Роман… С Ольгой

Глава 8

Пятнадцать лет назад

— Соль! — командую, активно дирижируя кухонной лопаткой.

— Есть! — по гладкой поверхности рабочего стола проскальзывает белоснежная фарфоровая солонка в форме толстенького петушка. — Скоро? Долго ещё?

— Терпи, Юрьев. Вырабатывай характер. Совсем разболтался: ни Устав, ни кодекс семейного человека не сдерживает твой бешеный нрав. До чего же спонтанный, вместе с этим противоречивый и стремительный. Мой муж стал жутко нетерпеливым и самонадеянным наглецом. Откуда столько хамства, м? Род занятий, видимо, накладывает свой отпечаток, да? У вас в отделе все такие сумасшедшие? Хватаете добытое, рвёте на куски, словно оголодавшие зверьки, а потом убегаете и на свидетелей этого проступка не глядите. Стыдно становится?

— Ни капли. И потом, солнышко, там не все с отметиной, но через одного, начиная с меня, конечно. Легко сказать: «Ромочка, терпи!». Жрать хочется, жена.

— Фи, какой грубый! Бугай здоровый, деревенщина безграмотная, дурно воспитанный мужлан, зато в наглаженной полицейской форме. Где учился, старший лейтенант Рома Юрьев? В какой-такой глуши, дружочек, тебе привили желание крепко выражаться? А ну-ка, откати назад.

— Хм? Разве это грубость?

— Да, — в подтверждение киваю, как толстенький болванчик. — Будь мягче, тем более, когда разговариваешь со мной.

— Оль, ты меня воспитываешь? Я правильно понимаю? Напрашиваешься на откровенный разговор в горизонтальной плоскости?

— Есть немного. Руки! — выставляю грудь вперед и втягиваю живот, на котором Ромка выписывает странные узоры, двигая бездумно пальцем. — Не отвлекай.

— Ой-ой-ой! Не пугай, солнышко, — не страшно. Не поздновато спохватилась? Мне двадцать пять — большая часть жизни уже прожита. Не время оглядываться по сторонам и, естественно, назад.

— Это из какого фильма? — прищуриваюсь, подкатив глаза, пытаюсь вспомнить, выдумать и догадаться.

— Не помню. Не смей приказывать, жена.

— Не выношу, когда ты резкий, — укладываю свободную ладонь поверх его. — Где твоё кольцо? — перебираю пальцами. — Ромка, где обручалка?

— Левая рука, Лёлик. Здесь его быть и не должно. Всё на месте, — он выставляет нужную конечность мне под нос. — Сияет, как обычно.

Господи, спасибо! Немного отлегло. Если честно, сильно перетрусила, когда не почувствовала жар золотого ободка на мужском безымянном пальце. Мало ли что…

— Если можно так сказать, моя вторая половина — по-мужски грубый, жёсткий, звероподобный человек, — немного успокоившись, уверенно продолжаю утреннюю, уже привычную для нас с ним чушь нести. — А мне нравится, когда ты нежен, когда ласков, когда слушаешь и выполняешь то, о чём я прошу. Вот я сказала: «Ром, подай соль!» и ты сразу сделал. Не заставил дважды повторять и…

— По-мужски грубый? Тьфу ты! — шурует носом, раскапывая мои затылочные волосы. — Круто пахнешь, детка. И всё же, это как?

— Демонстрируешь силу, например, там, где это совсем не к месту. Употребляешь нехорошие слова или смысл искажаешь. Совершаешь пакость специально, чтобы позлить меня.

— Ни хрена не понял. Ну, да ладно. А ночью, что на ухо мне шептала?

— Наверное, отодвинься, — отпихиваю, активно двигая локтем. — Не надо, не напирай. Несвоевременно, к тому же сейчас родители придут.

— Но пока их нет, можно посекретничать? Иди ко мне, — сильнее прижимает, ни капли не ослабляя свой захват. — И вообще, любовь моя, ты перевираешь общий смысл того, что я имел в виду. Всё не так звучало. С твоего разрешения я, пожалуй, кое-что процитирую. Оно мне влезло в уши, а оттуда попало на подкорку. Дословно это слышалось так: «Рома, возьми меня за шею, придуши, лиши кровь кислорода и двигайся, не останавливаясь, как в последний раз». Я не соврал? Кстати, как тебе оргазм? Насыщенно и ярко было? Искры сыпались из серых глаз? Красиво кончила, жена. Обожаю смотреть, когда тебя прихватывает. Такая ты милая и беззащитная становишься. Ручки-ножки трусятся, а губки что-то миленькое шепчут. Просто серенький воробышек, которого окатило дождевой водой: и покупаться птенчику хочется, и пёрышки не собирается мочить.

