Роман… С Ольгой

Глава 34

Три месяца назад

Шансов у меня немного. Точнее, их очень мало. Вероятность моего отцовства невелика. Почти нулевая перспектива. Микроскопическая и блошиная возможность. Да уж, чёрт возьми, дела-а-а-а!

Жалкий, скорее, ничтожный, слишком мизерный процент успеха по благоприятному результату обыкновенного незащищенного контрацептивами полового акта, который нам с женой, как это ни странно, доставляет в последнее время физиологическое удовольствие. Такое было, если память мне сейчас не изменяет, ровно двадцать лет назад. Тогда мы только-только начинали с Лёликом супружескую жизнь и нагло, без оглядки на окружающих, мечтали о чём-нибудь простом, но для нас — эксклюзивном, нереальном и невообразимом.

Мы с ней переживаем такой себе «медовый месяц», тянущийся как минимум полгода от произнесенного каждым твёрдого взаимного зарока. Зарока о том, что разойдёмся наконец-таки по сторонам, подписав официальные бумаги; не станем доводить до мелочного и жалкого суда, чинить препятствия и самоутверждаться; не будем посвящать общественность в причины, возникшие для неожиданного кардинального решения; и оставим друг друга в покое и порядке. Расстанемся друзьями, сохранив о каждом в памяти лишь тёплые и добрые воспоминания, написав на каменной плите душевные слова прощания.

«Чувств больше нет, Ром. Уверена, что ты, как и я, согласен с этим. Мы живем, подпитывая мёртвый брак нехорошими иллюзиями, раскатываем воспоминания — прекрасные или не очень, — при этом тяготимся привычками, наработанными жуткими годами. А сказка, как ни крутись, в реальной жизни в явь не обращается. Одного желания недостаточно. А то, что происходит, называют, если мне не изменяет память, чудовищная, негуманная дрессура. Метод жёстких или жестоких команд и недостаточных поощрений. Беспощадный кнут и чёрствый пряник. Возможно, реденькие почесушки за ушами и снисхождение, производимое пренебрежительным похлопыванием по расходящимся от выдыхаемого воздуха щекам. Ты согласен?» — шептала каждый божий день мне Ольга. — «Юрьев, не упрямься. Ты ведь обещал. Вспомни, пожалуйста. Один год, а дальше — своей дорогой и по разным сторонам».

«Как скажешь» — сцепив зубы и прикрыв глаза, терпеливо отвечал. — «Я тебя услышал».

«Не будь ребёнком. Не нужно этих игр с неприходом в ЗАГС или ещё чего. Это нарушение конституционных прав. Моих, если это важно. Твой саботаж означает, что плевать ты хотел на мои желания. Считаешь, такое поведение нормальным? Не отвечай. И так всё ясно. Я знаю, что сочувствия или уважения недостаточно. Недостаточно, чтобы считаться полноценной парой, как бы мы себя в обратном не переубеждали».

«Ты хочешь ребёнка?» — как свихнувшийся, хватался за последнюю соломинку в надежде вытащить обоих из опасного болота, в которое мы с ней всё глубже погружались день ото дня. — «Да или нет?».

«Хочу, но…».

«Он будет! Вот увидишь. Попытки увенчаются успехом. Усиленно, с воодушевлением работаем над этим. Потерпи ещё немного. Не сегодня завтра врач подтвердит твою беременность, и мы…».

«Я смогу воспитать малыша и без тебя. Прости, но… Секс для меня не главное».

«Без меня?» — сжав сильно кулаки, я протыкал ногтями мякоть на ладонях и глубже загонял в себя неправедный, но справедливый гнев. — «Мне исчезнуть или умереть? Испариться, не забыв вытянуть из твоей дырки член? Городишь чушь. А самое противное, что с очень умным видом. Тебе бы на нос подцепить очки, так…».

«Не утрируй, пожалуйста. Неполные семьи — не конец света. Ничего такого. Мы ведь как-то обговаривали, что дети в несчастливой среде вырастают неполноценными, нервными и… Да какая разница?».

Умных книжек начиталась? Бешеная стерва!

«Сейчас это не проблема. Ты сможешь участвовать в его воспитании, как отец, но не как мой муж».

«Считаешь, это всё решает? Стало быть, это я тебе мешаю? Ты сняла кольцо — я проморгал. Ты просила время — я его любезно дал. Ты приманила, сделала ручным, чтобы… Что? Оля, для чего всё это? Наше простое счастье — два, возможно, три, а если очень повезёт, то все четыре и даже пять месяцев, — а дальше наступает очередной психологический запой?».

