Счастье для Хулигана

Глава 41

Я никогда не отпущу…

Только во второй половине ночи, когда коридоры клиники пустеют, на город ложится ночь и окутывает тишиной… Когда сил на метания, крики и слёзы не остаётся… Когда надежда тает… Когда теряю смысл бороться с судьбой и самим собой, брату удаётся утащить меня на рентген, чтобы убедиться, что сотрясения нет. Позволяю заштопать рану, ни разу не скривившись.

По тёмным коридорам виляю призраком. Подойдя к дверям реанимации, не решаюсь их открыть. Не могу позволить себе запомнить Диану такой. Обмотанную проводами, бледную, с кислородной маской на лице. Я буду помнить её в свадебном платье, с улыбкой на персиковых губах, с горящими синими глазами, с бешено колотящимся от любви сердцем.

Моя Аномальная беременна, а я даже не могу принять этот факт. Если бы не этот ребёнок, то ничего не случилось бы. Сейчас были бы с ней дома. Я бы обнимал её, позволяя, наконец, нормально выплакаться и отпустить весь ужас ситуации. Но теперь я один. Сам не понимаю, как дышу до сих пор. Какого хрена мотор до сих пор не остановился. Ведь был же уверен, что если с ней что-то случится, то я умру на месте. Так какого хрена продолжаю жить?! Нахера нам нужен был чёртов ребёнок?! Неужели мы не могли прожить эту жизнь вдвоём?! Разве нам нужен был кто-то ещё?!

Прикрываю веки, но ебаные слёзы всё равно сползают по щекам. Нихуя сделать с этим не могу. Как отпустить её? Если бы не следующий за мной тенью Артём, зашёл бы на склад и сожрал все имеющиеся там колёса. Только бы не принимать тот факт, что могу больше никогда не услышать её голос.

Первая стадия — отрицание.

Её я прошёл всего за минуты.

Вторая — гнев.

Смотрю на раскуроченные кулаки, изрезанные осколками стекла и кафеля руки.

С этим я тоже справился.

Третью стадию — торг, растянул на всё время до этого момента. Молил Бога, молил Дьявола, молил Вселенную… Просил забрать меня вместо неё. Готов был отдать всё на свете, хоть жизнь, хоть весь мир бросить в пекло. Своими руками готов был забирать чужие жизни, пока их не станет достаточно, чтобы выменять на одну единственную. Самую важную и самую дорогую. Вот только никто не откликнулся. И молил, и угрожал, но ответа не последовало. Да и кто мне ответит? Чем поможет?

У Дианки редкая группа крови, и того количества, что удалось достать, катастрофически не хватает. Её братья в пути, но не факт, что они успеют. Счёт идёт на минуты, а чтобы добраться сюда, им нужны часы. Да и не факт, что это поможет. Спасти её может только Тимоха, но он учится за границей. Даже если вылетел бы в ту же секунду, времени не хватит.

— Я привезла одежду. — шелестит за спиной Настя.

Я даже не оборачиваюсь. Утыкаюсь лбом в холодную дверь, возвращаясь к стадии отрицания.

Этого не может быть. Почему с нами? Чем мы с Ди заслужили такую судьбу? Это плата за все мои грехи? Если и так, то почему расплачивается она?

— Егор, знаю, как ты себя чувствуешь, но тебе надо хоть немного отдохнуть. — выбивает брат глухо. — Переоденься. Прими душ. Сейчас ты всё равно ничего не можешь сделать.

— А ты бы ушёл? — толкаю убито.

Он молчит. Мы все знаем ответ.

— Вы справитесь. — обнимает со спины Настя.

Сжимаю кулаки и крошу зубы в бессильной ярости. Что я могу сказать? Что сделать? Ничего. Я ничем не могу помочь любимой девушке. За этой дверью она борется за жизнь, но я ничего не могу сделать. Вот что такое отчаяние. Оказывается, раньше я близко не подходил к нему.

Перекатываюсь по стене и сползаю на пол. С силой прикладываюсь затылком об неё и смыкаю веки.

— Оставьте меня одного сейчас. Я не хочу никого видеть или слышать. Уйдите. Свалите на хрен! — гаркаю приглушённо.

