Счастье для Хулигана

Глава 40

Конец всегда становится началом чего-то нового

Если бы руки не были связаны, то я бы сломал Дикарке все кости, сжав в объятиях, но могу только податься вперёд торсом и соприкоснуться с ней по всем точкам. Она такая красивая. Неземная. Если нам не суждено пожениться при жизни, то соединимся в смерти. Если мы умрём сегодня, то она права. Только вместе. Ни один из нас не сможет жить без второй половины.

Плотно сжав веки, не думаю ни о чём. Только о сладких губах Аномальной. Умру с её вкусом на рецепторах и ароматом в лёгких.

Гремит выстрел. Мы обоюдно вздрагиваем. Её ногти сдирают кожу на плечах. Губы всё так же сплетены. Чувствую в ротовой полости вкус крови, но понимаю, что ещё жив, а это значит, что….

— Нееет! — ору, распахивая глаза, чтобы увидеть её лицо.

Я, блядь, ни дышать, ни говорить не могу. Глаза застилает, видимость смазывает. Ускоренно моргаю, на самом деле чертовски боясь настраивать чёткость. Если я жив, то Ди закрыла меня собой.

— Диана… — выбиваю скрипящим сипом.

— Егор… — дрожащим шёпотом откликается Дикарка.

— Как?

Раздаётся ещё один выстрел. А потом ещё и ещё.

Дианка, путаясь в платье, подскакивает на ноги и, сжав в ладони осколок стекла, заходит мне за спину, чтобы разрезать пластиковую стяжку, связывающую запястья. Едва руки оказываются свободны, подрываюсь с места, хватаю Ди и затягиваю за ближайшую бетонную колонну. Высунув из-за угла голову, наконец, могу понять, что происходит. Самойлов и этот псих ведут перестрелку из разных концов ангара.

Убеждаюсь, что нас с этого ракурса не видно, и шальная пуля случайно не заденет, и только после этого смотрю на перепуганную до чёртиков Дианку. Она так трясётся, что слышу, как стучат её зубы и колошматится сердце. Вена на шее остервенело рвёт кожу. Слёзы нескончаемыми водопадами вытекают из синих глаз.

Прижавшись спиной к колонне, закрываю Ди от опасности, крепко сжав плечи. Невозможно сильно притискиваю к груди, сам задыхаясь напряжением, заполонившим душное, сырое помещение. Дианка утыкается лицом в шею, заливая кожу слезами. Затяжными движениями вожу ладонями по её спине, сам не зная, чего этим добиваюсь. В тот момент, когда раздался выстрел, я был готов умереть, но только не потерять её. Облегчение то ли не наступило, то ли я просто не могу сейчас его вкусить.

— Всё хорошо, родная. Скоро всё закончится. Ты умничка. Ты выиграла достаточно времени, чтобы дождаться подмоги. Ты молодец, Ди. Молодец. — шепчу без конца, пытаясь хоть немного успокоить её, да и самому в это поверить.

Перед глазами так явственно стоит кадр, когда она целовала маньяка, чтобы спасти меня, что в груди снова и снова разгораются очаги боли, ненависти, отвращения и желания прикончить его собственными руками. Последнее сильнее всего. Практически неконтролируемо. Даже не смотря на то, как раскалывается пробитая голова, умудряюсь сохранять рассудок и не делать резких движений. Звуки выстрелов не стихают. Попавшие в бетон или арматуры пули оглушают. Ди подпрыгивает на каждом выстреле и норовит сбежать.

— Успокойся, малышка. Я знаю, как тебе страшно. Ты долго держалась, но сейчас нам ничего не грозит. Теперь всё наладится.

— Кро-овь… — воет она, переводя взгляд то на меня, то на глубокий порез на своей ладони, оставленный стеклом, то на измазанное и заляпанное алой плазмой белоснежное платье. — Та-а-ак много крови-и-и… Почему та-ак мно-ого?

С каждой минутой её трусит всё сильнее. Ещё немного и случится истерика, а этого допускать нельзя.

Сгребаю ладонями её лицо, вынуждая смотреть в глаза.

— Это всё мелочи. Её не так много, как кажется. Самое страшное уже позади. Не впадай сейчас в истерику. Постарайся продержаться ещё немного. Давай, малышка, я знаю, что ты сможешь. Глубоко вдохни. Давай, Ди, дыши.

— Не-е мо-о-гу-у-у…

Она, блядь, начинает захлёбываться рыданиями. Ревёт так, что задыхается. Её всхлипы эхом разносятся по зданию. С силой жму к себе, позволяя выплакаться. Пусть лучше так.

