Лучший подарок в моей жизни
— Что опять не так? Почему в этот раз дуешься? — раздражённо спрашивает муж, войдя в спальню.
Кряхтя, переворачиваюсь на другой бок. В отражении в окне вижу, как он расстёгивает рубашку и распускает ремень на брюках. Не хочу опять ссориться, поэтому закусываю язык и подворачиваю губы. От постоянной боли в спине едва не скулю. Цепляюсь взглядом за лежащие на тумбочке таблетки, но тут же переключаю внимание на свои сгрызенные ногти. Малышки, такое чувство, что пинают не в шесть ног, а во всю мощь футбольной команды, о которой мы когда-то говорили. Я уже два месяца как ушла в декретный отпуск. В какой-то момент я перестала реветь без причины и смогла вернуться на работу, чтобы не сойти дома с ума, но с габаритами слонихи сложно весь день высидеть на одном месте. И пусть родители постоянно рядом, но мне ужасно не хватает рядом Егора. Он буквально живёт на работе. Бывает такое, что его нет по пятьдесят шесть часов. Мозгом понимаю, что от него это не зависит, но взбесившиеся гормоны, отсутствие сна, нескончаемая боль и невозможность даже шнурки самой завязать просто убивают. Походы в душ вообще превращаются в пытку.
Чувствую, как прогибается матрас под тяжестью мужского тела. Сильные руки обнимают, а горячая грудная клетка прижимается к спине.
— Поговори со мной, малышка. — сипит на ухо, поглаживая ладонью живот. Малышки тут же откликаются на его касания, принимаясь активно футболять мои и без того избитые органы. — Ди, не молчи. Я устал. Расскажи, что с тобой происходит. Не вынуждай меня всё из тебя клещами тянуть.
— Я не прошу тебя ничего тянуть. Оставь меня в покое.
Тяжёлый, раздробленный выдох покрывает кожу цепкими мурашками. Егор приподнимается на локте, заглядывая мне в лицо.
— Диана, хватит уже вести себя как капризный ребёнок. Ты сама уже мама, а дуешься по поводу и без.
Поворачиваюсь к нему настолько резко, насколько это возможно в моём положении, и обдаю яростью и обидой.
— В том то и дело, Егор. Это не только мои дети, но и твои, а тебя никогда не бывает рядом. Ты даже представить не можешь, как мне тяжело всё делать в одиночку. Я даже не могу чёртовы шнурки завязать, чтобы выйти на улицу!
— Хватит, Диана! — рявкает тихо, но с устойчивой сталью в интонациях. — Я, блядь, въёбую как проклятый, чтобы у вас всё было!
Поднимается с постели и широкими шагами идёт к выходу.
— Мне нужен муж, а не твои сраные деньги! Если они так нужны тебе, то въёбуй дальше, но потом не спрашивай, что со мной! — ору ему в спину сквозь разрывающие грудь рыдания.
Падаю обратно на подушку и закрываю ладонями лицо, чтобы заглушить горькие слёзы и всхлипы. Ещё досаднее становится от того, что я изо всех сил старалась избежать этой ссоры, но всё равно сорвалась. Нет, чтобы обнять уставшего мужа, накидала ему предъяв и наорала. Знаю же, что если бы у него была возможность, то он всё время был бы с нами.
Выплакав всю обиду, скатываюсь с кровати и иду на кухню. Егор стоит у открытого окна и сминает в кулаке пачку сигарет. В последнее время я всё чаще чувствую от него запах табака. Дома он никогда не курит, но на работе справляется как может. Он не спит сутками и, уверена, ему тоже нелегко. Подхожу к нему так тихо, как это вообще возможно с моими габаритами. Любимый, не оборачиваясь, выбрасывает руку назад. Ныряю под неё, опустив голову на плечо. Он сдавливает крепче. Прикрывает веки и трёт пальцами переносицу.
