Роман… С Ольгой

Глава 15

То же время

— Всё хорошо? — нервные пальцы осторожно касаются моего правого запястья, расположенного на рычаге селектора автоматической трансмиссии, при этом вызывая появление предательских мурашек на почему-то слишком влажной коже. — Рома, что произошло?

— Одну минуту, — недовольно, почти не двигая губами, отвечаю глухо крайне любопытной милой женщине.

Сейчас я наблюдаю, как грузная, но всё равно манёвренная и надёжная машина вразвалочку, неторопливо и очень аккуратно, придерживаясь строго соответствующего скоростного режима, предусмотрительно установленного правилами дорожного движения, въезжает к нам в благоустроенный широкий двор; затем с каким-то рваным «выдохом» останавливается в положенном для парковки месте, а после ярко освещает красными сигналами свой зад, активно люминесцирующий белоснежный номер с чёрными штрихами в виде наших букв и арабских цифр, и даже асфальтированную дорогу вокруг бордюров металлопластикового, слегка затратного в техническом обслуживании, но полностью соответствующего статусу хозяина корыта.

— Мы кого-то ждём? Кто это? — она придавливает бешено пульсирующие сосуды на тыльной стороне большой ладони, ногтём врезается случайно мне под кожу и специально трогает кольцо, свидетельствующее о том, что «эта бешеная сволочь» несвободен. Сюда ей вход предусмотрительно заказан, а если дама не послушает пока ещё любезных рекомендаций, то незамедлительно получит по губищам молотком.

— Я этого не люблю, — смахнув её прикосновения, укладываю на своё бедро подрагивающую руку.

— Твой звонок…

Не слушаю о том, про что девица с воодушевлением сладко возвещает. На все её слова кладу с большим прибором и про себя транслирую на грёбаном повторе:

«Пофиг, пофиг, пофиг… Наконец-то… Вот же Лёля… Слава Богу, он её привёз. С женой всё хорошо и ни хрена плохого не случилось!».

Пусть растекается глубокой мыслью по гнилому древу. Сейчас меня интересует то, что происходит между Юрьевой и Костей внутри просторного салона крутого внедорожника.

— Василиса, — прикрыв глаза, при этом не скрывая пренебрежения, тяжело вздыхаю, — я хотел бы прояснить некоторые моменты, которые остались неозвученными и, возможно, дающими тебе слабую надежду на какое-либо продолжение или определенное начало чего-то большего. Давай договоримся, что между нами ничего плотски-скотского не будет и эта встреча носит исключительно познавательный, скорее, дружеский характер. Скажем так, для галочки и собственного успокоения.

Или для переживающей за счастье сына матери, у которой крыша тихо едет из-за того, что мы с Лёлькой снова вытворяем.

— Хорошо. Но…

Но? Похоже, некорректно пояснил.

— Я двадцать лет счастливо женат и мне не нужна любовница, а ей, то есть тебе, такие несуразные отношения. Поэтому не стоит отсылать сообщения несвободному мужчине о том, что он, дескать, поразил и чем-то там понравился, и ты хотела бы с ним встречаться с вполне читаемым между строк намёком на сексуальное удовлетворение. Ничего не получится. Так понятнее?

— Счастливо? — издевается, брыкается, пытается взнуздать, чтобы забраться к мальчику на шею? — Отчитываешь, как сопливую девчонку. Я совершеннолетняя, Рома, и способна контролировать свои действия. Что незаконного? То, что у тебя кольцо на пальце? Так ты лично мне ответил и обозначил дату, время и место нашей встречи. Дико, что я осмелилась написать о том, что почувствовала к тебе после того, что произошло в дорогущем ресторане? Тяжкий грех себе на шею возложила? Теперь, по-видимому, легко не отмолить, не смыть со лба огромное пятно позора? Весьма льстит тот факт, что ты меня считаешь роковой женщиной, и чуть-чуть Лолитой, но порченной и неподходящей по возрасту, который ей отмерил странный, но слишком языкатый классик. Я не разлучница, Рома. Просто подумала, что…

— Не нужно фантазировать и, на всякий случай, о чём-то душно думать тоже. У меня есть спутница по жизни. Нам хорошо вдвоём, а лишних, слава тебе, Господи, не ищем и не приглашаем в гости.