Слышу удаляющиеся шаги. Раздроблено вдыхаю. Подтягиваю колени к груди, упираю в них локти и прячу в ладонях лицо. Продираю пальцами слипшиеся от крови волосы.

— Если там, наверху, кто-то есть, то умоляю, спасите её. Верните мне Дианку. — поднимаю к потолку глаза в надежде, что слёзы, стоящие в них, убедят высшие силы в моей искренности. — Я сделаю что угодно, лишь бы Ди жила. Заберите меня. А если она умрёт, то остановите и моё сердце.

Эхо быстрых шагов заставляет перевести отчаянный взгляд на приближающихся людей. Они кажутся тёмными, смазанными пятнами. Пытаюсь подняться на ноги, но снова оседаю на пол. Мне похуй, как жалко я выгляжу. Вытягиваю ноги и безвольно роняю голову вниз.

— Егор. — сипит брат.

— Я же просил оставить меня.

— Даня за этой дверью?

Кулаками растираю глаза, чтобы прояснить зрение и убедиться, что это не плод воспалённого воображения. Что мне не причудился этот голос. Что он реально здесь. Словно стянутая пружина, подлетаю вверх, встречаясь с синими глазами двойняшки Ди.

— Тим? — выдыхаю, всё ещё не веря в реальность происходящего. — Как?

— Доктор уже идёт, чтобы сделать переливание. — информирует Артём.

— Мы двойняшки. — напряжённо сечёт Тимоха, пожимая плечами, мол, этим всё объясняется. — Со вчерашнего вечера у меня сердце было не на месте. У нас с Даней никогда не было особой связи, что есть у близнецов. Так я думал, пока она не приснилась мне. Просила спасти её дочек. Думал, что это бред, но эта херня не отпускала. Я вылетел первым же рейсом.

— Как ты узнал, где нас искать? — сиплю, едва держась на ногах.

— Отследил её телефон. Столкнулись с твоим братом на улице. Он вкратце объяснил ситуацию. Сестра правда беременна? — выпалив это, отводит взгляд, будто ему стрёмно говорить об этом.

— Из-за этой ебаной беременности она сейчас при смерти! — ору с психопатическими нотами в срывающемся голосе. — Если Диана выживет, то я сам вырву из неё ребёнка! Никогда не стану рисковать её жизнью из-за!..

— Заткнись, Гора! — со слезами в синих глазах кричит в ответ Дикий. — Она просила спасти её дочек! — хватает меня за футболку, дёргая на себя. — Она просила спасти их, а не её! Понимаешь, как для неё это важно?! И не смей говорить, что… — и его голос срывается всхлипом.

— Извините.

Бросив это, отцепляю его руки и выхожу на балкон. Приложив кулак ко рту, во всю глотку вою.

Как я, блядь, даже подумать о таком мог? Это же её мечта! Вот только если она выносит этого ребёнка ценой собственной жизни, то не уверен, что смогу даже взглянуть на него. Известны случаи, когда женщины выдерживали беременность, даже находясь в коме. Но на это уходили все жизненные силы. Они перегорали, чтобы дать жизнь, которая забирает их собственную. Как можно такое принять? Как позволить ей сделать это? Как смириться? И почему Тимоха, мать его, говорит о множественном числе? Она не одна?

— Боже… Ди, дай знак, что мне делать.

— Не отпускай. Никогда не отпускай. Помнишь, как я обещала, всегда быть рядом? Будь их семьёй. Будь рядом с ними.

Понимаю, что брежу, но продолжаю говорить с фантомом.

— Я хочу быть с тобой. Зачем мне дети, если не будет тебя?

— Я буду. Бесконечно, Егор.

— Бесконечно, Диана.

Четыре дня.

Четыре сраных дня.

Четыре бесконечных, одиноких, полных отчаяния ночи.

Семь переливаний крови. Тимоха уже настолько белый, что ещё пара таких заходов, и он сам впадёт в кому. Вся семья Дикарки нескончаемым потоком появляется в больнице. Рядом с её палатой постоянно дежурят минимум двое Диких. Только я круглосуточно несу свою вахту на узкой раскладной кровати, стоящей в углу комнаты. Впервые радуюсь тому, что прохожу ординатуру в этой больнице. Даже пережравший озверина Валерий Павлович оставляет меня в покое. Каким бы мудаком он не был, в нём оказывается куда больше человечности, чем я мог себе представить. Несмотря на бесконечные операции и то, что состояние Дианы не в его профиле, он сам ведёт её. Позволяет мне поселиться в её палате и даёт оплачиваемый отпуск на неопределённое время.

