Роман… С Ольгой

Глава 23

То же время

Вот же сука! Десять часов. Ровно десять — не больше и не меньше. Столько по времени отсутствует жена. Такое впечатление, что жизнь опять остановилась, а я тяну ленивые часы, раскинувшись тупой морской звездой в бушующем вокруг меня пространстве. Я ничего не вижу, вообще не слышу, и ни черта не понимаю, а самое главное, совершенно не хочу вникать. На всё вдруг стало абсолютно похрен! У меня жена пропала, а на остальное по давным-давно установившейся традиции плевать.

— Ромыч? Э-эй, дружбанчик! — ощутимо тормошит меня Фролов. — Ты не заснул?

— Нет, всё нормально, — уставившись перед собой, на автомате Сашке отвечаю.

— Чего мы ждём?

Не чего, а кого. Огромная промашка с обычной формой неодушевления. Мы ждём того, кто может юридическую помощь оказать в довольно щекотливом деле.

— Сейчас приедет мой старый друг.

— И что?

— Я не хочу заходить внутрь без того, кто полицейским балаганом управляет.

— Боишься, что ли? Там есть кровные враги?

— Нет.

«И слава Богу!» — про себя беззвучно восклицаю. По крайней мере, я надеюсь, что те, кому я когда-либо дорожку профессионально перешёл, где-то сильно насолил и накосячил в особо важном деле, возможно, кое-что не продавил, не принял выгодную сторону или в чью-то пользу не решил, давным-давно покинули непрошибаемые шар-бабой стены правоохранительного учреждения, финансируемого на такое предприятие очень щедрым государством.

— Идём, хотя бы напишем заявление или на пьяных узниц в камере через прутики посмотрим. Как в контактном зоопарке, честное слово. Подразним шустрых неручных мартышек и пощекочем пальцами аленькие волосатенькие жопки. Ой, бляха, в голове не укладывается, что я сижу с тобой в четвёртом часу утра перед центральным входом замызганного отделения и кого-то терпеливо жду. Не знаю, — я вижу, как он сильно возится, подбирая нужные слова, — нахлобучим ходатайство, что ли. Составим девочкам положительные характеристики на чьей-нибудь коленке. Если надо будет, то я с огромной радостью поручусь за каждую «преступницу». Потом разделим суммы вынужденных трат и взыщем с каждой в десятикратном, мать твою, размере. Пиздец! Не могу поверить в то, что эти кисы на досуге учинили. На какую сумму там убытков из-за этих кошек набежало?

— Я не считал, — сказал, как матерно отрезал. А самое противное, что совершенно не соврал.

Разве в деньгах дело?

— Мы, что ли, взятку будем давать тому, кого возле ментовки с фонарями радостно с раннего утра встречаем?

Ну, если только шоколадными конфетами и большой бутылкой дорогого вискаря. Впрочем, я точно знаю, как рассчитаюсь с ним. Всё уже улажено, а нужные контакты находятся в кармане у меня.

— Пообщаемся с ним и попросим уменьшить высветившийся срок? — накидывает глупых версий Фрол.

— Какой ещё срок? Злоумышленницы пытались убежать, не заплатив по выставленному за дорогое угощение счёту.

Если я правильно понял то, что прокуренно хрипел мне в трубку старый друг, моя жена и появившаяся откуда ни возьмись лихая Терехова ещё кричали что-то грубое, а временами нечленораздельное, но всё равно обидное, ожесточенно отбиваясь от охраны и кусая огромные, похожие на толстые сардельки пальцы мужских здоровых рук, удерживающих их в надёжных и безжалостных тисках.