— Спутница? — по-моему, кое-кто нехило изумляется. — Чёрт! Как же непонятно и противоречиво. Это, кстати, очень грубо! Зачем позвал?

«Есть в том сомнения? То, что Оля — моя вторая половинка, вызывает у девицы охренительное удивление?» — на несколько секунд отрываюсь от наблюдения за тем, что снаружи происходит, и бросаю на сидящую рядом сперва пронизывающий, а уж потом уничтожающий и слишком жёсткий взгляд.

— Не будем говорить о моей семье, тем более в таком тоне. Да, очень счастливо. Здесь без объяснений. Есть что конструктивно возразить или предусмотрительно переменим тему разговора?

Отмахать огромный временной промежуток с женщиной, которую люблю, это ли не наилучшее и стабильное в моей жалкой жизни достижение.

— Прекрасные слова, — в женском голосе определенно проскакивают язвительные нотки и чувствуется нескрываемое раздражение. — Но зачем мы встретились тогда? Правильно понимаю, что вариант с криоконсервацией твоей жене не подошёл и вы снова топчетесь на месте? Рассматриваете варианта усыновления?

— Обойдёмся. Не горит, потому как…

— Уже перегорело?

— Язвишь?

— Еще раз повторяю, что слишком непонятно и довольно скользко.

— Скажем так, мы пришли к выводу, что справимся с проблемой продолжения рода собственными силами, — прокручиваю кожаную обмотку на руле, впиваясь пальцами в идеально выстроченные швы. — Ребёнок будет, если…

— Бог о том милостиво распорядится? — смеётся, что ли, стерва?

— Если пара этого захочет, — шипя, её язвительный плевок спокойно исправляю.

— Приятно слышать, что твои суждения в этом направлении изменились. Но да, конечно, ты совершенно прав. Возраст — не помеха, физические возможности — с недавних пор ничто, здесь главное огромное желание и… Помощь человека! Специалиста, например. Однако, я не возражаю, если мы отпустим непростую ситуацию в свободное плавание и прекратим пикирование заученными фразами, взятыми из блогов, каких сейчас немало на просторах интернета, — а в знак своего согласия выставляет обе руки перед собой. — Но для чего ты пригласил меня? Мог бы с лёгкостью отшить по телефону и не назначать встречу. Это очень грубо, Рома.

— Я не буду объяснять тайный смысл моих поступков, тем более что его там нет. Помнишь, жена говорила, что враньё — искусство, так вот я бездарен в этом деле. Не способен, понимаешь? И даже не хочу в том направлении наращивать пока что хилые умения.

— Зачем? — она, по-видимому, о чём-то в этом роде догадывается или попросту подстраивается под мой грубый, временами слишком жёсткий тон. — Это Ольга Алексеевна?

— Да, — глазами поедаю женскую фигуру, выскочившую пулей из Костиного автомобиля.

— Я должна сыграть какую-то роль, чтобы вызвать ревность, например?

— Помолчи, пожалуйста, — шиплю и…

Ощутимо возбуждаюсь? Спасибо, что в этом деле нет вообще проблем, хотя сейчас кому-то не мешало бы «прикрыться» и пульсом не таранить наглухо закрытую ширинку.

— Ты меня используешь, как жалкую приманку, как ту, ради которой не стоит и стараться, потому что рядом с ней, — кивает на жену, стоящую возле распахнутой двери машины, — замена даже рядом не валялась. Ребро Адама, так уж вышло, не совпало. Нас выстругали, видимо, из разных. Вот поэтому она царица, а я фуфло, обманка!

— Что? — быстро перевожу на неё глаза, но сразу возвращаюсь к тому, что происходит возле Красовской машины. — О чём ты?

Оля со всей силы, приправив определенное намерение увесистой щепоткой злости, захлопывает заднюю дверь теперь спешащей по неотложным, видимо, делам навороченной кареты Кости

— Мы будем следить за ней? — хихикает девица. — Таков план на летний вечер?

— У нас кризис, — глядя исподлобья на жену, пассажирке еле слышно отвечаю.

Если эта дама способна понять, что это такое и с чем его едят.

— Разбирайся…

— Я разбираюсь, но ни хрена не получается.

— Ты выбрал меня для…

— Ты показалась чуткой и спокойной женщиной.

