Роман… С Ольгой

Глава 21

Десять лет назад

Двенадцать месяцев изнурительного лечения. Бесконечные обследования. Почти хронические визиты на скучные приёмы к мужскому и, конечно, женскому врачу. Череда анализов, от которых нас уже тошнило и хотелось срочно забежать, а после, отклонившись от прозаичного маршрута, где-то в гуще безразличия бурю переждать. Затем, конечно, обоснованные, разумные, а временами абсолютно глупые врачебные рекомендации и назначения, которые мы с Ромочкой хватали, как сбежавшие от хозяев, чересчур оголодавшие за вольницей собаки, усиленно собиравшие себе на спину блох. Постоянный контроль за состоянием и гадское сочувствие вкупе с сожалеющими вздохами о том, что:

«Увы, ребята, снова ничего! Там точно пусто. Попробуем ещё разок. Возможно, в новом цикле вам с мужем всё же повезёт».

В какой-то непростой момент я самовольно приняла решение прекратить неравную борьбу и отпустить тяжёлую, не по размерам нам проблему, раскинув руки, довериться течению и постоянно ускользающей судьбе, отдав возможную беременность на откуп провидению. Вероятно, в тот момент и произошло то, о чём мы столько лет мечтали с Ромкой.

Две розовые, очень чёткие полоски просигнализировали мне о том, что я наконец-таки беременна и с огромным нетерпением жду нашего ребёнка. Интересное положение в тот же судьбоносный день подтвердил мой гинеколог, а окончательную точку в чрезвычайно трудном деле поставила беспокойная и предупредительная, но очень добрая и мудрая свекровь, которая всё тщательно и неоднократно самолично проверила. Как же я дрожала, когда внимательно, затаив дыхание, следила за тем, что делала в тот день Марго.

«Олечка…» — всплеснув руками, мама ими же закрыла свое сильно покрасневшее лицо и стала что-то на латыни, видимо, шептать. — «Да! Да! И ещё раз да, девонька. У вас с Ромой будет ребёнок. Спасибо! Спасибо, солнышко…».

«За что?» — с задранными вверх ногами я, совершенно не стесняясь, всхлипывала вместе с ней, при этом мягко сдавливала ноздри и вытирала слёзы-сопли об одноразовую пелёнку, на которой ёрзала спиной и задницей, изнывая от бешеного нетерпения, пока выслушивала то, что говорила Маргарита Львовна, осторожно приценивающаяся с профессиональной точки зрения, конечно, к моей промежности и вдавленному то ли от недоедания, то ли от индивидуального телосложения животу…

— Юрьева Ольга Алексеевна, двадцать восемь лет. Рост — метр семьдесят три, вес — пятьдесят четыре совершенно недостаточных кэгэ. Пожалуй, сразу же рекомендация номер один! Пришло время усиленно питаться, мамочка. Диеты — замечательно и познавательно, но быстро развивающийся пупсик очень хочет «Амать».

— Что-что?

— Ребёнку нужно питаться, малютка жаждет кушать. Пересмотрите, пожалуйста, свой рацион. Ваш вес требует определённой коррекции. Вегетарианство?

— Нет, — моментально отвечаю.

— Спортом занимаетесь?

— Нет.

Какой мне ещё спорт? Работа — дом — опять работа. Муж — один-единственный, если повезёт, конечно, общий выходной — валяние до двенадцати ноль ноль в кровати — и случайное дежурство, на которое Рома восходит, как на чёртову Голгофу. Похоже ведь на расписание щуплого атлета продолжительностью на пять лет вперёд?

— Значит, просто ограничиваете себя в еде?

Вот этого не замечала, если честно. Хотя пищевые предпочтения с некоторых пор определенно изменились. Я снова поздно ужинаю и даже подбираю за недоевшим что-то Юрьевым, который временами капризничает и глупо каверсует, если что-то в пузо не идёт.

— Кать, обязательно! Всё пересмотрим и наладим. У Олечки такая конституция и нервное истощение, — бережно сжимает моё плечо Марго. — Мы всё исправим. Уберём раздражители и начнём правильно питаться прямо с сегодняшнего дня. На витамины обязательно подсядем. Давай, наверное, не будем отвлекаться. Что там по делу?

— Из-за чего мы нервничаем, что так истощаемся? — по-прежнему со мной сюсюкает улыбающийся врач.