— Прости, Диана. Я знаю, что тебе трудно и одиноко. Я тоже скучаю по вам. По тебе, Ди. Мне тоже не хватает жены. Её тепла и нежности. И когда прихожу домой, мне хочется этого, а не очередного скандала. Я устаю и злюсь из-за невозможности быть с вами. Я не хотел срываться на тебе, но я так устал. — бомбит с хрипотцой в глухом голосе. — Ты же знаешь, что я так впахиваю, чтобы быть с вами, когда родятся малышки. Даже зная мою ситуацию, никто не даст мне отпуск на месяц, если не отработаю свои часы. Потерпи ещё немного, родная. До родов осталось три недели. А когда ляжешь на сохранение, я буду заскакивать к вам так часто, как только смогу.
Ничего не отвечаю, обвив руками торс. Жму губы к колючему подбородку. Егор водит пальцами вдоль позвоночника и, опустив ниже, разминает ноющую поясницу. Он уговорил меня перевестись в его клинику, чтобы у него была возможность видеть меня чаще, а не лететь в ту больницу, где я наблюдалась, только чтобы помахать рукой в окно, ведь к тому времени, как он закончит работу, посещения уже заканчиваются. Он даже договорился об отдельной палате, чтобы "эти панически настроенные наседки не пугали меня всякими кошмарами о родах и первых месяцах младенцев". Это его дословные слова. Я на самом деле рада, что он сделал это для меня. Сидя в очередях, я такого наслушалась, что потом несколько дней ходила на панике. Мы долго спорили и о том, чтобы последние две недели провести в палате, но при многоплодной беременности избежать этой участи нельзя. Даже при двойне последние две недели самые ответственные, а при тройне и подавно.
— Ты голодный? — толкаю еле слышно ему в горло. — Я нажарила картошки с грибами. Разогреть?
— Жаренная картошка? Звучит вкусно. — ухмыляется Хулиган, подбивая пальцами подбородок. — Я сам разогрею. Отдыхай, Котёнок.
— Я и так целыми днями отдыхаю. Могу я хоть немного поухаживать за своим мужем?
Он негромко смеётся, оставляя короткий нежный поцелуй на моих губах.
— Только если немного. Тебе нельзя слишком утомляться.
Киваю и накладываю в тарелку ужин. Егор тем временем покидает кухню, чтобы надеть шорты и футболку, а не ходить, как раньше в одних трусах. У нас до сих пор есть секс, но его катастрофически мало и он максимально скучный. Ещё одна причина моего извечного уныния. Не зря, оказывается, придумали фразу: недотраханная женщина — злая женщина. Я же просто в ярости.
— Тебе набрать ванную? — спрашиваю, как только садится за стол.
— Я в душ схожу. Жене же теперь нельзя валяться со мной в ванне. — лыбится гад довольно.
— Твоей жене теперь вообще ничего нельзя. Ни кофе, ни алкоголь, никаких цитрусов, никакой горячей воды и никакого нормального секса. — бубню обречённо и, громко вздохнув, выкатываюсь из кухни.
Муж перехватывает меня на выходе, поймав за руку. Прокручиваюсь к нему лицом. Встречаюсь с потемневшим омутом бирюзовых глаз и влажно втягиваю кислород, ощущая, как он выжигает лёгочную ткань. От одного такого взгляда сердце ускоряется, а внизу того, что раньше было идеально плоским прессом, растекается жидкий огонь, собирая влагу на тонком хлопке трусов. Жаждущие его тепла пальцы ныряют под ворот футболки, раскатывая по гладкой коже лёгкую испарину. Дыхание Егора тоже срывается дробью, стоит только прижаться губами к горлу и прикусить подбородок.
— Кажется, кому-то срочно нужен перепих. И я говорю не только о тебе, Ди. — режет, сгребая мои пальцы и прикладывая их к твердокаменному члену.
— Мне нужен нормальный секс, а не это. Мне не хватает той дикости. — предупреждая новые аргументы, прикладываю пальцы к его губам. — Я знаю и понимаю, что нельзя. Но хотеть ты мне не запретишь.
— И не собирался. Как только спадут все запреты, я так тебя оттрахаю, что будешь молить о пощаде, а пока придётся тебе получать оргазмы, стараясь не уснуть. — смеётся Гора, беря за руку и ведя за собой в спальню.
— Ты же хотел есть. — пищу, глядя, как он срывает футболку и скатывает шорты с боксерами, выпуская на волю перекачанный кровью агрегат.
— Сначала аперитив, Дикарка.