— Именно, я женщина, как ты успел заметить, а не шахматная фигура, которой можно запросто пожертвовать, когда до того дойдет. Тебе нужно выплеснуть то, что накипело? Найди другую и подходящую для этих дел жилетку.

— У неё бывают периоды…

— Обратись к психиатру, чтобы медикаментами купировать эпизоды, в течение которых твоя жена неадекватно себя ведёт. Я не желаю об этом слушать. Она с жиру бесится, а ты на поводу идёшь! Какие у этой женщины проблемы? Нечего есть? Гардероб утратил лоск и современность? Муж плохой, потому что не е. ёт так долго, как ей бы этого хотелось? Нет работы? Нет друзей? Нет интересов в жизни? Мне жаль, что вы переживаете так называемый глубокий кризис, но семейная психология — не моя специализация. У меня иные профессиональные интересы. По непорочному зачатию желаешь информацию прослушать? — она хватается за ручку на двери, замок которой я предусмотрительно блокирую. — Что? — теперь я вижу сильно округлившиеся и наполнившиеся мерзким страхом, но всё еще горящие серые глаза. — Открой, пожалуйста!

— Наших отношений хочет моя мать, но не я. Ничего не будет!

— Благодарю за честность. Разблокируй — я хочу уйти.

— Они точно не нужны тебе. Ты прекрасная девушка. Очень милая и непосредственная.

— Настолько милая и непосредственная, что ты решил поиздеваться, так сказать, в профилактических целях, чтобы другим малышкам неповадно было. Я не претендую, Рома. Куда мне? — злобно хмыкнув, продолжает говорить. — Конкурировать с женщиной, которой слепо поклоняется такой мужчина, себе дороже выйдет. Она умна, красноречива, очень зла… Твоя жена обижена на жизнь?

— Да.

— Есть причина?

— Их много. Послушай…

— Тебе сколько лет, Роман? — она язвит, противно скалясь.

— Сорок, — без задней мысли отвечаю.

— Думала, ошиблась. Так вот, в сорок-то годков прислушиваться к материнским наветам в обход душевных просьб любимой, как ты утверждаешь, женщины — это непроработанная психологическая травма твоего внутреннего ребёнка. С этим нужно что-то делать, а то погибнет маленький, пока душа о помощи взывает.

— Я не слушаю, — затылком утыкаюсь в стекло своей двери. — Не обижу — прекрати дёргаться.

— Выпусти, — её глаза внезапно странно округляются.

Такое впечатление, что Василиса замечает нечто страшное за моей спиной, отчего вжимается в угол между пассажирским креслом и наглухо закрытой дверью, зажмуривается и что-то шепчет, взывая о помощи извне, которая, как это ни странно, тут же возникает. Ни черта себе у этой дамы вера и молитва, на которые кто-то сильный моментально откликается.

— Привет! — здороваюсь через приоткрытое окно с Костей, притормозившим рядом с нами.

— Рад, что ты живой, Юрьев, и даже, — глазами босс указывает на скрутившуюся в соседнем кресле Васю, — весел и чересчур активен. Добрый вечер! — теперь он обращается к девчонке.

— Здравствуйте, — ответив, тут же отворачивается, демонстрируя открытую фасоном платья спину.

— Оля уже дома, — Красов сухо сообщает.

— Спасибо, — чуть слышно отвечаю.

— Что ты делаешь? — шеф выставляет руку и цепляет пальцами воротник моей рубашки, схватившись за который, пытается вытащить меня и перетянуть к себе в машину.

— Отпусти! — вырываюсь из последних сил. — Костя, прекрати, грабли убери.

— Она расстроена, Ромка. Не показывает вида, конечно, но в глазах стоит тоска и долбаная влага. Весь день искала тебя. На совещании сидела рядом с Сашкой, но ни хрена у Фрола не срасталось. Я понимаю, что между вами снова что-то происходит, но ты потерпи или устрани смертельную агонию. Ты ей вены наживо вскрываешь.

— Я ему… Какого чёрта Сашка лезет? Их отношения, которые он называет «настоящей дружбой», начинают напрягать. Пусть отвалит и не ёрничает. У него не выйдет. Чуда не произошло тогда, а сейчас и подавно кучно дробь не ляжет.