«Устала играть» — тяжело вздохнув, как правило, пониже опускала голову и прикрывала веки, скрывая от меня остекленевшие глаза.

«Я думал, что уже всё выяснили. Тогда. Помнишь? Ты шептала, что любишь меня. Заверяла, что всё сказанное — истинная правда. Хотя это и без клятв было ясно и понятно. Опять Марго настаивает? В это, для справки сразу уточняю, не поверю. Больше нет! Никогда. Мать играет за меня. Она заверила, что сделает всё, чтобы мы не разводились. Даже с тёмными силами какую-то херню за бабки заключила» — я заводился и выражения не выбирал. — «Опять надумываешь. Ты напилась или, сука, что-то мерзкое употребила? Что ты хочешь? Ошибка, да? Погорячилась? Взяла щенка, а после на хрен выбросила. Гулять с ним, убирать, кормить, играть — не для тебя? Во всём так. Или ты пыталась угадать, что бы я мог такого сделать, если бы, не дай, конечно, Бог, не услышал три главных нежных слова? Я приласкал тебя. Ты просила сочувствия и чёртова терпения. Я дал их. В ту ночь мы выступали единым целым. Оля, пожалуйста, приди в себя. Что теперь, е. ать, не так? Переключи свой сраный тумблер в позицию „Откровение“ и выскажись раз и навсегда. Жертва, жертва, жертва. А я палач? Время! Ну-у-у? Боялась меня, поэтому говорила то, что я хотел бы слышать? Давай начистоту».

«Я не боюсь тебя. Страх здесь абсолютно ни при чём. Ром, довольно этих извращений. Не жизнь, не жизнь… Му-че-ние!» — жена мотала головой.

ПАЛАЧ! Да чтоб меня… На этом мерзком слове я сильно поперхнулся, а после прикусил язык. Остаток глупой речи слушал молча, лишь улыбающимся дурачком ей в такт кивал.

«По-идиотски признаемся друг другу в том, что давным-давно погибло. Пойми же. Посмотри. Подними голову. Юрьев, будь же ты мужиком. Я могу хоть сотню раз на дню повторять, как сильно тебя люблю и как тяжело без твоего присутствия рядом, но… Всё уже закончилось».

Очередной, мать вашу, кризис!

«Ты снова поломалась, да?» — я прошептал, специально отвернувшись. В тот день мне было тяжело удерживать слезу, которая катилась без преград из глаз, словно кто-то наверху специально выломал, с ноги ударив или навалившись плечом, сдерживающие предательскую влагу мягкие, но крепкие задвижки.

«Нас сломали, Юрьев! Мне очень жаль…».

Как же Лёлька ошибается! Я, как обычно, пропустил удар, но утвердительно кивнул, чтобы не накалять и без того тяжёлую и непростую ситуацию…

Секс есть, а выхлоп, к сожалению, нулевой. Мой каждый выстрел — точно в цель, но однозначно холостой!

Сейчас меня смущает кое-что иное. Очень странно, что после известий о мужском «почти бесплодии», старая по времени, но молодая по годам знакомая, подающий сумасшедшие надежды улыбчивый репродуктолог, и наперсница, исключительно по совместительству и собственному желанию, моей матери с целью организации небольшого заговора для проведения не простой, но важной операции по забору яйцеклеток Оли с последующей криоконсервацией биоматериала до наступления лучших, если такое в принципе возможно, времен, не позлорадствовала и громогласно не провозгласила:

«Вот и всё. Всё, Юрьев, просрано. Не плачь, ведь я же говорила!».

А времени на всё про всё, оказывается, у меня не так уж много. Я не здоров, возможно, что в ближайшем будущем стану окончательно недееспособен. Блядь!

Таращусь волчьим взглядом на зелёную волну, лупцующую мои бёдра и колени, и доходящую сверхзвуковыми брызгами и грязно-серой пеной аж до подбородка.

— Мама, дядя хочет утонуть! — вопит мальчишка, обегая берег в сотый раз. — Смотри-смотри. Купается в одежде.

Придурок. Я просто-напросто забыл раздеться. Заткнись и отвали. Деби-и-и-л!

— Кирилл, не заходи. Иди сюда, — зовёт неугомонного ребёнка спокойная, как бронепоезд, слишком бодипозитивная мать, издалека похожая на колосса, уверенно стоящего на жирных ножках. — Мужчина! Мужчина, что Вы делаете? Прекратите! Немедленно вернитесь, — горланит мне, придерживая одной рукой соломенную шляпу с огромными полями, а в сторону спасателям кричит. — На помощь! Лю-ди-и-и!

