забыть. Других — держать и не отпускать. Увы, это было невозможно. Всё это было невозможно. И в этом его вина.

— Дыши чаще и глубже, — пропел женский голосок издали, будто сквозь толстый слой ваты.

Алек причалил к туманному берегу настоящего мира и ощутил горячее дыхание на лице. Нежные прикосновения. Снова. Прохладная ладошка погладила по щеке, лбу, едва коснулась шарфа, повязанного на голову, и спустилась ниже. К сухим губам проникли чужие, влажные, ищущие, жадные.

Он не мог сопротивляться женщинам. Не мог. Ведь он был виноват. Сделал назло, наперекор и поплатился за это. Полжизни назад он сломался. Полжизни назад он мог бы спасти её, если бы послушался, не убежал. Но тогда он не захотел внять её просьбе. И этим её убил.

Влажные губы, горячий настойчивый язык — чужие. Он не сопротивлялся. А вдруг, если поднял бы руку и оттолкнул непрошенную гостью, то и с ней случилось бы непоправимое? Он не знал правильного ответа и предпочёл покориться. Женщине. Но не мужчине. Хватит с него.

— Останься со мной вместо этого дурака, — попросила она, отстранившись.

Дыхание сбилось после долгого, но одностороннего поцелуя. Руки маленькими беспокойными паучками бродили по его неподвижному телу. Всё ещё одетому, только штанину на повреждённой ноге обрезали да сняли пальто.

Но он молчал. Молчал и дышал, как привык — поверхностно, редко. Он не сопротивлялся, ни когда его несли от разбитой тележки куда-то, ни когда дали выпить горький настой, от которого тело потеряло чувствительность, ни после. Алек ждал, когда это всё закончится.

Она легла ему на грудь, запустила коготки между нитей грубого свитера. Царапала и мурлыкала, просила, обещала, уговаривала. А когда наскучило, вновь приникла к его губам.

Он вспомнил другую. Та прошлым летом лежала так же. Тёмная ночлежка, запах бедности и телесных жидкостей. Та, другая, поймала его, привела на свою территорию. И он покорился. А на утро его выставили за дверь с мелкой монетой в руках.

— Ле-ейла, иди сюда! Ты мне нужна! — позвали неподалёку.

Резкий выдох в рот, крепкое словечко и удаляющиеся шаги. Алек остался один. Наконец-то.

Мысли сменились. Безумный хоровод распался, оставив только один образ. Человек, которому Алек завидовал больше всего. Тот, чью жизнь он хотел бы прожить, если бы всё случилось иначе. И этот человек мог вытащить его отсюда. Да, он мужчина, которым Алек не хотел бы покоряться, но он может забрать его. Склониться один раз, чтобы не попасть в лапы желающей его женщине. Чтобы вновь не страдать, не чувствовать себя игрушкой. Может быть даже обрести новую жизнь и даже лучшую.

И ещё он обещал приглядывать за ним. Той, которая так похожа на ту, первую, перед которой он виноват. На его мать.

Сухие губы приоткрылись. И из них, не слышное никому, вырвалось имя «Рихард».

Бэн

Он смотрел на молодую травку, пробивающуюся из разрыхлённой земли. Кто бы мог подумать, что на вершине горы можно встретить землю с предгорий. И Бэн был этому рад — снова полежать на земле, впитывая её силу, восполняя энергию. Это всегда помогало, поможет и сейчас.

Не всё так просто с этими его снадобьями. Но об этом не стоило ни говорить, ни думать среди посторонних. А они тут были. Ходили мимо, улыбались, кивали, были приветливы и добры.

Бэн смотрел в небо, чувствуя приближающийся дождь. Почему же небо было таким отвратительно ясным, когда он час назад заливался слезами, осознав свою ошибку.

Один из рыжебородых, которые принесли в деревню на вершине раненых, рассказал, что в некоторых глубоких гротах отравленная вода. И если пораниться, и лечить это обычными средствами, то сделается только хуже.

Не зная таких особенностей, Бэн пытался помочь хмурому воришке своими снадобьями по старинным рецептам матушки. А в результате тот едва не остался без ноги.

Когда поднимались, Бэну приказали поймать несколько белёсых пещерных тварей, чтобы выварить их и сделать из них правильное лекарство. Оставалось только ждать и надеяться, верить, что снадобье поможет.

Он пообещал себе полежать ещё немного, пока не вернутся силы и дыхание не перестанет сбиваться, а потом встать, отправиться к местным, чтобы вызнать побольше врачебных секретов. Ведь путешествие, которое началось так, наверняка будет полным опасностей, травм. И, если Бэн мог хоть кому-то помочь своими навыками в лечении, то стоило постараться и развить их.