— Ты, наверное, считаешь меня сволочью, как и все остальные. — спрашивает, сменив капельницу и проверив показатели. Я только безразлично передёргиваю плечами из своего угла. Мне сейчас как-то совсем не до него. Даже если бы из ординатуры попёр, я бы жил здесь. Мужчина устало вздыхает и присаживается на стул, глядя мне прямо в глаза. — Я понимаю, Егор, что ты сейчас чувствуешь.

— Неужели? — иронично выгибаю бровь. Сколько раз я слышал это за последние несколько дней? — И что же я чувствую?

— Отчаяние. Ты одновременно веришь и боишься надеяться. Двенадцать лет назад моя жена медленно умирала от рака головного мозга. Я тоже не отходил от неё. До последнего ждал чуда, но его не произошло.

— Очень ободряюще. — рычу колко, но он никак не реагирует на мой выпад.

— Но работая здесь, я видел много чудес. Кому-то везёт, а кому-то нет. Ты думаешь, что я так гоняю тебя, потому что я скотина, и ты мне не нравишься, но это не так. Ты сможешь стать отличным врачом. Возможно, лучшим. Я готовлю тебя к тому, чего ты добьёшься, если не опустишь руки. Если я, чужой человек, поверил в тебя, то поверь и ты в свою невесту. Она могла потерять ребёнка, но этого не случилось. Она могла умереть до того, как её брат прилетел, но она выжила. Она могла сдаться, но продолжает сражаться за жизнь. Если она борется, то и ты не сдавайся. Однажды вы оба добьётесь многого. Подниметесь на вершину. Вместе. Только не теряй надежду.

Эти слова стоят в ушах, сколько не стараюсь от них избавиться. Подойдя к койке, заглядываю в бледное лицо, на фоне чёрных волос кажущееся белее простыней. Чёрные ресницы оттеняющим веером лежат на щеках, на которых нет и капли привычного румянца. Накрываю ладонью плоский живот, и вдруг внутри становится теплее. Опускаюсь на колени, продолжая гладить животик под тонкой тканью покрывала.

— Мои девочки. — шуршу беззвучно. — Ты так мечтала о дочке, Диана. А их целых две. С двумя я точно не справлюсь один. Ты нужна мне. Всем нам, Котёнок. Вернись. Возьми на руки своих малышек. Я хочу видеть, как ты кормишь грудью наших детей. Хочу слышать, как поёшь им колыбельные. Хочу, чтобы ты видела, как они растут, слышала их первые слова, наблюдала за первыми шагами. У нас ещё так много впереди. У нас целая жизнь, родная. Вместе. Ты мне обещала. Как же Нью-Йорк, Ирландия, Шотландия и… Представляешь, я вспомнил — Лондон. Как же тот коттедж в Карелии с бассейном на крыше и снежные сугробы кругом? Ты моя Золушка. Да, жизнь не сказка, но у нас с тобой должно быть "долго и счастливо". Мы уже столько всего пережили, так что не смей сдаваться сейчас. Живи, любовь моя. Моя жизнь. Моё аномальное счастье. Живи, Ди.

— Господи… — раздаётся за спиной жалостливый всхлип. Продолжая стоять на коленях, поворачиваюсь на звук. Мама Дианы ревёт, стоя в дверях. За её спиной с влажными глазами стоит Виктор. — Ты всем нам нужна, доченька. Только не умирай.

— Она не умрёт. Дианка справится. — толкаю уверенно. Поднявшись, обнимаю будущую тёщу. — Она очень сильная. И она обязательно вернётся к нам.

Мои б слова да Богу в уши. Не знаю, верю ли я теперь в него, но после внезапного появления единственного человека, способного спасти любимую, появилась уверенность, что какая-то сущность всё же существует. Есть тот, кто решает наши судьбы. Но если его решение мне не понравится, то я переверну весь мир, но добьюсь своего.