Посмеиваясь, подцепляет край домашнего платья и стягивает через голову, оставляя меня в одном нижнем белье. Запускает руку в трусы, жадно трогая пальцами и размазывая смазку по клитору.
— Блядь, как же ты течёшь. Обожаю, когда ты возбуждена. — спуская трусы, приникает ртом к сверхчувствительной груди, посасывая сосок. Учитывая степень обострения нервных окончаний, уже этого достаточно, чтобы кончить. — Ложись на бочок, Ди. — командует, подтягивая меня к постели.
Осторожно укладываюсь на бок, любимый прижимается сзади, поднимает мою ногу, удерживая под коленом, и ужасно медленно просовывает в меня член. Захлёбываюсь оргазмом на втором же толчке, но Северов не прекращает томных движений бёдрами, пока не вырывает из меня новый крик. Лишь после этого заливает влагалище потоком семени с протяжным хриплым рыком. Отпускает мою ногу, но только чтобы перебросить кисти на живот.
— Не потревожили малышек?
— Они всегда успокаиваются, когда ты рядом. Им тоже без тебя не спится.
— На этой неделе постараюсь не брать ночные дежурства, чтобы побольше побыть с вами. Но ничего не обещаю. — добавляет быстро, пока я не успела настроить себе иллюзий.
— И не надо обещать. — трещу вполголоса, понимая, что начинаю медленно скатываться в сон. — Этого уже достаточно.
— Люблю вас, мои девочки. Отдыхайте. Особенно ты, родная. Тебе нужны силы. — это последнее, что я слышу, прежде чем отключиться.
Через четыре дня уже обустраиваюсь на новом месте. Комната мало смахивает на стандартные больничные палаты. Тёплый оттенок стен, занавески на окнах, живые цветы на подоконниках, плазма на стене, небольшой холодильник в углу, электрический чайник, пара стульев и даже маленьких диванчик. Не родной дом, конечно, но в таких условиях можно пожить какое-то время.
— Ещё что-то надо? — спрашивает Егор, занося две сумки, одну с вещами, а вторую с продуктами.
— Ты йогурт мне купил?
— Купил. Клубничный и вишнёвый. И три кило конфет.
— Три? — вскрикиваю, распахивая широко глаза. — Зачем столько?
— Затем, любимая, что ты минимум половину килограмма приговариваешь за день.
— Не правда! — смеюсь, шагнув в кольцо надёжных рук.
Муж тут же целует в макушку и ржёт.
— Я каждый день их досыпаю в вазу, чтобы ты не жаловалась, что много ешь.
— Сволочь. — шуршу, вбивая в лёгкие терпкий запах Горы. — Моя любимая, заботливая сволочь.
В последние дни он действительно все ночи проводил дома. Оказывается, я совсем отвыкла засыпать в его объятиях. Он пообещал, что после рождения дочек первый месяц проведёт с нами и будет во всём помогать. А потом вернётся в стандартный ритм работы с ночными сменами не больше двух раз в неделю. Даже его наставник понимает, что женщине с тремя младенцами не вытянуть в одиночку.
Дни тянутся долго и монотонно. Я читаю книги или смотрю что-то на ноутбуке. Муж держит слово, заскакивая ко мне каждый раз, как выпадает свободная минутка. Он выглядит уставшим. Мы вместе обедаем и ужинаем. Если удаётся, то Егор ложится ко мне, и мы разговариваем или смотрим фильмы. Часто он уходит только после того, как я засыпаю.
— Мне надоело спать без тебя. — бухтит, приложив ладони к животу. — И без наших пузожителей. Когда по квартире не носится торнадо и не орёт во всё горло, там пиздос, как тихо и скучно.
— Вот теперь ты понимаешь, как "весело" было мне одной. — плюю ядовито.
Егор давно уже смирился с моей извечной колкостью, поэтому даже не реагирует. Только улыбается, качает головой, обнимает или целует.
— Зато это наши последние относительно спокойные деньки. Как сегодня наши девочки?
— Как всегда. Доводят мамочку до белого каления. Успокаиваются, только когда тебя слышат. Кажется, они выбрали себе любимчика.
— Просто они все в тебя. Да и как можно не любить такого красавчика?