— Хочу заметить, Юрьев, что у тебя имеются солидные и необходимые, чего уж там, связи в большом и многоликом преступном мире. Ты, мальчик, открываешься, демонстрируя нам новые и неизведанные горизонты, о каких мы, я так полагаю, с нежным Костей не смели даже помышлять. Будь так любезен, сделай небольшую, но мотивирующую скидку на наше несознание. Не торопись — давай, братан, чуток помедленнее, чтобы мы успели насладиться. Ментально трахай нас, но так чтобы мы ещё добавочки просили. Юрьев, ты, сука бывшеформенная, как неизведанная скучными ботаниками обратная сторона Луны. С виду тихий, скромный, безобидный и предусмотрительно помалкивающий, а по факту — лепший кореш авторитетных паханов. А я-то думаю, как Ромка добывает информацию? А ты, оказывается, подключаешь банду отморозков, которых, вероятно, держишь на довольствии, в срок выплачиваемым такой братве великим и ужасным Костей. А теперь, если сложить два числа, то выходит, что и я по маковку замазан в ваших с боссом схемах. Как? Как? Ведь я потомок благородных дикарей…

— Фрол, давай спокойнее, — цежу заезженную мантру через зубы.

— Ты что-то принимаешь? Экстракт валерианы, пиона или отвар вонючего пустырника?

— Нет.

— Охренеть! — он шумно выдыхает носом. — Вот это нервы.

А как Сашуня думал? Да! Есть у Юрьева в кармане шайка беспризорников, есть банда спящих на картонке лиц без определенного места жительства, есть группка девочек, стоящих на всем известном, но нигде не освещенном задрипанном проспекте и учёте. У меня есть всё, а вот с Лёликом, как оказалось, ни хрена. И всё же нет! Фролов ошибся в главном. Я очень беспокойный «кореш». Кто десять лет назад подобное пережил, тот больше в этом «цирке», как говорится, бесплатно не смеётся.

— Я здесь служил.

— Понял, — громко выдыхает друг. — За годы службы, я так понимаю, жабры нарастил? Незначительные или ого-го какие?

Наверное, «какие»! Обо всех писюше за бутылкой коньяка не рассказать.

— Ты сформулируй вводные, чтобы я невзначай не прилёг лицом в песок.

Не хотел, но, видимо, сейчас придётся что-то объяснять.

— Его зовут Андрей, фамилия Ростов. Он…

— Иди ты, — как недоразвитый, громко хлопает в ладоши Фрол. — Начальник городского управления?

— И что? — лениво обращаюсь к сидящему по правую руку от меня. — В чём дело?

— А без него никак?

Без него нам не удастся замять состав «лихого преступления», которое организовали игрушечным коктейлем две шустро назюзюкавшиеся дамы.

— Отделаемся штрафом, но без суда и дурных предъяв, — перебираю пальцами, разучивая виртуальную гамму на своём колене.

— Ромка, перестань! — сосед хватает эту кисть и специально тормозит мои движения. — Какого хрена?

Я опоздал… Опоздал тогда! А сегодня? Сегодня что-то ведь могло подобное случиться? Надеюсь, что ядрёная перцовка с ней, а приёмы самообороны, которые я ей показал однажды, она по пьяни не забыла.

— Что именно? — возвращаюсь к созерцанию скрытого под темнотой пространства, окутавшего жирно нас, отсиживающихся в уже остывшей без движения машине.

— Я разговаривал с ней перед, — начфин хихикает и прикрывает кулаком кривляющийся в долбаной улыбке рот, — этим происшествием. Прощупывал почву, как ты понимаешь, разминал наше личное пространство. Тяжело с ней, Ромка. Наверное, я отвык от этих гребаных подколов и её язвительных замечаний-вставок. Я-то вспомню и подстроюсь, а вот она? Короче, старичок, без нашей Ляльки — как без рук, вообще никак; да и Инга яростно на их общении настаивала. Мы обсудили с агрессивной Юрьевой сложившуюся непростую ситуацию и, как мне показалось в тот момент, нащупали крохотные точки почти интимного со-при-кос-но-ве-ния.

Чего? Что мелет сидящий рядом заспанный сосед?

— Не хочу с ней ссориться. Прикинь? Всё-таки столько лет общаемся, а по глупому недоразумению разбежались, как пойманные ярким светом тараканы на печи. Короче, я настаивал на открытом разговоре и…

— Зачем? — теперь таращусь на него во все глаза.

С женой нельзя настаивать. Я как бы в определенном курсе, а вот Фролов попадет в опалу без возможного отката.