Сказать ему, что почти всегда пищу о том, как сильно:

«Я его люблю!»?

— Прекрати немедленно, — шиплю, не раздвигая губ.

— Сильнее! Глубже! Да! Да! Да! — копирует меня, заметно повышая тон, меняет тёплый бас на мягкий баритон. — Ты великолепна, Лёля, когда пятнышками покрываешься и работаешь сильной мышцей, выжимая пульсирующий член до последней капли. Это грубость, злость, страсть или что?

— Ром, — заметно убавляю звук, — это совершенно не смешно и…

— Юрьев, кажется, слабак, потому что его яйца не звенят, когда он педалирует твою промежность? В этом, по всей видимости, проявляется моя сила? Прости, жена, но я, может быть, и грубиян, и дубина неотёсанная, а временами тупой баран, но то, о чем ты меня просила или просишь, я точно выполнить не смогу. Боюсь, сломаю. Что-то где-то хрустнет и «привет». На хрена мне потом с кривоножкой возиться?

— Молодую и здоровую себе найдешь.

— Вырвать бы тебе язык, Лёлик.

— Без минета останешься, — не задумываясь, молниеносно отвечаю.

— Ты чего?

— Не смешивай, пожалуйста, Божий дар с яичницей.

— Охренеть, как всё чётенько совпало — мои причиндалы и утренний приём пищи. А если скажу, что впитал манеру бесконтрольного поведения с грудным молоком любимой матери, ты ведь не поверишь? Марго бывает жёсткой и бестактной. Предвосхищая твою шутку, скажу, что мать питает нежность только к тем, к кому действительно испытывает глубокие искренние чувства. О чём я?

— Про какой-то случай хотел рассказать, — подсказываю, направляя осторожно. Замираю, предварительно расставив приготовившиеся слушать уши. — Чёрт! — обжегшись о бортик сковороды, одергиваю руку и пальцами зажимаю мочку уха.

— Всё хорошо?

— Угу, — теперь посасываю травмированную подушечку указательного пальца. — Не отвлекайся.

— Короче, присутствовал однажды — случайно, неспециально, очень неожиданно получилось. Так вот, я вынужденно наблюдал, как она прорабатывала несознательную будущую мамашку. Та, мол, опоздала с каким-то анализом, прошляпила очередной скрининг и попала к ужасной Юрьевой с патологией в развитии малыша. Я слышал, как Марго выражалась. Это было страшно и весьма опасно. Страшно, потому что мать утратила всего на одно мгновение человеческий, вернее, женский облик; а опасно, потому что она, размахивая и щёлкая перед носом несознательной дурехи каким-то медицинским инструментом, похожим на прозрачный птичий клюв, в подробностях рассказывала, что той грозит, если, не дай Бог, будущая роженица что-то с собою сотворит. Я не на шутку испугался не внешнего вида своей родительницы, а быстрой смены её настроений. Хлоп-хлоп — она изображает из себя мегеру; хлоп-хлоп — и снова сильно любящая жена и мать.

Сейчас приятно слышать, что с изнаночной стороной характера Маргариты Львовны встретилась не только я, но и мужу кое-что досталось.

— Не отвлекайся, Ромка. То, что происходило за закрытыми дверями в нашей спальне сегодня ночью никак не связано с тем, что ты грубишь и делаешь это в приказном тоне. Кстати, если не станешь мягче и добрее, то я запросто пожалуюсь твоим родителям. Сформулирую жалобу в таком контексте: «Хрупкая жена страдает от превышения силы, а младшему Юрьеву до этого дела нет. Спешно примите меры».

— Отец тебе не поверит. Скажет, что ты, Лёлик, путаешь, возможно, преувеличиваешь и не даешь Ромке шанс. Парень может раскрыться и продемонстрировать не только власть, но и…

— Ха! Скорее, наоборот, — мгновенно отрезаю. — Ничего не придумываю и шанс делегирую регулярно. А Ваш сынок, папа, наслаждается, когда, пережав тонкую сонную артерию, кончает внутрь, не заботясь, между прочим, об интимной безопасности слабой в этот момент не только физически, но и эмоционально, женщины. Я ведь могу забеременеть, Юрьев. Что тогда?