— Вы там живые?! — орёт Самойлов после очередного выстрела.

— Да! — выкрикиваю, повернув голову. — Почему ты один?!

— Едут! Сдавайся, Муров! Это бесполезно! Скоро здесь будет половина питерской полиции! Ты в любом случае труп!

— Один я здесь не сдохну! — отбивает маньячина.

Понимаю, что голос раздаётся где-то совсем рядом с нами. Так может продолжаться бесконечно. Я должен что-то сделать. Если отвлеку внимание на себя и выманю урода, то у Димы будет шанс его пристрелить. Отрываю от себя Дикарку и прибиваю спиной к бетону.

— Будь здесь! — командую жёстко. — Не выходи, пока я за тобой не вернусь.

— Не-е-е-ет!!! — цепляется в футболку так, что ткань трещит и рвётся.

Выглядываю из-за угла, чтобы убедиться, что Самойлов прикроет. Перебросившись взглядами, обмениваемся кивками.

— Мы должны остановить его, Диана. Со мной ничего не случится. Давай, девочка, отпусти меня.

— Никогда… — толкает одними губами, продолжая терзать футболку, хвататься за руки и плечи.

— Я вернусь к тебе. Всё будет хорошо. Я доверился тебе, а теперь сделай то же самое. Заебарик не даст ему меня убить. — давлю ободряющую улыбку.

Опускаю голову вниз и целую ледяные губы. Глотнув её дыхания, выпрыгиваю из укрытия.

— Давай, мразь, убей меня! Ты никогда не получишь Диану! Никогда!

Пуля свистит в нескольких сантиметрах. Падаю на землю. Следом начинается Ад. Замечаю, как псих вылетает из-за контейнера. Как в это же время из убежища выскакивает Самойлов. Выстрелы сливаются в один, оглушая. Визг Ди заполняет пространство. Поворачиваю голову, чтобы убедиться, что она жива. Дикарка сидит на земле, прислонившись к колонне, зажимает уши руками, крепко зажмуривается и орёт. Она в панике, но сейчас я ничего не смогу для неё сделать.

Сбоку раздаётся булькающий хрип. На груди психа расползается кровавое пятно. Изо рта пузырится красная слюна. Он прижимает руку к груди, кровяка хлещет сквозь пальцы, глаза стекленеют, и он оседает на землю.

Вскакиваю и бегу к нему. Вырываю пистолет из ослабевших пальцев и целюсь между глаз. Если бы не был уверен, что он мёртв, то без сомнений спустил курок. Но передо мной лежит труп. Самойлов, шатаясь, приваливается к паллетам. Кровь стекает по его джинсам.

Срываюсь к нему и задираю футболку.

— Блядь! — рявкаю, оценивая пулевое ранение.

— Всё так плохо? — давит он хрипом.

— Не плохо. Жить будешь. Но нам надо ехать в больницу. — снимаю собственную футболку и зажимаю рану. — Прижми крепко и постарайся дойти до моей машины. Мне надо забрать Диану.

— Как она? — толкает он, делая пару мелких шагов в сторону выхода.

— В шоке. — бросаю на бегу. — И вызови скорую. Или кого там ещё.

Я не говорю ему, что ранение серьёзное. Вполне возможно, что задеты жизненно важные органы, в том числе поджелудочная, селезёнка или печень. Если это так, то он истечёт кровью ещё до того, как мы доберёмся до больницы. Вот только хуйня в том, что я ничего не могу сделать на месте. Максимум въебать блокаду, перевязать и не дать сдохнуть от болевого шока. Я должен сделать всё, чтобы он выжил. Ведь как бы я к нему не относился, он спас жизнь нам обоим.

Спотыкаясь, подбегаю к Дикарке. Она так и сидит, согнувшись пополам, и скулит. Дышит короткими, тяжёлыми урывками.

— Всё закончилось, родная. Всё хорошо. Он мёртв.

Вот только она будто не слышит меня. Прижимает ладони к животу, продолжая плакать.

— Давай, малышка, надо встать. Дима ранен. Ему надо в больницу.

Она вскидывает на меня заплаканное, измазанное кровью и пылью лицо и сипит:

— Мне, кажется, тоже.

— Что случилось? Ты ранена? Тебя задело пулей? Что случилось? Не молчи, Диана!

Оглядываю её с головы и ниже, пока не понимаю, что она держится за низ живота. С трудом расцепляю её руки, но крови там нет.

— Живот болит?

— О-очень. Невыносимо. Режет. Боже, Егор, что это? — с мольбой смотрит на меня.