«В этом месте даже утонуть нельзя» — я бью ладонями по неспокойной глади. — «Да чтоб меня!».

Неспешно, преодолевая небольшое сопротивление воды, теперь я вынужденно направляюсь к берегу. Ступаю мягко, погружая кожаные туфли в засасывающий всё и вся песок, отталкиваю воду, рассекаю гладь и пробегаюсь кончиками пальцев по тонкой плёнке, на которой покачиваются частые немного масляные волосинки изумрудных водорослей.

— С Вами всё в порядке? — встречает беспокойная дама, пристыковавшаяся поросячьим носом к моей груди. — Выпили, да?

— Разрешите… — пытаюсь обойти.

Женщина расставляет руки, формируя крестообразную конструкцию, туго перетянутую лямками закрытого купальника. Она похожа на ожившую вареную колбасу с щедрейшими вкраплениями промышленного жира, но минимальным количеством искусственного мяса из газеты.

— Вам плохо?

Наоборот. Сейчас мне очень хорошо. Я освежился, немного успокоился, а после чуточку взбодрился. Испачкал брюки и рубашку, промок насквозь, но однозначно тем, что сделал, удовлетворился.

— Идите к сыну. Он Вас ждёт.

— А? — слежу за тем, как сильно раскрывается её огромный рот. — Не указывайте мне, что делать. Перегрелись или…

Вероятно, «перепили»?

— Я женат.

Звучит, как будто говорю ей:

«Отвалите и не клейтесь!».

— Что?

— Сдвиньтесь в сторону хотя бы на пару миллиметров. Из-за Ваших пышных габаритов я не могу пройти к машине.

— Да, пожалуйста, — лениво уступает мне дорогу. — Подумаешь, — выказывает недовольство, но тут же звонко добавляет. — Кирилл, быстро из воды!

Пятнадцать пропущенных звонков. Пятнадцать! Рекорд или неожиданное невезение. Одно — от шефа, три — от Фролова, одиннадцать — от Оли, одно — от чересчур везучего Ростова, который в ближайшем времени станет третий раз отцом. Вот этому уроду беспрецедентно повезло.

Это ведь я свел его с талантливым врачом. Организовал визитку, например. Договорился о первой важной встрече: без предварительной записи и электронной очереди, но по знакомству и случайной дружбе. Я, сам того, по-видимому, не желая, практически благословил счастливого и без того Андрюху на третьего ребёнка. Потом с ним, правда, за компанию ходил и ради шутки драл беленький стаканчик для мужских анализов. И вот теперь я в той же ситуации, но выхода, по крайней мере, быстрого у меня, как оказалось, нет.

Кому из этих четверых я должен всё же позвонить? Жена подозрительно наяривала огромное количество раз. Странно для кого-либо, а уж для Лёлика — особенно.

— Привет! Что ты хотела? — скривившись, молниеносно заряжаю без обязательной затравки разговора.

— Рома-а-а-а! — кричит навзрыд жена. — Где ты был?

Я знаю этот жуткий тон и помню эти долбаные ноты.

— Что случилось? — напрягшись, неторопливо через зубы отвечаю. — Почему ты кричишь?

— Где ты? — я слышу только всхлипы и фонящие гулким эхом причитания. — Я звонила столько раз.

— В центре. Был занят. Телефон остался в машине, пока я выполнял задание. В чём проблема?

— Неправда.

Она права. Всё так и есть!

«На нашем месте, солнышко. А где мне ещё быть?» — прищурившись, рассматриваю залитый солнцем берег.

— Ром, с Пашкой беда, — жена берёт себя в руки.

— Что произошло? — ритмично отстукиваю пальцем по рулю.

— Он подрался с кошачьей бандой и…

Пару шрамов, по всей видимости, на харю приобрёл.

— … у него идёт кровь. Он мяукает и… Приезжай, пожалуйста.

— Помажь ему зелёнкой будущие шрамы и никому не открывай. Если не было свидетелей, то и ничего предъявить.

Однако мало ли? Пострадавшая сторона может привести подмогу и атаковать сбежавшего со стихийного поля брани.

— Ты меня не слышишь? — опять кричит жена.

— Слышу, но не догоняю, чем я могу ему помочь? Он взрослый парень. Пусть привыкает держать удар. К тому же…

Какого чёрта Пашка делал на открытой улице?

— А как он оказался на свободе?