«Муж доводит» — хочу ответить, но всё же сдерживаю свой язык. Его работа… Вернее, служба — одно сплошное недоразумение. Ромка часто повторяет, что имеющийся в личном деле диплом о высшем юридическом образовании как-то совершенно не спасает ситуацию. А в определённые моменты играет крайне негативную роль.

Чего греха таить? Мы ведь с Юрьевым практически не видимся. Поэтому, вероятно, и не могли потрахаться, как должно и как следует.

«Секс обязан быть регулярным и продолжительным» — так нам говорил сексолог, к которому попали смеха ради. Муж в тот день подзуживал надо мной и сипел на ухо, что желал бы ознакомиться со вкладышем к диплому этого чудесного специалиста, которого с большой натяжечкой можно было принять за профессионального врача. Уж больно у Любомира Ледогоровича — да-да, именно так — был смешной и крайне озабоченный вид. Он постоянно трогал свой вялый пах и почесывал хозяйство, когда, конечно, не зевал. Юрьев, заметив своим ментовским глазом этот, скажем так, весьма неоднозначный изъян, потом его транслировал мне, развалившись на водительском месте в нашей же машине.

«Секс — это обязательство, жена! Я подсчитаю на досуге, сколько ты мне, любимая, за десять лет должна» — пошло хихикал, пока расстегивал ширинку на форменных брюках. — «Только погоны не сорви, детка, когда кончать сюда залезешь» — он хлопал по коленкам, приглашая к нему «на слишком выпирающий из штанишек борт». — «Садись-ка на яичницу, жена» — потом хрипел мне в ухо, засунув к себе в трусы ладонь. — «Ты, как я погляжу, уже возбуждена? Хочешь Ромку? Это Любомир завёл? Беру свои слова обратно. Ледогорыч — чёткий шарлатан. Стоп-стоп! Про-фес-сио-нал, конечно!».

«Отвали, идиот» — я громко прыскала, но всё одно подставлялась под аккуратно жалящие мою шею поцелуи. — «Ром, а вдруг сегодня всё получится?»

«Угу!».

Боже мой! А как я дёргалась, когда муж неожиданно получал так называемые экстренные вызовы в отдел. А больше всего раздражало то, что именно тогда, когда вот-вот… «Вот-вот» могло у нас случиться, а муж хрипел, притиснув к уху телефон:

«Здравия желаю, товарищ майор…» — скрипел зубами и сразу отстранялся от меня.

Да чтоб ты сдох!

Так что… Всё на бегу, да между делом или в течение пяти минут, когда он ко мне на перерыв по случаю свалившегося на голову какого-нибудь происшествия приезжал. Нехватка кадров и постоянная текучка вынуждают мужа находиться почти безвылазно на «грёбаном рабочем месте», как он самолично об этом говорит. С полусонным Юрьевым я гарантированно встречаюсь в спальне, в нашей кровати, иногда на кухне, когда кормлю его и убираю за ним, всё чаще в ванной комнате, в которой, скорее всего, мы и зачали этого ребёнка. Непростая ситуация — здесь не нам судить. Однако несмотря на все перипетии, неурядицы и пакости, мы всё ещё горим и любим друг друга, хотя уже не так часто об этом говорим. Как будто на бегу, словно между прочим, возможно где-то рядом, но всё же в большинстве случаев о том, что чувствуем и как нас задевает почти полное отсутствие семейной личной или интимной жизни, по-партизански с ним молчим…

— Я не нервничаю, — плечами пожимаю. — Очень ребёночка хочу, а у нас долго не получалось. Понимаете? — на жалость, что ли, пробиваю?

Господи! Вот это, Лёлька, ты конкретно дожила.

— Понимаю, дорогая, всё понимаю. Теперь-то психовать не будешь?

— У-у, — мотаю головой.

— Поехали! Первая беременность, такой же по счёту скрининг. Итак, десятая неделя от зачатия, — сонолог лениво водит датчиком по животу, в эфир транслируя имеющиеся выходные данные. — Мне нравится то, что я здесь вижу, и…

— Катенька, — предупредительно покашливает возле моей головы Марго. — Десятая? Ты уверена?

Судя по тону, мама чем-то крайне недовольна.