Игриво поигрывает бровями, разражаясь заразительным смехом.
Сколько бы времени мы не проводили вместе: минуту или два часа, он постоянно трогает живот и так улыбается, когда дочки пинаются, что я перестаю думать обо всех доставляемых ими неудобствах. Истинное счастье — видеть мужа таким счастливым. Все приключения и проблемы, что мы пережили, стоят этого сияния.
День родов неумолимо приближается, но я абсолютно спокойна. Никаких лишних нервов и истерик. Я очень хотела родить сама, но весь докторский консилиум запретил мне это делать. С таким узким тазом даже одного ребёнка воспроизвести на свет непросто, а троих я тупо физически не вытяну. Мне заранее пророчат роды не менее двадцати часов. Я старалась настоять на своём, но Егор спокойно и ровно выложил десяток аргументов "против". Я доверилась ему не только как мужу, но и как доктору. И сегодня он подтверждает мои мысли.
Почти бесшумно входит в палату, чтобы не разбудить меня. Я слышу, но притворяюсь, что сплю. Егор ложится рядом, закопавшись лицом в мои волосы. Честно говоря, немного дуюсь. Его не было с самого утра, а уже вечер.
— Привет, мои малышки. Надеюсь, вы не против, если я отрублюсь рядышком? — высекает вполголоса устало.
— Что-то случилось? — выпаливаю с напряжением.
— Я думал, ты спишь.
— Нет, просто дремала. Ночью футболистки устроили матч, использовав мой мочевой пузырь вместо мяча. Они без тебя успокаиваться надолго не планируют. Скучают по папе.
— А ты скучаешь по мужу? — выбивает так же глуховато.
— Муж? Какой ещё муж? Я уже забыла, как он выглядит. — посмеиваясь, приваливаюсь спиной к стене. Егор подкладывает подушку под поясницу. — Где ты пропадал?
— На операции. Она затянулась. Извини, Котёнок, но даже сообщение отправить не мог.
— Плохо прошло? — шелещу осторожно.
— Нет, всё прошло отлично. Просто чувствую себя так, будто меня толпой имели во все щели. Никогда не думал, что это так выматывает.
— Перестань говорить загадками, Егор. — требую жёстко, сжав ладонями его голову. — Что случилось?
И тут он расплывается в улыбке от уха до уха.
— Второй хирург не смог присутствовать. Представляешь, Дианка, я его заменил. Впервые напрямую от меня зависела чужая жизнь.
Сердце набирает обороты, раскручиваясь на канатах артерий. Радость за своего мужчину расползается по нутру.
Толкнувшись к нему, прибиваюсь лбом в его лоб и шепчу:
— Я же говорила, что ты станешь отличным врачом. Я горжусь тобой, мой Хулиган. Очень горжусь. Как и тем, что я стала женой такого замечательного мужчины. Ты самый лучший и добьёшься любых высот.
— Только если ты будешь рядом.
— Конечно, буду. Я же обещала никогда не отпускать тебя.
— А я никогда не отпущу тебя. И самое главное: я буду рядом, когда придёт время. — проводит пальцами по пузу, а я выдыхаю от облегчения, ведь он до последнего не был уверен, что сможет присутствовать на рождении наших детей.
И вот настаёт тот самый долгожданный день.
Придерживая за спину и скрипя зубами, муж ведёт меня в направлении операционной. Помогает мне забраться на стол и стоит рядом, напряжённо контролируя каждое действие акушеров. Если бы мне не было так волнительно, то точно тряслась бы от страха. Егор не отпускает мою руку. Его собственные, пусть и мелко, но беспрерывно дрожат. Он то и дело проверяет, всё ли идёт по плану. Знаю, что одинокими ночами он изучал гигабайты информации по "кесарево" и рождению тройни.
Всё, что происходит, неважно. Ровно до того момента, пока громкий детский плач не заполняет комнату. До той секунды, пока я не вижу крошечный, вопящий, окровавленный комочек со сжатыми миниатюрными кулачками. Ничего не имеет значения, пока муж с безмерным трепетом не берёт на руки нашу дочь, роняя слёзы на сморщенное личико. Мне приходилось видеть, как мужчина, переживший столько ужасов, плачет. Но впервые я вижу слёзы радости. В груди щемит. У самой в глазах жгучая соль.