— И? До конца сформулируй, будь добра.

— Мне двадцать три.

— Видимо, я тупой, кроме того, что злой, несдержанный и временами глупый. Я помню про твой возраст.

— Рано, — тяжело вздыхаю, объясняя.

— Мы предохраняемся, солнышко.

— Бывают осечки. Сколько раз мы теряли презерватив на старте? А когда ты ложишься рядом, я уже чувствую себя беременной, ещё по-настоящему не залетев. Ты водичку в кровати пьёшь, причмокиваешь и облизываешь губы, а я при этом испытываю виртуальный токсикоз и головокружение. Разве можно быть таким сексуально активным, Рома?

— Сейчас я, вероятно, должен испугаться? Поцеловал, засунув в рот язык, а тебя на девять месяцев раздуло? Сказал и совершенно не почувствовал дискомфорта в осознании сути замечательного события. Хочу детей, Оль. Мы с тобой это неоднократно обсуждали. И потом, ранний декрет, в сущности, неплохо. Отстреляемся, пока владеем силой, а потом будем лавры пожинать, рассматривая выводок бесенят, снующий у нас перед глазами, — его лицо странным образом просовывается по-змеиному вперёд. — Вкусно, между прочим, пахнет, — водит носом, раздувая ноздри, облизнувшись, мягко возвращается, будто бы становится на изготовку, занимая предыдущее положение за моей спиной. — Скорее бы!

— Ромка, не мешай, не отвлекай и не увиливай. Я только ощутила твёрдую почву под ногами, нашла хорошую работу. Давай повременим с рождением потомства?

— Да понял я, что в ближайшем будущем этому парню, — совершает бёдрами провокационное движение, от которого у меня закатываются глаза и замирает слабое дыхание, — быть в тройном чехле и плакать в трубку. Дубина, прекрати!

— Дубина?

— Только, чтобы тебя потешить.

Удивляет, если честно, как мужчины внимательно и ласково разговаривают со своей «промежностью». Холят и лелеют детородный орган, словно он живой, причем чересчур активный, но весьма ранимый.

— В гараже у Красова сосредоточена твоя хорошая работа?

— Это только начало. Зачем обесцениваешь мои достижения?

— Лёль, я не хотел. Не собирался тебя обижать, но больно на вас с Котяном смотреть. Он впахивает, как проклятый, ты что-то моделируешь, шипя в экран, разговариваешь с какими-то символами, словно дьявола из преисподней вызываешь, бьёшься из последних сил над заданиями, даже плачешь, а выхлоп нулевой. Чёрт возьми, это не фирма, а какой-то балаган. Благоустроенный вертеп. Сколько вас там?

— Какая разница, — бурчу обиженно, отставляя нижнюю губу.

— Можно я «брынькну»?

— Укушу! — предупреждаю, клацая в воздухе зубами.

— Всё! Вопросов больше не имею, — убирает палец. — Принято! А теперь, солнышко, напомни, что ты спросила, — хихикает, как идиот. — Там, если я не ошибаюсь, было что-то о пробелах в моём воспитании. Вернёмся к этому моменту, если не возражаешь? Умоляю-заклинаю, только матери не говори, а то…

— Если ещё раз скажешь «жрать», то моментально, — провернувшись, умудряюсь приложить лопаткой по его лицу, — получишь по сопатке. Охоту грубо выражаться отобью. В прямом смысле этого слова.

— Боюсь, что аж кушать после не смогу!

— Грубиян и самодур. Юрьев, как я могла выйти замуж за тебя?

— Ума не приложу, — он передёргивает плечами, изображая удивление. — Вероятно, виноват наш профессиональный шарм, — я слышу нотки гордости в тихом голосе и чётко произнесенных словах. — Не смогла устоять перед насыщенным цветом моей формы, да и задница у меня что надо. Ты повелась на внешность и погоны, Оленька, а потом расклеилась, познакомившись с душой. Увлажнилась, когда я за руку тебя взял, и содрогнулась, пребывая в наслаждении, когда поставила подпись в амбарной книге, в нужном месте.

С последним, между прочим, полностью согласна! Истина. И без дополнений.

— И всё-таки. Не жрать, а как? Как нужно говорить?

— Кушать?

— Нет, мужчина, снова мимо. Даю минуту на размышление. Время пошло.