Пропустив руки под коленями и лопатками, поднимаю на руки. Пройдя половину пути, замечаю, как Дикарка таращится на труп.

— Не смотри, родная. — прошу глухо, крепче прижимая дрожащее тело.

— Он умер? — шепчет сквозь сжатые челюсти.

— Да.

Ещё несколько шагов, и Ди громко вскрикивает, дёргаясь всем телом. Ощущаю, как по руке стекает горячая влага. Неужели это кровь? До машины уже бегу. Только там ставлю Диану на ноги и сам с трудом сдерживаю вой. Судорожно разрываю низ платья, чтобы увидеть стекающую у неё между ног кровь. Она бордовыми потёками течёт по бёдрам. Блядь, нет! Только не это!

Я не помню, как оказываюсь в больнице. Только смутно припоминаю, как орал в открытое окно брату, куда еду, и чтобы он разворачивался. На руках заношу Диану в холл. Она в бессознанке. Кровь продолжает течь.

— Что случилось? — подбегает медсестра. — Каталку! Быстро! — кричит, обернувшись к санитарам.

— Я не знаю… Не знаю… Не знаю… — повторяю на панике. — У неё болел живот, а потом пошла кровь. Я не знаю…

— Положите её на каталку. — это ей приходится повторить несколько раз, но я всё так же притискиваю любимую к себе, понимая, что могу навсегда её потерять. Как мне отпустить её? Её буквально вырывают у меня из рук. — Какой срок? — смотрю на бледное лицо, синие губы и кровавое пятно на белом шёлке платья. Краем глаза замечаю, как мимо провозят каталку с Самойловым. — Какой срок? — ставит на повтор медсестра.

Только теперь заторможено перевожу на неё затуманенный взгляд и дробно, со всхлипом вздыхаю.

— Что?

— На каком она сроке беременности? Послушайте, я понимаю, что вам сложно, но мне необходима эта информация, чтобы передать врачу.

Отупело мотаю головой, но даже боль не останавливает от этого.

— Она не беременна… Не беременна… Не может этого быть… Нет…

Больше от меня ничего добиться не получается. Каталку увозят, а я даже пошевелиться не могу. Тупо смотрю ей вслед и повторяю:

— Не может быть… Нет… Не беременна… Нет…

— Егор. — даже не понимаю, кто обращается и к кому.

Что это брат, доходит, только когда он рывком разворачивает на себя и обнимает. Роняю голову ему на плечо и захожусь в рыданиях.

— Если я потеряю её… Если потеряю… — вою и скулю, мотыляя башкой из стороны в сторону.

— Не потеряешь. Держись, брат. Диана очень сильная. Она выгребет из этого, чтобы вернуться к тебе.

Я не знаю, сколько времени уходит на то, чтобы успокоиться и немного прийти в себя. С помощью брата добираюсь до туалета и подставляю разбитую голову под ледяную воду. Глаза заливает, но я продолжаю смотреть на розовую воду, стекающую в сливное отверстие.

— Тебе нужна помощь. — безапелляционно заявляет Артём, нависая надо мной. — Может быть сотряс.

— Да какой на хуй сотряс?! — ору, выпрямляясь, поворачиваясь и до хруста сжимая кулаки. — Диана может умереть! Думаешь, мне не похуй, что будет со мной!? Я, блядь, лучше сдохну, чем буду жить без неё!

С размаху бью кулаком в зеркало. Хуярю в стены и раковины. Крушу, пока не заканчиваются силы. Торчащие в дверях параши врачи и зеваки возмущаются и вопят, но я нихуя не слышу. Яростно дыша, вылетаю из туалета. В холле полно ментов, Настя, Тоха с отцом. Все пытаются что-то сказать и как-то успокоить, но я продолжаю бежать, пока не оказываюсь на улице. Перехватываю у какого мужика сигареты и курю, пока меня прямо на пороге не выворачивает наизнанку. Выблевав всё вместе с кровью и собственным сердцем, сползаю по стене и позволяю новой порции слёз скатиться вниз. Меня никто не трогает. Так и сижу, пока чья-то рука не сдавливает плечо. С трудом разлепляю опухшие веки и смотрю на зарёванную Настю.

— Есть новости.

Если бы я знал, какие новости меня ждут, то в жизни не поднялся бы на ноги.

— Что с ней?! — ору, едва заметив врача. Бросаюсь к нему. Тёма и Тоха перекрывают путь, удерживая на месте. — Что с моей женой?!

— Была угроза выкидыша. Мы спасли ребёнка, но кровотечение было очень сильным. Мне жаль, но она в коме.