Чиён

Он знал, что пустые места в памяти снова заполнятся. И, возможно, это ему не понравится. Но то, что происходило сейчас, было ему по душе.

Потёр колено, которое чудом осталось целым при приземлении. Благодарность, удивление и радость не покидали. И всё происходящее, хорошее и не очень, походило на чудо. Особенно отношение других.

Люди вокруг были доброжелательными. Чиёну казалось, что раньше он такого не чувствовал, что всегда был в строгости и холоде. Будто его держали на расстоянии, обделяя человеческим теплом.

Своих спутников, особенно тех, кто ему помогли, он хотел бы назвать друзьями, но отчего-то знал, что ещё рано для таких громких слов.

Он сидел в тени под большой крылатой статуей и смотрел на дверь дома. Внутри лежали раненные. Им помогут. Рыжебородые обещали — им хотелось верить. Они напоминали кого-то из той жизни, которую он забыл.

Все спутники оказались интересными. Каждый по-своему. Некоторые его пугали, как вдруг обезумевший Тавир, или Алек, который, казалось, мог в любой момент вспылить, сбежать, попасть в неприятность. Бэн и Гарг — Чиён, думая о них, чувствовал, как в груди теплело, а руки тянулись обнять каждого. Последнего — тревожного и весёлого, доброго и внимательного Рихарда, — Чиён воспринимал как младшего брата. Он не помнил, были ли у него братья и сёстры, но очень хотел сохранить такое отношение. Рихард, конечно, напугал его там, во время обвала, но он ведь таким был не всё время. Исключение из правил. С кем не бывает.

С ним говорила женщина из тех людей, которые спускались в тоннель. Чиён рассказал ей о татуировке с именами на спине. И женщина, с такой же тёплой энергией как у Гарга, спросила, почему бы мальчику не отправиться домой. Тот не стал раздумывать, покачал головой. Он хотел остаться со спутниками. Хотел и дальше присматривать за обретённым младшим братом, увидеть, как тот будет расти и развиваться. И потом уже можно вернуться обратно, если в Лагенфорде его кто-нибудь будет ждать.

Тавир

Почему это всё случилось? Почему он здесь? А если они не успеют? Он же обещал тому, что приведёт одного или пару. Но лучше — одного. Того самого.

И его задание от дяди Симона. Это важно. Это нельзя не сделать. Но страшно. Страшно, что всё пойдёт не так, как должно. В первый раз было просто. Так просто, что Тавир сам себе не поверил. Во второй раз — сложнее. А сейчас? Получится ли?

Тавир обхватил голову руками. Сальные тонкие волосы опутали пальцы. Зубы стучали. Ноги лихорадочно сучили по постели.

Кто-то вошёл в комнату, постоял и вышел. Тавир звал Феникса внутри себя. Но тот молчал. Левая рука понемногу восстанавливалась. Всё-таки развитое лечение — это великое благо. Но что, если древний бог не откликнется? Неужели, он бросил своего потомка? Плевать! Пока есть сила, ничего не потеряно. Сила, которой он себе не хотел.

Тавир попытался призвать огонь. И тело вытянулось в струнку, пронзённое болью, а потом сжалось в комок.

Пот затекал в глаза. Тавир не закрывал их. Он боялся снова остаться во тьме. Совершенно один. Он вспомнил, как край одеяла, которым окутал его хилый птенчик, упало на голову. Тавир уснул и проснулся в полной темноте. И тогда он начал кричать. Он надеялся, что дядя Симон придёт и заберёт его, но тот не пришёл. Не в этот раз. Спасший однажды не спасёт дважды.

Вместо него рядом оказался тот, кого Тавир меньше всего предполагал увидеть. А ведь всё так хорошо начиналось.

К тому же мешали, как же мешали остальные. Зачем они попёрлись с ними? Кто их просил ломать весь план? Как было бы хорошо избавиться от них, особенно от того, с шарфом на голове. Что же он под ним прятал?

Скрюченные пальцы нашарили у кровати башмаки, ощупали подошву. Маленький рычажок оказался не повреждён. И лезвие с продольным отверстием, заполненным ядом, всё ещё свободно выдвигалось, стоило лишь нажать.

Да, можно немного отдохнуть и избавиться от лишних. Но как это сделать, чтобы другие ничего не заметили?

Тавир прижал коленями к груди левую руку, баюкая её, и провалился в сон, не закрывая глаз.

Гарг

Ногу в лубке подняли к потолку, под спину подложили высокую подушку. Почти не болело. Горьковатый напиток действовал, как надо. Но всё было не просто так. Всё случилось самым лучшим образом. Мужчина улыбался, глядя на женщину, сидящую рядом на кровати. Сколько же лет он об этом мечтал?