— Двенадцатая акушерская, — с усмешкой в голосе отвечает эта Катя. — Я не оговорилась, Ольга Алексеевна, — то ли с извинениями, то ли с объяснениями обращается теперь ко мне. — А Маргарита Львовна права. В Вашей карте, естественно, будет отражен акушерский срок, который соответствует десятой неделе от зачатия. Такие странные подсчёты. Здесь всё зависит от Луны, — свободную от аппарата руку она неторопливо поднимает вверх, как будто молится или отдает дань уважения невидимым, но точно существующим высшим силам.

— Нормальные подсчёты! — исправляет доктора свекровь. — Кать, давай уже начнём, а то нам ещё за результатами к генетикам идти.

— Рит, в самом деле, — поверх очков шипит сонолог. — Эдик со своими ДНК-цепочками подождёт. У них там вечно запара. Наверное, потому что заведующий там, — она почесывает свой висок, — немного с прибабахом. Я бы на вашем месте туда не ходила без мужского сопровождения. Уж больно принц Эдуард красив. И потом, дай милой, симпатичной и, — внимательно рассматривает меня, — немножко, совсем чуть-чуть, нервной мамочке рассмотреть непоседливого малыша. Ни на минуту не останавливается идеальный мандарин.

«Мандарин?» — я громко прыскаю, но тут же закрываю рот рукой.

— Извините.

— Смеяться в кабинете гинеколога всегда разрешено. Фото делать будем?

— У? — Маргарита обращается ко мне.

— А можно? — заглядываю этой Катеньке в глаза.

— Даже нужно. Папка отсутствует, хотя…

— Он на службе, — оттягиваю здоровый воротник покалывающего кожу свитерка.

— В следующий раз придет?

Когда о моей беременности узнает! Это тайна. Наш с мелким маленький секрет. Я вроде не трусиха, но рассказать о том, что всё у нас с ним получилось и что наше счастье, как говорят, не за горами, не могу. То время неудобное, то ситуации неподходящие, то он валится без рук, без ног, без сил, то я на что-то надуваюсь и не могу его за невнимание простить. И ещё! Об этом знает только мама. Как? Как же Ромочке про это сообщить?

«Я беременна. Ура!» — вроде ничего особенного. Но мы так долго ждали маленького счастья. Неужели сообщение о том, что нас скоро станет на одну живую единицу больше, прозвучит скучно и уныло, постыло, пресно и… Слишком прозаично!

Я тут столько видео на эту тему из подлых соцсетей пересмотрела, что обо всех не рассказать. И в каждом… В абсолютно каждом это происходило необычно, весело и очень мило. Муж обнимал жену, брал её на руки, кружил, смеялся, целовал, даже что-то обещал, затем пристально смотрел в её глаза и отворачивался от камеры, чтобы любопытные носы, вроде меня, не встревали в персональное счастье будущих родителей.

— Да, конечно, — с придыханием говорю. — Уже не страшно.

— Не страшно?

— Срок сильный и…

— Дорогая мамочка, с этим никогда не угадаешь. Не хочу пугать, но всякое бывает. И на последних неделях попадают в непростые, всё чаще щекотливые ситуации, когда единственным способом стать матерью выступает только кесарево сечение по случайно появившимся показаниям. Поэтому утверждать о силе срока у нас не принято. Малыш уже активен, он носится по матке, потому что крошечный, а там ему раздолье. Тепло, темно и глухо. Вот так на сегодняшний момент обстоят дела внутри. И только!

— Носится? — цепляюсь почему-то только лишь за это слово.

— Конечно. Шестьдесят один миллиметр — самое оно! О, как! Богатырь!

— Это мальчик?

— Пока рано об этом говорить. Он только ушки нарастил, а половая принадлежность ещё в пути. Пипочка в динамике. Слабые намёки, понимаете?

— Это ведь хорошо? — а я сверяюсь с Маргаритой.

— Отлично, — и почти мгновенно чувствую её ладонь у себя на голове. — Не волнуйся, пожалуйста, — с лаской шепчет в мой висок. — Скажешь сегодня, Олечка?

Скажу! Скажу! Обязательно! Если он, конечно, вовремя придёт.

— Но там есть зачатки мимики. Он на свет реагирует и на слабые вибрации. Так что, я начинаю фотки собирать?

— Фотки? — хихикаю в кулачок.

— Сейчас подловлю мальца и обездвижу.