— Хотел прояснить то, что скрытым оказалось, и успокоить свою совесть. Я ведь никому ничего не сообщал. Ром, честное слово, я чувствую себя последней мразью, пытавшейся нажиться на событиях непростой истории столетней давности. Устал, бля, повторять, что сильно сожалею, что будь моя воля, я бы разобрался с теми отморозками силовым способом, я бы…

Он требует признания? Мне стоит рассказать, чтобы втихаря поведать мелкие и несущественные детали, которые никак впоследствии ему не навредят?

— Проехали! — и всё равно отмахиваюсь, как от чересчур назойливого комара.

— Нет, сука, не проехали.

— Проехали, сказал, — шиплю с закрытым ртом, а мельком замечаю слабое движение и яркий отблеск фар неспешно подгребающего с левой стороны автомобиля. — Всё. Это он. Заканчивай вещать.

— Твоя жена — такая, твою мать, зараза. Ладно, я всё усёк. Как к этому громиле обращаться?

— Товарищ подполковник.

— А по имени — не вариант?

Для него — не факт. Не факт, что всё прокатит и не оставит чёткого следа на только-только возобновившихся, утерянных из-за ужасного события, отношениях.

— Пожалуй, спросим у него, — как дурачок, плечами пожимаю.

— Блин! Ты разговариваешь со мной, как строгий папа с недоразвитым мальцом, — Фрол громко пырскает и отворачивается. — Боже-Боже, храни меня мой батин талисман. А полиция вообще не спит? Ни днем, ни ночью? Наша служба и опасна, и трудна. Та-да-да-дам! И на первый взгляд как будто не видна. Та-да-да-дам! Короче, если кто-то где-то по законам жить не хочет, они их сразу в каталажку определяют? — он тычет пальцем, подушечкой елозя по стеклу, через которое за суетящимися служителями правопорядка наблюдает. — Курят, как сумасшедшие. Жрут какую-то погань. Смотри-ка, у того по щекам майонез струится тонкой белой лентой. Регочут, как стадо оголтелых дуболомов. И это власть?

Вот это да! А как же всем известный лозунг из давно ушедших, незапамятных времен о том, что:

«Моя полиция меня надежно бережёт»?

Утратила престиж чрезвычайно благородная профессия. А всё из-за таких вот выражений. Если мент, то обязательно — хапуга, карьерист, службист и грёбаный приспособленец. Если в форме, значит, крепостной, не человек, а так служивая скотина. Если на поясе висит «наган», то значит, у носителя, как правило, не все дома, и этим вот оружием он может угрожать, чтобы добиться определенных выгод и жирных преференций.

— Саш, здесь совсем иные правила. Понимаешь? — в попытках продавить его сознание, усиленно киваю и жестикулирую в гребущем жесте правой рукой, слегка подрагивающей то ли от волнения, то ли от утренней прохлады. — Не смотри на них. Кто-то сменился, у кого-то выходной, кто-то только вышел выкурить одну-единственную за дежурство сигаретку. Ты попробуй посидеть сутки, не смыкая глаз, а потом приехать на новый ложный вызов, а после отыскать того, кто пожелал бы всё, как было рассказать…

— Рассказать, чтобы не пришлось применить к случайному свидетелю не оставляющую на печени и почках неожиданную силу?

— Спасибо за доверие, — мгновенно отрезаю.

Хотя в чём-то Сашка прав! Отсутствие полноценного питания, стрельба друг у друга никотинового смрада и бесконечное шатание туда-сюда в томительном ожидании «приглашения на вызов». Как же это всё меня тогда достало! Возможно, если бы я был дома в тот паскудный день, а не торчал на мягком топчане в полупустой каптёрке, то сегодня, в это благостное, чтоб всех нас к ебеням, и умилительное утро не просиживал штаны, встречая очень заспанного, надёжного и старого по оружию собрата.

— Замолкаю! — он демонстрирует мне «сдаюсь и не возникаю», а я наощупь избавляюсь от ремня. — Мне посидеть?

— Я позову, — придавливаю рычажок замка. — Всё будет хорошо.