— Если ты не перестанешь умничать, предупреждаю, что в качестве меры пресечения намерен запросто употребить тебя, а уж, как это будет выглядеть или называться, по обстоятельствам кому-то будет всё равно, — сжав руки у меня на талии, почти впечатывает в себя. — С огнём играешь, девочка, и не задумываешься о последствиях. Итак, как долго ждать то, что ты готовишь? Вот уж поистине заварили кашу.

— По внешнему виду и по вкусу я предполагаю ещё пять минут. Не больше. Отлично, курсант Юрьев, сегодня гораздо лучше, чем вчера. Ты хорошо справляешься с заданиями и почти не ошибаешься. Всё вовремя и без промедлений. Пару индивидуальных занятий, но под присмотром профессионалов, конечно, и можно считать, что ты с честью и достоинством прошёл курс молодого бойца, дежуря со мной на кухне. Усложним, пожалуй?

— Про огонь повторить?

— Наверное, не стоит, — пытаюсь выкрутиться, чтобы выпрямиться и ровно стать. — Не налегай, тяжело тебя держать. Уже побрился?

— Так точно.

— Рубашку сменил?

— Так точно. Лёль?

— Угу?

— Ты моя жена, а не мама. Что за тон, в самом деле? Побрился — не побрился. Помылся — не помылся. Теперь вот до рубашек дошли.

— Знаешь же, что я терпеть не могу, когда у мужчины…

— Смотри-смотри, — он тычет пальцем в раздувающуюся молочно-яичную массу, над которой мы колдуем уже битых полчаса.

Подходящий час, вероятно, пробил. Наступает время принятия окончательных решений — наш с Юрьевым критический момент.

— Перец! — свободной ладонью шлёпаю по мужскому бедру.

А Ромка, кажется, замешкался.

— Перец, кому говорю! — по столу стучу, резной ручкой отбивая чёткий ритм. — Рома, в чём дело? — скосив глаза, смотрю.

— Одну минутку, солнышко, — муж ослабляет хватку, убирает руку с талии, куда-то шустро отбегает, где-то громко рыщет и что-то, видимо, берёт. — Есть! — запыхавшись, опускает перечницу на стол. — Это?

— Хорошо, — довольно расплываюсь. — Ром, не надо.

Его прикосновения опасны, а жалящие поцелуи, которыми он покрывает мою шею, способны начисто лишить разума и вызвать у меня в крови всплеск абсолютно неконтролируемых в его присутствии гормонов.

— Не надо? — на одну секунду отрывается лишь для того, чтобы горячими шершавыми губами тронуть открытую ключицу и мурашками покрытое плечо. — Лёль, здесь же никого. Чего ты?

— Пора на работу и…

— Мы быстренько, — я снова чувствую его стальную хватку на себе. — Только не кричи, — его желание, по ощущениям, слишком велико, к тому же что-то твёрдое нагло упирается в мою поясницу, продавливая позвонки. — Ты сегодня долго?

— Как обычно.

— М-м-м, — кто-то недоволен, но сильно возбуждён.

— Про рубашку помнишь?

— Про что? — обняв мою кисть, вцепившуюся в лопатку, помешивает виртуально в воздухе густеющий омлет.

— Заедем в магазин перед пикником? Хочу что-нибудь свеженькое тебе купить.

— Договорились. Свеженькое?

— Форма, форма, форма. Я уже забыла, как ты выглядишь, когда не в ней.

— Окей.

«Ромочка, не приставай к жене. Ты Олю отвлекаешь» — мягкий низкий голос раздается из другой комнаты.

— Ма-ма, — улыбаюсь, подкатив глаза. — Сейчас ты, кажется, получишь. Есть за что?

— Да вроде нет, но мало ли.

— Чем чёрт не шутит? — подсказываю, с плиты снимая сковороду. — Всё готово. Позавтракаем вместе?

— Естественно. Тем более выбор небольшой, — муж прыскает мне точно в ухо. — Давай только очень быстро, без лишних рассусоливаний и разговоров о прекрасном, съедим то, что приготовили, и моментально свалим, по дороге, вероятно, шустренько перепихнёмся. Возражения есть?

— Где?

— Что именно?

— Любовью займёмся где?

— Да ты ненасытная малышка. Чем ночью занимались? Не догнал вопрос.