— Ой, не надо, — немного отхожу, а после, совершенно не скрываясь, звонко хохочу.

— Фас! Профиль!

— Кать, заканчивай, а! — серьезно заявляет мать. — Давай пока по теме, а развлекаться после будем. Подтверди развитие, и мы пойдем.

— Торопишься?

— Хочу погулять с Олечкой. Имею право в свой законный выходной день.

— Ну да, ну да. Везё-ё-ё-ё-т! В цветном исполнении не обещаю, но черно-белая картина получится отменного качества.

— Новая аппаратура? — вытянув к огромному прибору руку, свекровь царапает ногтем сильно выступающий к нам бок.

— Идеальная, Рит. Даже немного скучновато. Исчезло поле для деятельности. Фантазия теперь молчит, а за неё отчитывается этот ультразвук. Скоро, видимо, пациенты получат возможность лично делать процедуры, не погружая собственное тело и разум в щадящий их системы общий наркоз.

— Это первый ребёнок, Катюша, — внезапно глухо произносит мать. — Пожалуйста, со всеми подробностями и деталями. Я хочу знать, потому что дети долго к этому счастью шли. Извини, если я резка, но, честное слово, измучилась в нетерпении. Протокол, подруга! А фоток сделай побольше.

— Для Игоря!

— Естественно.

— Ой, мама, нет, — сжимаюсь и пищу.

— Он женат на гинекологе, Лёлечка. Чего только не наслушался за годы моей плодотворной практики!

— Я Роме хочу…

— Не обсуждается, солнышко. Сынок узнает только от тебя. Когда созреешь, тогда и скажешь.

Сегодня! Больше не имеет смысла откладывать новость в долгий ящик, и так с этим сильно затянула. Я ведь обещала ей, в конце концов.

— Сделаем всё в лучшем виде. Начнём? — с вопросом эта Катя обращается теперь ко мне.

— С ним всё хорошо? — приподнявшись, пытаюсь заглянуть в большой экран.

— Тихо-тихо. Смотрите только прямо, Оля. Телевизор перед Вами, — указывает пальцем себе через плечо. — И диагональ, и разрешение для беспокойных мамочек. Ко мне в святая святых не суёмся, наслаждаемся 3D-изображением, а в нужный момент снабдим немое кино качественным звуком в дополнение к великолепному изображению.

Точно! Вот я недалёкая беременная дура. Видимо, специально для таких любопытных транслирующее полотно повесили на стене напротив сильно вытянутой кушетки, на которой я спеленатым солдатиком лежу, опустив пояс тёплой плиссированной юбки и отодвинув чересчур растянутую резинку свободного по фигуре свитера.

— Двенадцатая лучше, чем десятая. Правда? — шепчет мне на ухо Марго.

— У-у, — обратив лицо к ней, как болван киваю и молчу.

— Дышать можно, рыбонька. И говорить, кстати, тоже, — свекровь подмигивает и, наклонившись к моему лицу, целует в лоб, а потом опускается тёплыми губами на чуть-чуть подрагивающую щеку. — Не волнуйся.

— Там, — указываю ей глазами на огромное табло, где сейчас рябит какой-то белый шум и передвигается древняя логарифмическая линейка, — всё хорошо?

— Катя нам сейчас расскажет. Послушаем? — свекровь сосредоточенно взирает на свою подругу, уставившуюся в свой экран.

— Да, конечно. Готовы, девочки?

Ещё бы! Мы через столько ради этого прошли.

— Параметры матки отмечу и запишу. Это пропущу?

— Да-да, — я, видимо, спешу, потому как свекровь отрицательно мотает головой.

— Кать, в самом деле…

— Марго, прошу простить, но не на чем заострить внимание. Отличное щадящее лечение и послушный пациент равно, как водится, счастливая и лёгкая беременность и родоразрешение в установленный акушером срок. Нечего здесь обсуждать. Прицепиться не к чему. Идеальная квартира для малютки, который, между прочим, успел сформировать все важные для полноценной жизнедеятельности органы. Двенадцатая неделя — незримый переход от первого триместра ко второму. Могу лишь поинтересоваться об общем самочувствии. Неприятные спутники приятного состояния — тошнота, рвота, перепады настроения, головокружения — пропали или…

— Нет-нет, — недослушав, отвечаю.