— Как в первом классе, «папа»…

Андрей Ростов — мой институтский друг, свидетель на нашей с Олей свадьбе, тот человек, который спешно выручил меня, подделав записи видеокамер, следящих за укурками, взятыми под стражу и круглосуточную охрану. Тот капитан, который тихо-мирно дожидался моего рапорта об увольнении и ухода с вымотавшей в хлам неблагодарной службы. Тот парень, теперь уже мужчина, любимый муж, отец двух мелких дочерей, который лично заковал в наручники гуляющие в наркотическом угаре кисти суки, в кого был очень необдуманно влюблён и с кем, по счастливому стечению противных обстоятельств, не сложилось организовать семью и выстроить надёжный дом.

— Привет, — он первым предлагает руку.

— Привет, — зачем-то вытираю о задницу ладонь. — Прости, вспотел.

— В чём дело? — он крепко держит, пока другой клешнёй похлопывает по плечу.

— Не хочу озвучивать. Ты и так всё знаешь.

— Да там ничего такого, Ромка. Подумаешь, красотки мило покутили. Чего ты насупился, словно траур собираешься справлять?

— Давно такого не было…

А если быть противно точным, то с такими загулами жена пять или шесть лет назад сурово завязала. У неё есть «небольшие», но неоднократные приводы в полицию. Этого у Оли не отнять! Жалобы соседей на отсутствующую звукоизоляцию и, как следствие, запрещённый по закону шум с началом действа в районе ноль ноль часов наступающего дня и фееричным завершением в четыре-пять часов утра с молодой зарницей. Потом ещё неоднократное неадекватное поведение в общественных местах. Конечно же, распитие спиртных напитков, нецензурная брань, танцы на столах, цепочка гребаных отказов платить по выставленным счетам, и даже «приставания к женатым мужикам». Кстати, по этому вопросу заявителями выступали только дамы. То есть те, от которых Лёлик пыталась увести «прикормленного жирного осла». Её формулировка, а моя подача — как всегда точна!

— Перестань, — Андрюха отступает от меня и сильно скалит зубы. — Наш Ромка — наглый и зажравшийся буржуй. Крутая современная машина, костюм с иголочки, стильная причёска, последняя модель смартфона. Юрьев, нет слов — ты очень крут. Начальник службы безопасности у Красова — жирная должность, специально скроенная под тебя. Не перестану это повторять. Костя не прогадал, когда пригласил и взял тебя. Кстати, можешь боссу передать — никаких претензий нет. С его монополизацией строительного бизнеса на нашем местном уровне с самозахватами, перепродажами и незаконным отчуждением стало более-менее стабильно.

— Не завидуй.

— А по остальным пунктам ничего добавить не желаешь?

— Я передам и спасибо за доверие и невмешательство в его дела.

— То-то же. Я не завидую, братан. Просто так сказал. А кто у тебя там? — кивком указывает через моё плечо.

— Это за второй, — не оборачиваясь, отвечаю.

— Ух, ты! Малышкам очень повезло, раз за них такие чуваки золотой мошной впрягаются.

— Она… — я снова заикаюсь. — Он-н-на… Л-л-л-лёлик… Твою мать, — весьма некстати младая тупость подвалила. — Андр-р-р-р-юха, с-с-слышишь…

— Тшш, тшш, тшш, — опять похлопывает по плечу меня и следом почти мгновенно добавляет, — обе трезвы, как стёклышки. Не бузотёрили, не скандалили, зато шипели, а потом чуть-чуть поплакали. Куда же без этого! Но свои фамилии без ошибок твёрдо написали. «А» или «О»? С этим, сам понимаешь, не возникло трудностей. Однако та, вторая, грозилась с пеной у рта, что за ней приедут какие-то влиятельные и большие шишки, но, как оказалось, кроме тебя и того, кто сидит на пассажирском месте, никто не заявил о пропаже дамочек и не потребовал сатисфакции относительно некорректного поведения во всём и всегда виноватой полиции. А твоя стоически помалкивала, пока протокольно оформлялась. Фотки будешь брать?

Откровенно говоря, от компромата на жену я бы, конечно же, не отказался.