— Моя вина, — захлебнувшись всхлипом, быстро отвечает. — Не закрыла дверь и не уследила. Он прошмыгнул между ног. Я даже сразу не заметила, что его нет дома. Потом пошла в магазин, а по возвращении возле подъезда услышала дикий крик и…

Пиздец! Ну вызвала бы храбрую полицию, в самом деле.

— Сейчас ты где?

— Дома.

— Я правильно понимаю, что Паштет задрался с местной гопотой?

— Ты приедешь? — из голоса уходят жалобные нотки, а гласные внезапно обретают металлический оттенок.

— Через десять минут буду.

— Поторопись, — прокричала и сразу отключила вызов.

Кота она жалеет больше, чем меня. Чудны, о, Господи, твои дела, но ничего здесь не поделать. Рубашка, брюки, нижнее бельё промокли насквозь, а в волосах застряла соль и поднятый со дна песок.

«Талантливый чертяка, Ромка Юрьев!» — хихикаю, как идиот, придавливая кнопку запуска движка.

Работа, дом, скандал, любовь и… Слишком борзый кот! Кот, который, если честно, за полный год не сильно-то подрос. Характер у недотигра очень скотский, а временами — даже сволочной. Он наглым образом обосновался в нашей с Лёликом квартире. Я для него пустое место, зато жена — двуногий царь и Бог…

— В центре, да? — пританцовывая возле лавки, на которой стоит переноска с потрёпанной изрядно киской, жена почти визжит. — Что ты творишь?

— Лёль…

У Ольги искромсаны в лохмотья и до костей разодраны снующие туда-сюда, трясущиеся сильно руки.

— Как вода? — брезгливо дёргает мой воротник. — Юрьев, ты на башку больной?

— Будем препираться или поедем туда, куда ты несколько минут назад хотела?

— В клинику.

— Областную? Извини, я не успел договориться об отдельной палате и индивидуальном питании. Доктор предполагается дежурный.

— Ветеринарную, — жена заламывает руки и запускает пальцы себе в волосы, которые вспушивает и бережно приподнимает, растягивая при этом кожу на заплаканном лице.

— А тебе помощь не нужна? — обхватываю тонкие запястья, на которых, если честно, нет живого места. — Тебя укусили, что ли? Это зубы или? — провожу подушечками больших пальцев по вздувшимся бороздкам, из которых бисеринками выступает сукровица. — Ты с ними дралась? Блин, Лёль! Какого чёрта? Они бы сами разобрались.

— Да, — она внимательно следит за тем, что я с ней делаю. — Они кусали Пашку. Я еле разняла.

— Оль, он дворовый наглый кот. Драки — это его образ жизни. Уши там на месте? А хвост?

— Он домашний. Даже толком улицы не знает.

Ну да, ну да! То комфортабельная переноска, то частая и плотная москитная сетка, через которую он за стремительными ласточками следит, то ещё какая лабуда.

— Инстинкты не обманешь. Уверен, что он себя в той драке тоже показал.

— Ничего он не показал. Кричал, пищал, шипел и заваливался на спину. Между прочим, у него из попки кровь идёт, — «чудовищную тайну» странным шёпотом вещает.

Итить! А на хрена мне эта информация? За что? За что жена со мной так поступает?

— Его за задницу кусали?

Чего уж там? Последнее предположение звучит и видится смешно.

— Пожалуйста-а-а, — Лёлька кривит губы и жалобно скулит. — Поехали в больницу.

По её словам, кот ранен и морально, и физически, но то, что видят мои глаза, свидетельствует совершенно о другом: себе блохастый непоседа вообще не изменяет. Пашка яростно шипит, приподнимает гребнем весь загривок, и даже лупит некрупной лапой по проволочным прутьям пластиковой дверцы, пока я аккуратно и с наигранным почтением устраиваю транспортировочный ящик на заднем сидении в своей машине. Вцепившись мелкими когтями, по-крокодильи открывает пасть, демонстрируя мне, по-видимому, исключительно на всякий случай весь свой имеющийся жуткий арсенал.

— Он не выглядит несчастным, скорее взбудораженным и крайне агрессивным. Есть мысль, что Пашка настаивает на реванше. Где бузотёры, которые воспитывали нашего мерзавца?

— Не знаю. Ему ведь больно, — смешно бормочет за моей спиной. — Нельзя быть таким толстокожим.

— Я не говорю, что не больно. Я говорю, что он абсолютно не расстроен. Скорее, возбужден. Как ты его, кстати, отбила?

— Водой их разлила.

Определённо очень действенный и даже безопасный способ.

— А как получила свои ранения? — между подушками трамбую гарцующую клетку. — Вода — всё ясно, но на твоих ладонях нет живого места. Оль, я предлагаю поехать для начала в больницу для людей.