— Да ты что? Серьёзно? А ты где был, пока писюша распушивал перед нашей Олей перья? — он тычет пальцем в мой закрытый третий глаз. — В чём дело? Издалека грозить, что оскопишь злодея, если он не перестанет тыкаться в твой персональный зоосад, не велика премудрость.

— Прикажешь делом доказать?

— На что намекаешь?

— Не намекаю — прямо говорю. У Фролова отношения с Тереховой.

— И что?

— Тебе для справки сообщаю, — цинично искривляю губы.

— Для справки? Хм! Тем дорогим проектом твоя Юрьева займётся. Надеюсь, что Олюня быстрее с Ингушкой в контакт войдёт, у девочек интим в профессиональной сфере быстренько срастётся и близость, как говорится, в нужных точечках произойдёт.

— Жена не будет встречаться с клиенткой.

— С чего бы? — а босс действительно не догоняет?

— Она отвыкла, — пытаюсь как-то оправдать тот факт, что Лёлик всяческих контактов избегает.

— Отвыкла? Не смеши меня. Юрьева даст жару, фору и ещё чего, — на этом слове он странно мне подмигивает, — всем, кто с вечерочка за этим очередь займёт.

— Решил сбагрить неудобного заказчика?

— Мне некогда, Ромыч. В сутках, как это ни странно, по-прежнему жалких двадцать четыре часа, а у меня на пальце Синий Лён и шустренький Тимошка в слинге на груди.

— Синий Лён? — мне кажется, что Василиса замирает за моей спиной и выставляет ухо, чтобы лучше слышать, что слегка одухотворенный босс пространно сообщает.

— Неважно. Песня такая. Короче, Юрьев, не смей доводить начальника над творческими натурами. Ты делаешь Лёльке нервы, а она в отместку аффективно отвечает.

— Она ведь…

— У неё свежий взгляд на вещи, Ромка. Работы качественны и хороши. Юрьева — трудолюбивая лошадка, но обиженная этим, — направляет мне в лицо свой указательный палец, — подлецом.

— Устал, — шепчу, понурив голову. — Я ушёл из дома. Кость, я выехал, как Лёля попросила.

— Блядь! Ты такой же ненормальный, как и она. К тому же, и тупой в придачу. На хрена закатывать концерты, если вы запросто могли бы стать счастливыми? Возьмите отпуск. Готов подписать обоим заявления, но только соберитесь с мыслями и силами.

— Отпуск? — вскидываюсь, будто бы пытаюсь разглядеть мелкую песчинку в чистой чёткой линзе.

— Кого здесь караулишь? — опять кивает на соседку. — Это кто? — заметно понижает голос, огрубляя тон.

— Василиса.

— Шутишь?

— Это не то, что ты подумал, — кошусь на копошащуюся рядом девку.

— Да куда уж мне. Я такое передумал, пока отлавливал Юлу, которая хвостом мела в отцовском доме и совершенно не стеснялась, зато до последнего визжала об отсутствующем факте супружеской измены и настаивала на том, что с военным гамадрилом играла в настоящую любовь, приучая воскресшего из тлена к воспитанию малолетнего общего с ним сына. Тебе не кажется, — по-женски босс подкатывает тёмные глаза, — что выражение «клин клином вышибают» актуально только, скажем, для Аксёнова, когда Матвей меняет гнутые штыри у арматуры? Решил укусить? Смотри не поломай к херам уже не молодые зубы! Какого хрена прёшься с этим, — кивает на замершую в странной позе Василису, — в дом?

— Я снял квартиру, — потупив взгляд, хриплю.

— Не говори, — мотает головой. — Пиздец, Ромка! Где? — и снова мордой подбивает воздух. — Стоп! Не говори. Хотя… Бля, я сейчас как угадаю…

— В этом доме, на том же этаже.

— Охренеть! — Костя ухмыляется. — Ты больной?

Ему, как водится, виднее.

— Напротив.

— Тогда еще разочек: «Охренеть!». За яйца не боишься? — высунувшись из окна, укладывается, растекшись мордой, на выпирающий стеклоподъемник. — Олька сможет. Юрьев, даже я переживаю.

— Пусть попробует, — зачем-то дёргаю мошну, сжимая в кулаке хозяйство.

— Возбуждён?