Как сейчас, он помнил тот день, когда видел Гортензию в последний раз.

Она отказалась проходить инициацию, решив стать матерью. И до четырнадцати лет училась и помогала в деревне. Но потом, когда старшая сестра захотела продолжить учёбу в городе, мать не возражала, только дала напутствие: «Твой муж должен быть из племени Фениксов, чтобы передать детям силу. Помни это, дорогая!».

И Гортензия упорхнула в город. А через полгода вернулась рука об руку с человеком, неся ребёнка под сердцем. Дитя, которое не получит силу бога. Женщина, которая больше не сможет дать жизнь Фениксам.

Мать не стала ждать аудиенции у главы. Она испепелила избранника своей дочери, а саму Гортензию так сильно выпорола прутом, что та не могла даже ходить. Но, куда бы не била мать, она ни разу не задела живота дочери. Мать порола и плакала, приговаривая: «Всякая молодая жизнь священна!».

После, когда Гортензия смогла ходить, она сказала Гаргу, что покидает дом. И брат, младше её на четыре года, поклялся на силе Феникса, что найдёт сестру, где бы она ни была.

— Двое из тех, кто вас принесли — мои сыновья, близнецы, первенцы. Старший брат моего возлюбленного отправился искать меня, чтобы отомстить, но стал моим мужем, — улыбаясь, сказала Гортензия.

— Они выглядят очень взрослыми, — заметил Гарг, сжимая ладошки сестры.

— В горах все взрослеют быстро. Тебе ли не знать?

— А сколько у тебя детей?

— Семеро. Не все послушные. Но все мои, родные. И без капли сил Феникса. Я ни о чём не жалею, брат.

— А я жалею… — И он рассказал о своём сыне, погибшем во время инициации.

Она слушала молча, свесив голову. Только плечи вздрагивали, да передник намокал от слёз.

— Может, ты останешься со мной? — после долгого молчания спросила она.

— Мне бы очень хотелось. Но я обещал вывести детей из гор, — твёрдо ответил он.

— Мы живём здесь уже очень долго и знаем все тоннели… — Она прикоснулась губами к его лбу и встала. — Я позову среднюю дочь, познакомлю тебя с ней. Лейла очень похожа на тебя.

Гарг улыбнулся, заметив, как сильно с годами сестра стала похожа на мать. Такая же прямая спина, лёгкий шаг, слова, высказанные без обиняков. А, может, остаться здесь, одновременно в дали и в близи от родной деревни, не так уж и плохо? Мать уже давно простила свою дочь, поэтому можно и весточку послать.

Мужчина смотрел в окно и чувствовал, что наконец-то стал чуточку свободнее от своего прошлого, от горя, от давления и презрения в деревне.

Рихард

— Я обязательно познакомлю тебя с бабулей. Она — старейшина Скрытой деревни. И ей целых сто двадцать лет!

— Врёшь! Люди столько не живут!

— А вот и не вру! Бабуля — не людь! Бабуля — это бабуля!

Незнакомец с косичками болтал ногами, сидя на открытом окне. Зелёный шарф трепетал на ветру, путался в жёлтом плаще с оборванным краем. Среди деревьев виднелся отдельно стоящий маленький дом с массивной печной трубой. Рихард глянул, но вновь посмотрел на сумки, лежащие на полу в небольшой комнате между четырёх аккуратно застеленных кроватей. Следовало разложить всё иначе, теперь точно зная, что должно быть всегда под рукой. Первый же день путешествия этому научил.

Они говорили обо всём на свете, будто давно знали друг друга. Это было так приятно, что Рихард даже забыл спросить имя незнакомца. Тот вдруг перегнулся на улицу и воскликнул:

— Бабуля тебя зовёт! Пошли!

Он указал на дым, поваливший из трубы домика старейшины, перекинул ноги через подоконник и спрыгнул. Рихард помешкал и выскочил через дверь. Незнакомец тут же оказался рядом, хохоча и тыкая пальцами в живот Феникса.

— Ну ты и дохлятина! Тренироваться надо! Тело укреплять. А то не вырастешь! — Он задрал кофту на себе и показал подтянутый живот. — Во! Видал! Вот таким слабо стать?

— Эй, ты ведь уже взрослый, — отмахнулся Рихард, через жилетку ощупывая свой детский жирок на животе. — А мне всего двенадцать.

— Мне — восемнадцать. И что с того? Я занимаюсь с детства! Потому что надо быть сильным и здоровым, чтобы жить в горах.

Пёстрый закатал рукав, обнажил смуглую руку, приставил к руке Феникса, со смехом велел:

— Напряги! — И расхохотался ещё больше, когда мышцы на тёмной руке оказались гораздо выразительнее, чем на светлой.