— Приличные?

— Увидишь. Там и фас, и профиль, и даже с победоносным знаком у виска. Она с выдумкой, Ромка. Впрочем, Оленька всегда с отменным юмором была.

Твою мать! Ростов заинтриговал. По всем очевидным признакам, даже не стараясь.

— Я бы хотел сразу рассчитаться с хозяевами и попросить их не выдвигать обвинения, а уж потом, не торопясь, собрать её портфолио и личные вещи.

— Они должны отвернуть заявление и отозвать свои претензии, Юрьев. Ты же в курсе, — Андрей вставляет в губы сигарету и, чиркнув пузатой зажигалкой, быстренько прикуривает, совершая первую глубокую затяжку.

— С этим могут быть проблемы? — я настораживаюсь и слежу за тлеющим кончиком, которым друг выписывает вензеля, лениво раздвигая губы.

— Нет.

— Сумма не важна.

— Хорошо зарабатываешь?

Нет и, пожалуй, да. По крайней мере, на полном пансионе у Кости мы с Олей не нуждаемся в том, что раньше не могли себе позволить. В те доблестные времена я работал, как грузный и кем-то проклятый телёнок, а получал всего-то жалкие копейки и ежемесячные дисциплинарные взыскания, лишавшие меня хороших премий на весьма неопределенный срок, а мою семью — стабильного достатка.

— Не жалуюсь.

— Извини, — вытянув сигарету, стряхивает пепел, указывая взглядом туда, куда летят переработанные большими лёгкими никотиновые хлопья, — в помещении не курят, а стоять с холопами — уже, как говорится, не по статусу. Это ничего?

— Да. Ты сказал, — прищурившись, внимательно слежу за тем, как спокойно двигаются его большие руки, отгоняя выхлоп-дым от наших лиц и сбивая наслаивающийся пепел на кончике тёмно-бурой сигареты, — что женщины трезвы?

— Более-менее, — он странно изгибает губы. — Скажем, относительно, потому что бывало и трезвее, и гораздо лучше.

— Не понял, — отступаю, как от внезапно нападающего на меня врага.

Сейчас я ни хрена не догоняю. Зачем надо было устраивать скандал и светопреставление, если обе находятся в нормальном, по меркам полиции, конечно, состоянии?

— Два часа сидят, Ромка, а комфорта и удобств в задрипанном обезьяннике с твоим уходом, как известно, не прибавилось. Кому понравится, что там нет соответствующего места для того, чтобы удобно лечь и не задрать при этом до бровей очень дорогую юбку? И потом, смотря какая подберется шаловливая компания…

— Они…

Он даже не даёт мне сформулировать по всем правилам вопрос и сразу отвечает:

— Вдвоём и только. У вынужденных подружек по несчастью в отделе организован полный пансион и круглосуточное наблюдение. Они держались огурцами — повторяю ещё раз. Твоя, правда, пару раз прокляла дежурного лейтенанта за то, что усомнился в правильности произнесенной задержанной фамилией. Прикинь, та самая Юрьева заявилась в гости, открыв кованые дверцы с каблучка. Расклад такой: если здесь любимая жена Ромки, то в скором времени всем надо окопаться, потому что неуправляемый мужлан заявится и на хрен всех по-ковбойски — с двух стволов и от бедра — перестреляет. Тобой можно пугать желторотых пацанов…

Что они с большим успехом вытворяют, вероятно!

Теперь понятно — Ольга с Ингой одномоментно протрезвели, потому… Как бы помягче фразу сформулировать, чтобы не опростоволоситься и не солгать присутствующим? Девочки очухались и едва-едва пришли в себя, потому что просто-напросто охренели от того, что в камере предварительного заключения увидели: там нет зеркал и скрытого от глаз общественности нужника.

— Ч-ч-что от-т-т меня? — потупив взгляд, слежу за тем, как старый друг засовывает пачку в брючный боковой карман.

— Телефон врача, — не поднимая головы, зубов не расцепляя, куда-то в пол жужжит Андрюха.

— Без проблем. Я всё достал.