— Нет, просто от природы член большой, — секретничаю с расположенным для подобных откровений, смеющимся начальством.

— Ну-ну! Надо подрочить, а то не сдержишься и «просто Вася» превратится в:

«Нам было хорошо с тобой, Василий! Повторим ещё?».

— Не превратится и повторов не будет, — надувая губы, отстраняюсь, погружаясь внутрь собственной машины.

Внезапно замечаю, как моментально оживает телефон, а мне приходит краткое уведомление о том, что:

«В коридоре замечено постороннее движение. Это человек» — хочу заржать, добавив: «Слава Богу, что не мелкий кот!». — «Сохранить видео в облачное хранилище или на внутренний носитель?».

— Не-е-е-е-т!

До шефа, видимо, дошло, что это означает.

— Не говори ей, — блокирую свой телефон и выставляю руки, чтобы выкрутить застопоренное рулевое колесо.

— И в мыслях не было…

Да! Я выполнил, реализовал желание Лёли. Уехал! Собрался с мыслями и духом, упаковал все вещи и перенёс тряпье в освободившееся помещение напротив нас. С соседом, конечно же, договорился. Тут же перевёл необходимую сумму и подписал контракт о найме на год. Надеюсь, что этого нам с Ольгой хватит с головой. На переезд потратил весь рабочий день по согласованию, естественно, с руководителем. Костя, правда, не догадывался, какие у меня возникли личные проблемы, но всё списал на непростую ситуацию с больным отцом. Вот так я обманул любезное начальство…

— Здесь темно, — веду на вытянутой за своей спиной руке немного упирающуюся Василису.

— Сейчас свет включу.

Щёлкнув пластиковым тумблером, одариваю помещение тёплыми лучами маленьких софитов, расположенных по периметру огромной и единственной по планировке комнаты.

— Ты здесь живёшь?

— Угу, — отшвырнув носком свалившийся пакет с бельём, выхожу на середину помещения. — Что скажешь?

— А она?

— То есть?

— Где жена? У вас одна комната? Это студия? Кухня не разделена? А где кровать? Необжито.

— Неважно…

Внимательно и с интересом следил за Ольгой, за её красивыми слезами, за нежным, задушевным разговором с выспавшимся за целый день котом, а потом смахнул экран, сменив картинку и отправив приложение в фоновый режим, когда выбирался из лифтовой кабины, за собой ведя в новую квартиру «приманку», от которой Лёлечка сойдет с ума и начнёт жестокие игры на стопроцентное выбывание. Пусть… Пусть первой жертвой выберет меня, а не эту Васю.

— Здорово, — расставив руки, запрокинув голову и уставившись распахнутыми глазами в белый и высокий потолок, она вращается вокруг своей оси и даже что-то напевает в перерывах между скупыми и лживыми комплиментами этому пространству. — А где ты спишь?

— На полу, — похлопываю ладонью рядом с собой. — Посиди. Остановись. Голова закружится. Иди сюда, — приглашаю устроить маленькую жопу на матрасе. — Хочешь вина?

— Решил залить горе алкоголем?

— Ты умная, а значит, всё понимаешь, — пригубив бокал, с кривой улыбкой отвечаю.

— Нет.

— Нет — не умная или…

— Ты говоришь загадками, Рома. Я не любовница и не подруга. Кто же тогда?

— Жилетка для слезливых излияний.

— Спасибо, — себе под нос бормочет. — Звучит очень ободряюще, а главное, своевременно. Ты предупредителен и осмотрителен. Настоящий джентльмен!

— Марго разве не рассказала? — прищуриваюсь, пока вставляю в зубы сигарету.

— Нет. Ни разу. Ни одного словечка. Великолепная женщина. Я читала её работы, между прочим, пока училась в меде.

— Рад за тебя, — язвлю, завидуя, по-видимому, профессиональному успеху мамы.

— У вас, как мне кажется, непреодолимый конфликт «свекровь-невестка»? Две сильные женщины делят сына, мужа и потенциального отца?

— Нет, — глухо отвечаю.

— Фух! Тогда у меня закончились здравые идеи, Рома. Правда, была всего одна, но и тут не повезло. А можно я уже пойду?