— Что-то беспокоит? — эта Катя настораживается и подается на меня вперёд.

— Нет, в смысле, что ничего нет. У меня и не было, если честно, — ищу зрительную поддержку у свекрови, поэтому опять выкручиваю шею и заглядываю ярко улыбающейся женщине в лицо. — Это плохо?

— Это замечательно, детка. Всем бы так беременность отходить. Да, Кать, — Марго смотрит на сонолога, вернувшегося к своей работе, — как по старому учебнику. Задержка и от силы пару раз обнимашки с унитазом. Никаких странных предпочтений в еде, ни сонливости, ни раздражительности, ни…

— У меня грудь чуть-чуть болит, — в доказательство, по-видимому, сжимаю растекшиеся под одеждой полушария, перекатывая их вперёд и из стороны в сторону. — И размер, мне кажется, не тот. Белье натирает и давит. Это из-за…

Женщины хохочут, а я же моментально закрываю рот, подавившись языком.

— Муж доволен? — подмигивает эта Катя. — Не возражает против нового размера?

— Доволен?

Господи! А я определенно торможу или специально не слежу за мыслью.

— Вас беспокоит маленький размер бюстгальтера?

— Э-э-э… — понимаю, что мой положительный ответ вызовет скорее всего новую чрезвычайно положительную реакцию, поэтому предусмотрительно закатываю глаза.

— Ольга Алексеевна, это не беда. Это маленькие прелести беременности и будущего материнства. Он ещё расстроится, когда после грудного вскармливания грудь хорошо сдаст в размерах в сторону уменьшения. Так что, пусть наслаждается, пока выпадает великолепная возможность. Больше жалоб нет…

Нет! Какой чудесный добрый день. Кому за это я должна сказать «спасибо»? Странная осень в наших краях. Ноябрь на дворе, а такое впечатление, что всего лишь первые числа сентября. Дождь, правда, зарядил на целую неделю. Льёт, как оглашенный, словно о скорбном кто-то наверху провозглашает. У свекрови законный выходной, а у меня по случаю посещения врача выпрошенный отгул у босса. Красов не только классный друг и замечательный начальник, но внимательный и нежный человек. Отпустил и даже не спросил, зачем, по какому случаю и какие планы у меня на этот день.

— Что Ромка? — Марго несмело трогает мое запястье, которым я прикрываю поставленный на блокировку телефон. — На кофе не налегай, пожалуйста. Одна чашечка и довольно.

— Да-да, конечно, — брезгливо пальцами отодвигаю блюдце от себя.

— Оль, ты расстроилась? — она низко наклоняет голову, чтобы заглянуть в глаза. — В чём там дело?

— Планы внезапно поменялись. Рома сегодня дежурит, а завтра — отсыпной. Он не придёт домой. Сказал, что поужинает там…

На своём любимом месте! Чёрт, чёрт, чёрт…

— И что?

— Ничего, — громко выдыхаю.

— Давай-ка откровенно, девочка. Как на духу! У тебя есть возможность, как на родительском собрании, пожаловаться мне на непослушного ребёнка, который забросил учёбу, спортивные секции и многочисленные увлечения. Я слушаю тебя. Обещаю, — чтобы в том поклясться поднимает руку, — что мы с папой непременно примем меры. Если потребуется, то Игорь всыплет несознательному отцовского ремня. Только без виляний, детка. Начинай.

Ей легко! Легко об этом говорить. Да только я одна, будто бы вообще не замужем. Чем я занята, когда одинокими ночами мотаюсь, как взбесившаяся, по пустой кровати? Или, о чем я думаю, когда выхожу на законный перерыв в работе? Да о том, что Ромочка меня забросил. Он забыл, что когда-то рьяно в ЗАГСе обещал.

— Мне не нравится его работа, — тугим жгутом сворачиваю руки и откидываюсь на спинку стула. — Она его выматывает, а меня заставляет ревновать.

— Ревновать?

— Да, мама. Я ревную.

— Никогда не замечала за тобой такого.

— Я психую, когда он поступает так, как сегодня, как сейчас. Я не приду! По делу и без пререканий. Мне нужно взять под козырёк, смириться и принять…

— Да, — свекровь утвердительно качает головой. — Во-первых, не надо нервничать. Помни, что отвечаешь не только за себя, но и за малыша. Во-вторых, это можно спокойно обсудить с ним, — не моргнув глазом, продолжает говорить. — Что тебя не устраивает? Только конкретно и с упором на факты. Например, такого-то дня ты должен был сделать это, а поступил иначе. Чем ответишь? И ждёшь, что он скажет. Диалог, Лёля, только диалог. Не дави на него.