Как обещал! Неоднократно разговаривал об этом с Василисой, которую несколько часов назад представил Лёлику, как свою случайную любовницу. Не знаю, какая муха укусила в тот момент, но, по правде говоря, насточертело перед фифой пресмыкаться. Е. ать! Я хочу нормальную семью и пришедшую в себя жену, с которой можно обсудить процесс зачатия и последующего разрешения от живого маленького бремени. Её полугодовая пятиминутка слишком затянулась. Пора сворачивать лагерь и с хандрой десятигодичной давности кончать. Кончать, кончать, кончать…

Сколько, мать твою, я вынужденно в руку кончил, пока следил за тем, что она вытворяла сначала на кухонном столе, а потом встав раком на постели, лукаво оскверняя глазок той камеры и чересчур внимательно разглядывая объектив ритмично сокращающейся розовенькой дыркой. Пусть только выйдет… Вернее, эту стерву я под собственным конвоем выведу на свободу, а потом очищу и себе, и Ольге карму тем, что пару раз возьму её так, как собственной особой пожелаю.

— Отлично. Больше ничего. Бля, я так запарился, Ромка, что не могу словами вкратце описать. Какая-то круговая, мать её, порука!

— Андрей, спасибо! — теперь спокойно говорю и тут же распрямляюсь.

Они пытаются завести ещё детей, но ни черта не получается. Девчушки «быстро выросли» — прямая речь и без эпичных вставок, а хочется, чтобы огромный дом был постоянно наполнен голосами мелкой шатьи-братьи. У каждого свои проблемы и неурядицы…

Да уж, а это можно созерцать всегда, а не исключительно по праздникам и рабочим понедельникам в качестве затравки на долгую рабочую недельку. Забившись каждая в свой угол, растворились определенно протрезвевшие фифы на небольшом закрытом подпространстве, огороженном со всех сторон тугими прутьями, дуют губы и фыркают, как взбесившиеся от хозяйского невнимания всклокоченные кошки.

— Оль? — становлюсь напротив неё. — Лёль, ты как?

Вот же безобразная зараза! Жена специально отворачивается и, уткнувшись лицом в подобранные к груди острые колени, выгибает спину, демонстрируя свой хребет и пуговицы позвоночных впадинок.

— Почему так долго? — зато визжит вторая дрянь. — Саша! — и тут же вскакивает с тюремной лавки, замечая раскрывшего от удивления рот Фролова, входящего вальяжно и с небольшой опаской в тесное и полутемное карательное помещение.

— Они свободны? — он обращается ко мне, по-моему, специально вознаграждая Терехову безразличием и невниманием. — Можно забирать?

Забирать товар? Упаковав в двойной слой дефицитной государственной бумаги купленную на рынке жалкую рабыню. Свою жену? Наверное, невесту? Или случайно подвернувшуюся хитрую девицу, которую он с упоением трахает лишь потому, что встрял в неё по уши?

— Да, — громко выдыхаю и кивком показываю прапорщику, переминающемуся с электронной картой от замка, удерживающего этих шавок под особой стражей. — Вы не могли бы?

Лёгким движением руки, прикладывая карточку к специальному подмигивающему спецсигналу, он открывает дверь, дающую свободу двум накуролесившим вчера и уже сегодня дамам.

— Ром, ты извини, мы не будем ждать, — оглядываясь на меня, к «свободе» подходит Сашка и переплетает пальцы с той, которая почти мгновенно запрыгивает к финику на шею. — Ты меня задушишь, детка.

— Саша, Саша, Саша… — кусает поцелуями Фролова Инга.

А нацеловавшись вдоволь, потом, скорее всего, зарядит Сашеньке о том, что «ни в чём, ни в чём, ни в чём-ни в чём» не виновата. Вполне возможно скажет, что:

«Это всё она!»; а затем, выставив свой указательный палец, с гордо задранным носом заявит, что на это всё её подбила:

«Юрьевская Олька»…

Андрей заверил, повторив неоднократно, что Лёлик, как стекло, трезва, а вот мои глаза замечают шаткую походку и лениво бороздящий окружение взгляд, а также странные движения руками, которыми она от чего-то невидимого отмахивается, пытаясь это что-то убрать от своего лица.