— Да ну тебя, — смущённо улыбнулся Рихард, не в силах обидеться на этот яркий задорный смерч и радуясь, что левая рука уже не болела и слушалась по-прежнему.

Незнакомец наморщил нос, одёрнул рукав, показал язык и помчался вперёд. Зелёный шарф флагом реял за ним, подпрыгивали косички с блестяшками, жёлтый плащ путался в синих штанах. Мальчик бросился следом. Бежать наперегонки по широкой улице на свежайшем воздухе было весело. Пёстрый то вырывался вперёд, то давал фору, пока резко не остановился возле Бэна. Тот лежал на траве возле вспаханного поля, подложив руки под голову, грыз листик и улыбался. Рихард едва не налетел на соперника и встал рядом. Огляделся, удивлённо заметил:

— Подожди. А откуда тут земля такая, будто с низин?

Бэн и незнакомец с любопытством смотрели друг на друга. Пёстрый облизнулся, сощурив золотые глаза, ответил:

— Так с низин же! Мы каждый тёплый месяц спускаемся все вместе и приносим по сумке земли.

Он пожал плечами и обратился к Бэну:

— Чего в дом не идёшь? Испачкаешься. Дождь ведь был.

— Мне и тут хорошо. Свежий воздух. После пещеры самое важное — видеть побольше неба и солнышка, — улыбнулся Бэн и, приставив ладонь козырьком над глазами, всмотрелся в незнакомца с косичками, неуверенно произнёс: — Ты красив… Ты парень или девушка?

— А ты как думаешь? — хохотнул тот и снова показал подтянутый живот. — Если бы ты был девушкой, я бы предложил тебе убедиться. Но чего нет, того нет. Поэтому не вставай у меня на пути, пирожочек! — И уже Рихарду: — Давай, не заставляй бабулю ждать!

Феникс только успел пожать плечами на вопросительный взгляд Бэна.

— Да уж, не слишком приятная история, — прошамкала старейшина Скрытой деревни, глядя в свою чашку. Морщинистые руки слегка подрагивали.

Рихард глотнул остывшего чая. История объединения Лагенфорда и деревни Фениксов, суда и путешествия, едва отзвучав, всё ещё перекатывалась эхом в стропилах под крышей дома.

— Неужели твои родители так просто отпустили юного птенчика двенадцати годков от роду?

— Ну, нет, — насупился мальчик, — папа хотел пойти со мной, просил у мэра, но тот ему не разрешил.

— Кто твой отец? Хотя, подожди, знаешь ли ты отцов и матерей своих родителей? Если знаешь, скажи мне их имена.

Выцветшие оранжеватые глаза старейшины, казалось, смотрели сквозь него. Рихард поёжился.

— У меня есть дедушка Педро и бабушка Магда по папе. Деда — врач, хотя все считают его шарлатаном и изгоем. Но к нему всегда прибегают за помощью. А бабуля — смотрительница Дома Матерей.

— Врач? Педро? А не однорукий ли это Педро?

— Да. Вы знаете его?

— Горы милостивые! Конечно, знаю!

Старейшина смеялась так долго и заразительно, что мальчик тоже не удержался и прыснул. Утерев слёзы, она сказала:

— Этот горный козлик к нам раньше частенько захаживал. Тот ещё сердецеед! Как за ним девки вились! У-у-у! Не удивительно, что отец тебя всё время опекал. Педро ведь его самого постоянно в детстве бросал на долгое время. Видать, отец не хотел тебе такой судьбы, всего себя вложил. Хороший он у тебя! — Старушка причмокнула губами и спросила: — Значит, вы сейчас идёте к маяку?

— Да. Вот только нам торопиться надо. Времени до отлива осталось немного…

— И ваш провожатый не в силах вас провожать, — закончила старейшина. — А ты не думал попросить у нас кого в подмогу?

— А можно? — с надеждой спросил Рихард.

— Нельзя. Но и сгинуть я вам в моих горах не дам. Горы не любят мертвяков, особенно детей. Поэтому отправлю с вами одно шило. А то всех с ума сводит. Глядишь, передерутся так скоро.

Она вставила кривые мизинцы в рот и оглушительно свистнула. Рихард слишком поздно зажал уши и ещё долго от этого звенело в голове. И тут дверь открылась. На пороге стоял тот самый незнакомец в пёстром и широко улыбался.

— Мару, пойдёшь с ними. Авось, мозги появятся и совесть.

— Бабуля, а если я не хочу? — возмутился тот.

— Мне всё равно, чего ты хочешь. Проваливай.

Старейшина подняла руку, и Мару поднырнул под неё, обнял старушку. Та гладила его по голове, крепко прижав к себе и целуя в лоб.