— Вот и славно, — чиркнув зажигалкой, поджигаю кончик и совершаю первую затяжку. — У нас непростая история, Вася. Давай, наверное, через полчаса, — бросаю взгляд на неотсвечивающий уведомлениями телефон. — Я провожу, но за руль не сяду. Мозги не варят, да и вижу хуже, чем обычно.

— Не надо.

Уведомлений нет. Сплошная темень и трезвонящая во все колокола об этом тишина. Я отключил обзор, предоставив Лёльке возможность выплакаться без свидетелей, но под присмотром Пашки, которому она желает вырвать бубенцы, чтобы юноша не досаждал малышкам в соответствующий период. Как же так? Парень к ней со всей душой. Подставляет ей для почесушек маленькие ушки, выгнутую полосатую спинку, обутые в белые носочки лапки, а она:

«К херам! Чтобы не драл чистопородную кошку-Машку!».

— Решил открыться, потому что… — по-моему, она желает раскрутить меня на откровения?

Это вряд ли. Никому! Никому пока не удавалось вытрусить те тайны, от которых в жилах застывает кровь, а сердце жалкими крохами-остатками при этом обливается.

— Что-то могу рассказать, если…

— А потом? Мне подписать какой-нибудь документ о нераспространении сверхсекретной информации, например. Что-нибудь из разряда: «Под страхом смертной казни»? — остановившись, заглядывает мне в глаза, которыми блуждаю между бокалом, до краев наполненным вином, потухшим телефоном и трясущейся сигаретой, зажатой между указательным и средним пальцем. — Ты пьян?

— Извини, — отворачиваюсь, желая скрыть мгновенно помутневший взгляд. — Не ожидал — само произошло.

— У тебя проблемы с этим? — кивком указывает на открытую ноль семьдесят пять темно-коричневую бутылку с белым пойлом, литраж которой я, видимо, в гордом одиночестве прикончу. Судя по отметке, совсем чуть-чуть осталось — на три-четыре, возможно, пять глотков.

— Не жрал ничего, вот и развезло. Я не пьяница, Вася.

— Ром, — присев на корточки напротив меня, она обхватывает мои кисти и сжимает в районе пока ещё колышущегося пульса, — я вызову такси и уберусь. С тобой нормально? Помощь не нужна?

Опять, наверное, мама попросила?

— Слабак! — шепчу сквозь зубы.

— Ты устал.

— Чёртов идиот. Вась? — обращаюсь к ней лицом, обезображенным залитым внутрь алкоголем.

— Угу?

— Я люблю жену, — хриплю, пытаясь в чем-то убедить.

А надо?

— Я понимаю.

— Она…

— Ну-ну? — подначивает, призывая к продолжению разговора.

— Не могу… Пожалуйста… Не надо…

Талантливый репродуктолог убралась отсюда, как и обещала, через полчаса, сперва вызвав такси и вытащив у меня из лап бутылку, от содержимого которого сейчас вращается жуткая пурга в моих мозгах и тянет обложиться чем-то мягким, чтобы при обязательном соприкосновении с земной твердью шишек не набить на задницу и макитры от жёсткого удара случайно не лишиться.

Таращусь на картинку, транслируемую без задержек на экран планшета, установленного у меня на бёдрах, которые я подтянул к груди, согнув под прямым углом в коленях.

«Привет!» — рисую пальцем по призраку в ночи, блуждающему по нашей спальне, зевающему сладко и что-то даже напевающему.

Тонкий образ, укутанный в розовую шёлковую пижаму, чьи шортики то и дело забираются к пританцовывающей жене в нежную промежность, снует туда-сюда, перебирая монотонно, уже на протяжении двух часов, разложенные на неразобранной кровати вещи. Паштет играет с поворозками домашнего сарафана, повисшего жалкой тряпкой на подлокотнике мелкого дивана. Ольга суетится по хозяйству и слежки, видимо, не замечает.

Камеры установлены везде. Везде, кроме санузла и ванной. Когда-то в прошлой жизни, вероятно, я спрятал нас, сжав в ладони объектив и прекратив слежение за покупателями в примерочной магазина мужской одежды, в котором нас настигла неожиданная новость о смерти её мамы. Прошло пятнадцать лет, и я стал личным соглядатаем собственной жены, а ведь тогда отчаянно топил за честность, соблюдение личных границ и прав свободного от слежки человека.