— Я не давлю, но он меня не слушает.

— А сейчас это выглядит, да и звучит бездоказательно, Лёлечка. Что значит, не слушает?

— То и значит, мама. Смотрит и молчит.

— Оль, я замужем за майором полиции. Я знаю, что такое эта их любимая служба. Уж поверь, пожалуйста, мы через многое с Игорем Николаевичем прошли. Но всегда всё обсуждали. Бывало, кричали. Бывало, по несколько дней не разговаривали. Всякое бывало. Я не пряничный подарок, а у папы свои скелеты в шкафу, в котором он прячет непростой — да что я скромничаю в самом деле — дрянной характер где-то на левой верхней полке, рядом с изъеденными молью форменными фуражками и цигейковыми шапками. Но мы обсуждали, не держали всё в себе и не ревновали. Мы ведь про работу говорим? Я правильно понимаю?

— Да. Вы замужем за бывшим полицейским, — не скрывая вызова и недовольства, дополняю. — Приведенный пример неуместен.

— Ишь ты, как заговорила. Да будет тебе известно, детка, что бывших ни в каком любимом деле не бывает. Это призвание! Это то, на что он заточен. То, что наполняет смыслом жизнь.

— А семья?

— Семья — святое, Лёль. Ромка, как его отец. Если ты волнуешься о женщинах, то…

Я помню, помню, помню. Всё, конечно, помню, как она шептала мне о том, что сын — стеснительный законченный однолюб. Мол, у него долго не получалось с девочками, потому что Юрьев младший — образец верности и искреннего внимания без скотского намерения кого-то легкодоступного сразу уложить в постель. Марго не соврала — всё так и есть. Рома — лучший мужчина на Земле, но…

Боже мой, какая старая заезженная пластинка. Зачем я начала этот разговор? Ну, не придет и не придет. Чего я взъелась и так близко к сердцу приняла? Ведь будет завтра. Значит, завтра о ребенке с ним поговорим.

— Это Стефа? — Марго поглядывает через моё плечо, периодически отводя глаза от вынужденного объекта наблюдения за моей спиной.

— Где? — я резко оборачиваюсь.

Да! Она! Моя подруга, у которой, к сожалению, личная и профессиональная жизнь совершенно не сложилась.

«Она же по наклонной плоскости пошла» — Ромка часто повторяет, когда я сообщаю походя о том, что видела подругу, передающую что-то в беленьком пакете кому-то за углом. — «Не смей к ней подходить. Её посадят, Лёля. Закладки, шатания на спортивных площадках, завороты в студенческий городок, центральная набережная, новостройки, пляж, в конце концов. У неё проблемы с запрещенными препаратами, детка. Это нехорошая статья. Хранение, распространение и реализация!».

«Так поймай её!» — во время подобных разговоров я сильно задираю нос и почему-то яростно топлю за связавшуюся с плохой компанией подругу. — «Это всё голословно, Рома».

«Я сказал, не смей!» — и всё, конец.

— Она пьёт? — Марго прищуривается и продолжает в том же направлении смотреть.

— Нет.

— Олечка, вы общаетесь?

Скорее, нет! Муж об этом попросил. Однако… Мать, наверное, права. Ещё одна тайна, о которой мой чересчур законопослушный муж не знает и не узнает никогда.

— Да, иногда она звонит, но…

— Почему они с Андреем расстались?

Да из-за службы! Из-за ещё одной жены. Будь она триста раз неладна.

— Она не смогла жить сутки через трое.

— Не передёргивай, пожалуйста. Она идёт сюда. Тихо! — Марго плавно отклоняется назад и поднимает голову, надевая на лицо чересчур пренебрежительную маску.

— Добрый вечер. Лёлик, привет, — женская рука с читаемой на подсознательной подкорке осторожностью ложится на моё плечо. — Рада встречи…

Андрей развёлся со Стефой, даже не женившись. Наши старые друзья продержались всего лишь жалкий год после окончания учёбы. Он сделал предложение, но получил категорический отказ по причине несовместимости циркадных ритмов.