— Ты сказал «по дороге». И потом, маловато. И по времени, и по возможностям, — подзуживаю возбужденного. — Вот сегодня, например. Ты вышел, а после по-барски откатился на свою половину кровати с коварной фразочкой: «Я всё!». А я, Юрьев? Ты, например, поинтересовался, кончила ли я?

— Перестань.

— Ты, бедненький, так тяжело дышал, даже грязно матерился, кулаками растирал слипающиеся от недостатка сна глаза, а потом, намаявшись и нагулявшись, выпуская пузыри, захрапел младенцем после первого причастия. Спрашиваю ещё раз! А я?

— Чего-чего?

— Перепихнёмся быстро, Юрьев, — это не про нас. Я долго разогреваюсь, поэтому…

«Игорь, ты где?» — нам надо бы поторопиться, потому как в течение двух-трёх минут на небольших квадратных метрах мы гарантированно будем не одни.

— Гарантирую страсть в машине, — авторитетно заявляет. — Долго. Сколько хочешь? Полчаса?

— В машине твоего отца, — заканчиваю предложение. — Да уж, обязательства в этом направлении мне никто не обещал. Полчаса? Издеваешься?

— И не представит никаких гарантий. Если тебе они нужны, то советую приобрести взрослую игрушку интимного характера и заполнить в соответствующем месте персональные данные о себе. Там тебе и гарантия откроется, и незабываемое удовольствие пристанет, но тогда я, как твой муж, беру самоотвод. Ты странно разговариваешь, жена. Какие-то тяжелые вздохи, томный взгляд, будто кое-кто тоскует о безвозвратно потерянных годах. Кто тебе должен был что-то обещать, если в личной жизни у тебя случился исключительно один мужчина?

— Намекаешь на себя?

«Детвора, у вас там всё готово?» — выкрикивает его мать.

— Ещё пять минут, — отвечает Юрьев.

«Отлично! Игорь застилай кровать».

— Папа тоже был когда-то молодым. Между прочим, мне почему-то кажется, вернее, в том почти уверен, что я был зачат на заднем сидении какой-нибудь колымаги.

— Откуда такие мысли?

— Предчувствие не покидает, и профессиональная деформация наконец-то сказывается, — последнее шипит мне в ухо и быстро отступает, отпуская меня. — Мам, привет, — по-видимому, Маргарита Львовна на кухню всё-таки зашла. — Как дела? Доброе утро.

Тонкий аромат её парфюма, вернее, геля для душа, который свекровь принимает трижды в день, просачивается в небольшое помещение вместе с ней. Кажется, какой-то экзотический фрукт и слишком концентрированная ванильная эссенция. До умопомрачения сочный, как будто вязкий запах, от которого, если честно, тяжело дышать. Хочется двумя руками закрыть себе нос-рот и выбежать из кухни, сдерживая рвотный спазм, который настигает по утрам — по моим скромным подсчётам — на протяжении нескольких недель подряд.

— Оленька, привет, — она целует меня в щёку и заглядывается на омлет. — Боже, какая прелесть! Дети, заморачивались зачем?

— Захотелось, — с улыбкой отвечаю.

— Спасибо, девонька. А сыр?

— Всё есть! — утвердительно киваю. — Ром, расставляй тарелки…

За пять лет совместной жизни не только с мужем, но и с его родителями в обыкновенной и достаточно простой по планировке четырёхкомнатной квартире, я успела вникнуть во все предпочтения своей свекрови. Марго довольно рано, почти засветло, встаёт. После пробуждения направляется в ванную комнату, там под настроение устраивает расслабляющую мышцы и сознание ароматическую ванну или воет что-то немотивное под Шарко; затем, естественно, читает не менее сорока пяти минут в день, при этом цедит чёрный-чёрный кофе, отщипывая мякиш сдобной булки, приготовленной ещё вчера; после что-то пишет, закрывшись в комнате и сверяясь с важными отметками своего ежедневника; а потом выдвигается на работу, на которой проводит большую часть дня. Можно сказать, что ежедневно квартира находится в нашем полном распоряжении, если бы не одно «но»: мой Ромка днюет и ночует на любимой службе. Я его почти не вижу: спонтанные дежурства, неудобная пересменка, какой-то усиленный режим или план-перехват. Я жена мужчины, живущего по пунктам из Дисциплинарного устава органов внутренних дел Российской Федерации и не принадлежащего себе двадцать четыре часа на все семь дней в неделе. Не ропщу, потому что знала, на что подписывалась, когда замуж выходила пять лет назад.