— Мне не больно. Я всё смыла, а потом протёрла спиртом. Продезинфицировала.

— По-моему, здесь надо зашивать, — вполоборота обращаюсь к ней.

— Нет, всё нормально. Там здоровая рыжая тварь проявляла бешеное рвение. Такое впечатление, что они давно знакомы и испытывают друг другу непереносимость и даже ненависть.

Или странное влечение. А что? Всё может быть. Итак?

— Не та масть, что ли? — я про себя смеюсь.

— Что?

— Ты что-то, я полагаю, имеешь против рыжих? Вы с шерстяным повторяете друг за другом. Вас с Павлом рыжий не зашёл. Так сильно раздражает?

— Какая разница? — заглядывает внутрь через моё плечо. — Всё?

— Ага. Ему удобно. Поедет, как царёк. Сядешь со мной? — не поворачиваюсь к ней лицом.

— Нет.

— Я не кусаюсь, и я не рыжий.

— Я подержу его.

Да что с ним станется? Ей полосатый кот важнее человека. Но стоило попробовать. Раз в год и палка может выставить себя ружьём…

Жена стрекочет, рассказывая невысокой юной девушке о том, как Пашка получил заметные едва-едва увечья, а я весь разговор отстаиваюсь в стороне. Стараюсь не вникать в суть кошачьей остросюжетной мелодрамы, но тщательно обдумываю, подбирая несколько иные фразы и слова. Я должен ей сказать или не стоит и без того не радужную ситуацию усугублять? Какая разница, если Оля всё ещё настаивает на разводе? По сути дела, нам осталось лишь выбрать дату и прийти к мировому соглашению относительно совместно нажитого в тяжелом браке немногочисленного движимого и недвижимого имущества. Наверное, скажу о том, что я никто, по нашем возвращении домой.

— Очень глубокие раны, — покачивая головой, сокрушается ветеринарный врач. — Пройдите в смотровую, пожалуйста. Вам обработают руки и проведут профилактические меры.

— Что это значит? — Оля задает вопрос, но при этом с опаской, немного искоса посматривает на меня.

«М?» — кивком даю понять, что тоже ни черта не понимаю.

— Возможная инфекция на кошачьих когтях и зубах крайне опасна для человека. Кроме того, бешенство…

Этого нам только не хватало.

— Мы согласны на всё, — я становлюсь за Олиной спиной. — Не упрямься, пожалуйста, — спокойно говорю в затылок. — Ни хрена с Пашкой не произойдет, — кот, сидящий на смотровом столе и прижавший сильно уши, как будто понимает, о ком ведётся разговор. Зрачки расширены, а кончик шустрого хвоста гуляет в чётком ритме. — У него из анального отверстия идёт кровь, — указываю пальцем на пушистый зад. — Что это может быть?

— Я сейчас посмотрю, — спохватывается юный врач. — Иди сюда, Паштет. Давай-ка посмотрим. Тихо-тихо. Где болит? Вот здесь? Но…

Она визжит, по-моему, полчаса о том, что я безмозглый идиот, который приведя в квартиру кошака, не удосужился последнему заглянуть под хвост, чтобы удостовериться в наличии небольших бубенчиков, свидетельствующих о принадлежности к мужскому полу.

— Оль, согласись, это было очень смешно, — сверяюсь через зеркало с ней взглядом.

— Смешно? Нам по сорок лет, а мы выглядели перед молодым врачом, почти подростком, как два кретина, которые не могут определить, где у кота промежность, а где дырка для опорожнения кишечника. Это течка, Юрьев! Месячные, понимаешь? А он не Пашка. Теперь это она и она… Господи, Павлина!

Так и подмывает у взбудораженной спросить:

«Зачем же так орать. А что течёт? А можно краник прикрутить?»,

но я предусмотрительно воздерживаюсь.

— Эти мерзкие коты изнасиловали Пашку, — хрипит, приставив кулаки к губам.

— Не думаю, — насупив брови, отвечаю. — Она искала приключений, Лёль. У животных это называется инстинктом размножения. Хотя, если честно, для людей исключений тоже нет. Я думаю, что рыжий обязан выплатить «надруганной» Павлине большие алименты за шестьдесят два дня беременности и будущие роды в нашей, черт возьми, квартире.

— Может ничего там нет, — она посматривает на мяукающую клетку. — Плачет и плачет. Что делать?

Жена сорвала половую вакханалию. Теперь переживает, не знает, как тут быть.

— Поехали домой?

Там кое о чем существенном поговорим…