«Боже мой, какая ересь!» — шипел Роман, когда сильно выпивший Андрей делился мыслями о том, почему он вдруг остался один.

Сейчас, по прошествии стольких лет, я считаю, что это был тот самый рок, который по какой-то неизведанной причине отвернул от него, но отыгрался на девчонке.

Моя подруга связалась с нехорошей компанией. Компанией отморозков, хулиганов и людей, промышляющих нехорошими средствами, вызывающими стойкое привыкание. Как это произошло — сам чёрт не разберёт!

«От отчаяния» — тогда спокойно говорил Андрей.

Отчаяния? Я так хочу с ним согласиться. Но, увы, не соглашусь, сколько бы мужчины в этом меня не убеждали.

— Как твои дела? — сейчас она сидит напротив меня, заняв место тактично оставившей нас матери.

— Всё хорошо, — отвечаю, не поднимая глаз и головы.

— Замужем за Юрьевым, я так понимаю? — сколько желчи в этом скрипящем, как несмазанная телега, голосе.

— Да.

— Десять лет?

— Да.

— Ещё один юбилей? — это зависть, злость или грусть?

— Давай поговорим о тебе. Как ты, Стеша?

— Я живу с мужчиной. Собираюсь замуж за него. У меня всё кучеряво и шоколадно, Куколка. Нет проблем и грех на что-то жаловаться.

Моя старая, девичья фамилия сильно режет слух и вызывает отвращение.

— Я рада за тебя.

— Ой, ли? — подруга игриво мне подмигивает.

— Очень! — выставив свой подбородок, гордо заявляю. — Конечно, рада. Ты заслуживаешь на личное счастье, Стефа. Как никто! Слышишь?

— Сколько пафоса, Лёлик.

Сколько зла, Степашка! Хотелось бы узнать, за что? Чем я подобное заслужила? Где перешла дорогу? Как и когда осмелилась?

— Где Ромка? — она вращается, как перископ подводной лодки. — Что-то твоя полиция тебя не бережёт! — хихикает каргой.

— Он на службе, — слежу за ней. — Ты хорошо себя чувствуешь?

Дрожащие, почти не стоящие на месте руки, что-то перебирающие пальцы и бесконечно шмыгающий нос, словно у его хозяйки непрекращающийся со времен всемирного потопа ринит свидетельствуют о том, что подруга не здорова.

— Устала и замёрзла.

— Ты заболела? — протягиваю руку к ней, чтобы потрогать лоб.

— Я здорова, — зеркалит позу, отклоняясь. — В гости ко мне пойдешь? — она вдруг на глазах меняется. Становится как будто злее. — Или подсыкаешь?

— Нет. Но…

— Я есть хочу, Лёля.

— Давай что-нибудь закажем, — вытянувшись, разыскиваю взглядом официанта. — Сейчас-сейчас, я оплачу.

— Широкая душа, да?

— Зачем ты так? — стараюсь не смотреть на сидящую напротив, но ощущаю, как она во все глаза таращится на меня.

— Прощай, наверное, Юрьева! Девочка, вытянувшая счастливый билет. Любимому Ромочке передавай вот такущий привет, ментовская подстилка, — зло шипит в ответ.

— Куда ты? — слежу за тем, как неуклюже она встаёт, затем неторопливо стаскивает со спинки стула свой драповый пиджак, как морщится, когда задевает какую-то рану на запястье, как вздрагивает, когда её случайно толкает в спину наконец-таки добравшийся к нам официант.

— Вы что-то хотели бы заказать? — паренек обращается ко мне, не обращая внимания на Стефу.

Она так слаба… Так отвратительна… Так жалка… И так несчастна… За что ей это всё? Кто даст ответ?

— Нет-нет. Благодарю, я ошиблась. Мы уже уходим, — отмахиваюсь от него, не спуская глаз с пошатывающейся подруги. — Стеф? — хватаю охваченную тремором холодную кисть. — Подожди.

— Чего тебе?

— Где ты живёшь?

— Здесь недалеко.

Отлично! Мой выходной день — имею право делать то, что захочу. Чего же я хочу? Пожалуй, я провожу её.

— Хочу посмотреть, как ты живёшь, — поднимаюсь и выхожу из-за стола.

— О, благодарю тебя, мой самый добрый человек…