— Я помогу? — осторожно прикасаюсь к согнутому локтю.

— Пошёл ты! — дёргается и летит куда-то в сторону, но почти сразу же находится, приложив бедро к железному проёму открытой нараспашку двери.

— Оль…

— Отвали, сказала. Господи… — успевает только это пропищать, поскольку я её подхватываю и, оторвав от медленно вращающейся земли, пару раз подкидываю на руках, а после наигравшись, пристраиваю на своей груди и наглым образом таращусь в раскрывшиеся от подобной наглости и смелости женские глаза, в которых сейчас гуляет ярость, а также страх и дикий ужас. — Рома-а-а! — пищит жена, прячась на моём плече, уткнувшись носом в шею. — Извини-и-и меня.

— Стыдно? — шепчу в подставленное ухо.

— Угу, — бухтит, обдавая мою кожу тёплым воздухом.

— Это потому, что ты пьяна? Завтра настроение изменится?

— Я не очень-то пьяна.

Это я тоже понял, но:

— В машине придётся не дышать, — играю с ней, облизывая маленькое ухо.

— Прекрати! — лениво двигая рукой, пытается смахнуть мои поползновения. — Юрьев-гад!

— Как скажешь, но дома тебя придется в профилактических целях наказать.

— Угу.

— Наш Пашка остался без присмотра, Лёля.

Ольга возвращается ко мне лицом — довольно неожиданно и очень быстро:

— Чёрт!

Да-да! Скажи «спасибо», что это мелкий кот, а не грудной ребёнок, оставленный без особого внимания взбалмошных родителей.

— Я слежу за ним — там всё без происшествий и пучком, — спокойно заверяю.

— Ка-а-а-а-к? — жена немного отклоняется.

— Тихо-тихо, — перемещаю одну руку так, чтобы поддерживать её возле лопаток и под шеей. — У меня есть маленькие приспособления, которые никогда не спят. Ты в лучах софитов тоже круто смотришься.

— Это паранойя, Рома, — жена качает головой, а после уложив себе на щёки руки, гладит кожу, выдавливая из собственных сосудов небольшой румянец. — Я их вырву, если ты не уберешь. Тебе там слышно, Юрьев?

— Слышно!

Она не шепчет, а я определенно не глухой.

Служивая братва агукает, мычит, поскуливает и глупо скалится, пока я проношу свою жену через весь строй любопытных безобразников, раскиданных, как шахматные фигурки, на игровой доске, но только по периметру отдела.

— Здравия желаю, товарищ капитан, — Андрюха за каким-то хреном отдает мне честь и подмигивает, ярко улыбаясь, Ольге. — Привет, лихая Юрьева! — он подается на меня, а губами прикасается к направленному на него Лёлькиному виску. — Как дела?

— Нормально, — жена внезапно обнимает меня и носом забирается под подбородок, вынуждая задрать повыше голову. — Быстрее, Ромка, не хочу тут выступать… — хрипит, что еле слышно.

— Ты неплохо держишься, — специально торможу возле Ростова, который что-то хочет передать мне, показывая взглядом просьбу постоять и шуруя в боковом кармане пиджаке, разыскивая там какую-то важную пропажу.

— Вот, — сейчас Андрей передает мне нижним ходом маленький конверт, на котором сияют несколько почтовых штемпелей. — Для жены, — контакты непростого адресата почти беззвучно шепчет, — для Оли от неё.

«Нет» — мотаю сильно головой, задевая подбородком Лёлину макушку. — «Убери!» — шиплю, не раздвигая губ. — «Я не возьму».

Опять? Эта сука строчит письма, которые я вынужденно забираю у Андрея, работающего тюремным почтальоном и служащим передаточным звеном между Стефкой и моей Юрьевой.

Это началось пять лет назад и с маниакальной точностью происходит регулярно, в точности за три месяца до дня ужасного события. «Подруга» отхватила богатый и справедливый срок, но шансы на свободу и спасение растрачивает с большим умом: не торопится и действует очень методично…