— Спасибо, Ди. Ты… — прикусывает губы, озаряя счастливой улыбкой помещение. — Вы — лучшие. Я не знаю, что сказать. Не могу… — сдерживая эмоции, прикрывает веки. — Я просто не знаю, какими словами тебя благодарить за это чудо. — обрывается. Вдыхает. Задерживает дыхание. Переключает внимание на дочку. — Прости меня, малышка. За слова, что я не хочу тебя.
— Не надо, Егор. — прошу приглушённо. Он вскидывает на меня полный боли и одновременно эйфории взгляд. — Это в прошлом. Ты сказал это в минуту отчаяния. Оставь. Отпусти.
Он опускает подбородок в согласии. Бережно перехватывает малышку одной рукой. У меня замирает сердце, когда он так делает. Любимый замечает мой испуг и присаживается с малышкой на руках на корточки.
— Не бойся, родная. Я тренировался. Ещё на Нике.
— Научишь и меня так делать? — шелещу, повернув голову, чтобы увидеть личико дочери в первый раз.
— Научу, Котёнок. — усмехается муж, снова перебрасывая взгляд на дочку. — Она такая красивая.
— Очень. Но ты помнишь, что надо приберечь пару комплиментов и для ещё двух дочерей?
— У меня хватит комплиментов для каждой моей девочки. Особенно для самой важной. Первой…
Наш диалог прерывает пронзительный крик второй дочки. Егор передаёт малышку акушерке, чтобы забрать у врачей вторую дочь. И снова слёзы. Обоюдно. Я не могу насмотреться на доченьку. Муж опять присаживается рядом, чтобы показать мне второе чудо, сотворённое нами.
— Они одинаковые. — шепчу растерянно. — Как мы их различать будем?
— По глазам. — тихонько отбивает он. — Присмотрись, у Арины они немного темнее.
Опять забирает первого младенца и показывает мне обеих.
Кто из них Арина, понимаю, только когда внимательно всматриваюсь в одинаковые лица дочерей и замечаю, что у той, которая родилась первой, они немного темнее.
— Старшая… Тёмная… — шуршу, находясь в замешательстве и лёгком шоке.
— Дурочка. — смеётся Северов. — В нашей семье никогда не будет "тёмных". Одного хватит. А в моих девочках только свет.
— А то я святая. — усмехаюсь, ибо крошка сжимает мой палец в кулачке. — Красавицы мои. Какие же вы лапочки. Я так вас люблю. Мы с папой вас ждали.
Пока шепчу дочерям всякие нежности, разносится плач нашего третьего ребёнка. Вскидываю голову, чтобы увидеть ту, что отделилась от остальных. Есть у меня уверенность, что она будет отличаться. Но в эту секунду я ещё не догадываюсь, насколько сильно.
Муж берёт дочку на руки, округляя глаза.
— Алинка… — выталкиваю уверенно, но вот в его зрачках плещется сомнение.
— Боюсь, что с этим именем нашему малышу придётся туго. — ржёт Гора, со слезами на щеках прижимая к себе комочек.
— Почему? Мы же решили, что выберем имя, когда родится. Мне нравится Алина.
— Дианка, — хрипит любимый, — я не хочу, чтобы моего сына звали Алиной.
— Сына? — выбиваю ошарашено. — У нас сын?
Муж смеётся и плачет. Приникает к нам, обнимая и оставляя ласковый поцелуй на покрытом испариной лбу.
— У нас две дочки и сын. Миша.
— Арина, Карина и Миша. — давлюсь слезами, глядя на крошечный придаток, не оставляющий никаких сомнений. — И ни разу же из-за сестричек не показался.
— Пацан у нас стесняшка. Придётся мне взять дело в свои руки.
— Тебе-то? — всхлипываю, мечтая обнять детишек. — Испортишь же.
— Мне достаточно того, что я испортил тебя. Испорченные дети мне ни к чему. Хватает жены.
В этих словах и смысл, и обещание, и обожание, и любовь, и суть нашей жизни.
— Ради этого момента стоило пройти все испытания.
— Дикарка… Ради этого момента стоило жить.