Что же касается совместного быта со старшими Юрьевыми, то пищу в этом доме готовит только мать! Вернее, исключительно Маргарита Львовна способна из ограниченного количества рабоче-крестьянских, как она говорит, продуктов воссоздать нечто стоящее, от чего никто из нас не будет страдать впоследствии страшным несварением желудка. Лично я благодарна ей за это. Мы плотно завтракаем, обедаем или ужинаем, собравшись за круглым кухонным столом, как правило, интересуемся планами, охотно делимся впечатлениями, ведём, так называемые, обязательные светские беседы, ухаживая друг за другом.

Чувствую ли я себя невесткой? То есть той женщиной, которая во всех случившихся несчастьях виновата. Скорее, нет, чем да. Отношение Марго ко мне резко переменилось после того, как Ромка надел кольцо на мой безымянный палец и привел к ним в дом в качестве законной жены. В этом месте не заведено ругаться или громко выяснять отношения, чем-то раздражаться или о чем-то забывать. Вероятно, это мой семейный рай…

— Олечка, как ты себя чувствуешь? — свекровь смывает мыльную пену на тарелке.

— Всё хорошо, — вытираю чистую и мокрую посуду.

— Какие планы?

— Пикник.

— С ночёвкой?

— Да, на все выходные дни.

— Заглянешь ко мне сегодня?

— Ма-а-а-м… — тяну с очевидной неохотой.

— Детка, мне не нравится, что тебя тошнит и по утрам ты чувствуешь определенное, кое о чём свидетельствующее недомогание. Надо сдать анализы и провериться, тем более что…

— Я уже сдала, — потупив взгляд, пищу.

В обход Марго я несколько дней назад натощак сдала кровь, чтобы проверить уровень ХГЧ.

— И?

— Вы не обижаетесь? — поднимаю голову, обращая на неё глаза.

— Об этом позже поговорим. Что показали цифры? Результат известен?

Ничего не показали. Вернее, цифры заверили, что я не нахожусь в желанном интересном положении.

— Всё в норме. Я не беременна.

— Чёрт! — она как будто с облегчением выдыхает. — Извини.

— Не удержалась. Не смогла терпеть.

— Почему ко мне не обратилась? Мы ведь не чужие.

— Марго, я… Понимаете… Это как-то… Рома не знает…

— Я понимаю, — закрывает кран. — Ты невестка, я свекровь, но мне казалось, что мы уже прошли этап притирки и ты можешь смело обращаться за помощью и советом ко мне.

— Я спешила.

— Тошнота достала?

— Я не была беременна. Вероятно, что-то с пищеварительной системой не в порядке. По крайней мере, гинеколог заверила, что ни выкидыша, ни внематочной, ни…

— Перестань! — отступает от раковины, забрав у меня полотенце и тарелку, обхватывает кисти и сжимает их, как будто собирается прощупать пульс. — Я ведь не спрашиваю, почему и как. Хочу стать бабушкой, Лёля, поэтому так себя вызывающе веду. Но…

— Вы хотите? — по-моему, у меня на лоб ползут глаза.

Не ожидала такого откровения от неё. Полагала, что маленький ребёнок не входит в ближайшие планы этой женщины, отраженные ровным почерком в кожаном дневнике.

— Посидишь со мной, девочка?

— Простите. Не могу. На работу пора.

Тем более Ромка уже несколько раз заглядывал на кухню, подгоняя, он подмигивал и указывал на время, постукивая указательным пальцем по циферблату своих наручных часов.

— Один сын и всё! Ну ты подумай, какая-то кара! Всё, всё, всё… — отпускает мои руки и отступает, упираясь задом в край рабочего стола.

— Мам? — совсем не понимаю, к чему она ведёт.

— Не обращай внимания. Итак, сначала пикник, а потом…

— Домой.

— Домой… — тяжело вздыхает. — Ладно, хорошо. Какая ты сегодня красивая! Прелесть, а не невестка. И яркие глазки, и модная причёска, — протянув руку, бережно прихватывает завитый локон. — Красавица наша! Вы чудесная пара, детка. Только не оттягивай беременность, солнышко, — шепчет, сильно обнажая зубы. Мне почему-то кажется, что Марго сейчас змеёй шипит. — С маленьким поможем. Ты ничего не потеряешь, а мы с отцом понянчим крошку, пока еще не ходим под себя. Ромка! — не сводя с меня взгляда, кричит куда-то, вызывая сына.

— Да…