Я никогда в жизни не видел Никиту и Максима такими поникшими. Я не думал, что увижу, как Андрюха и его отец, обнявшись, будут плакать. В тот момент, когда произошёл этот кошмар, я даже представить не мог, что кому-то, кроме меня, может быть так же больно. Вот только они могут потерять дочь и сестру, а я жену и обоих дочерей. Они моя кровь и плоть. Они часть моей жизни. Сложно поверить, что внутри её тела целых две крошечных жизни, созданные нашей любовью. И совсем нереально представить, что Диана больше никогда не вернётся к нам.

Поскольку живу я в больнице, часть Диких живёт в моей квартире, а остальные в гостинице. Я даже не знаю, кто и где. Да и не интересует меня это. Сейчас важно только одно.

Приняв короткий душ, растираю полотенцем волосы и иду к ближайшему автомату с кофе. Даже не дав ему остыть и не добравшись до палаты, почти полностью его выпиваю. Я почти не сплю, следя за любыми скачками показателей, прислушиваясь к каждому шороху, подскакивая к кровати Дианы каждый раз, стоит только принять мелькнувшую на покрывале тень за движение. В такие моменты сам перестаю дышать, надеясь, что это не очередная галлюцинация. Но ничего не меняется.

Так же и сегодня. Опираюсь спиной на стену и неотрывно смотрю на Ди. Глаза снова жжёт соль, но там же она и остаётся. Целую в прохладный лоб и поглаживаю живот.

— Спокойной ночи, мои девочки.

Занимаю место в углу, но продолжаю смотреть на неё до тех пор, пока усталость не берёт своё. Веки опадают вниз, и сознание поглощает темнота.

— Арина, Карина, перестаньте убегать. — кричит Ди со смехом, ловя хохочущих малышек.

Подхватываю на руки визжащую дочь.

— Так нечестно. Ты всегда ловишь меня! — возмущается дочка.

— А ты у нас кто? Карина или Арина? — ржу, когда она начинает дуть губы.

Если бы не более тёмные глаза, чем у сестры, то я бы собственных детей не различал. Жена, наконец, ловит вторую дочку.

— Попалась, капризуля! — вскрикивает она. Перехватив дочку одной рукой, подходит ко мне, нырнув под руку. Оборачиваю тонкие плечи, глядя на сияющее лицо. Она приподнимается на носочках и шепчет прямо в ухо: — Проснись, Северов. Проснись.

Так резко распахиваю глаза и подрываюсь на постели, что голова начинает кружиться, а мозг, как попкорн, раздуваться. Ещё немного и взорвётся. Со стоном прикладываю ладонь к виску, сжав зубы.

— Что тебе приснилось? — шепчет Дикарка.

Говорить с галлюцинацией? А почему бы и нет? Она хотя бы отвечает.

— Ты. Наши девочки. Наша жизнь.

— Тогда почему так подскакиваешь?

Не могу понять, сон это или глюк. Осторожно и медленно открываю глаза, чтобы утонуть в синей глубине.

— Я сплю? — хриплю, боясь ошибиться и поверить в то, что это реально.

— Какой же ты дурак, Егор. — шелестит Дикарка, забираясь сверху на меня. — Можешь вытащить эту долбанную иголку? — указывает глазами на капельницу, перекочевавшую к моей раскладушке. — Я хочу, наконец, тебя нормально обнять.

Приподнимаюсь, часто моргая. Касаюсь подушечками пальцев щеки, носа, губ, волос, шеи. Прижимаю ладонь к груди, ощущая бешеное биение её сердца.

— Это не сон?

— Если это сон, то не просыпайся.

Приняв вертикальное положение, вынимаю иглу и с силой, но особой осторожностью прижимаю к себе Дианку. Она со смехом и слезами бросается на шею. Мои щёки режет кислота. В груди запредельное давление. Глажу её тело, не веря в реальность происходящего.

— Ты вернулась. — выпаливаю сквозь слёзы и нервный смех.

— А как я могла оставить своего Хулигана? — шелестит малышка, цепляя мой взгляд. — Тот поцелуй не был последним. Но этот станет первым. — и, толкнувшись вперёд, вдыхает в меня жизнь вместе со вкусом персика, который я даже не мечтал снова вкусить.