Сторожевой корабль

Глава 1

Торжества в честь основания колонии в Уильямсбурге.

Пятое апреля, Год от Рождества Христова 1701.

Пятого апреля 1701 года от Рождества Христова в столице колонии Вирджинии, городе Уильямсбурге проходил большой праздник

В то время колония Вирджиния была диким местом, изобилующим большими реками, ручьями, островами и огромными лесными массивами, в которые никогда не ступала нога белого человека. Выдры и бобры водились здесь в огромных количествах. В воде было столько рыбы, что человек мог бы наполнить каноэ за полдня. Правда, в этих местах и люди могли пропасть навсегда, и со многими это так и случалось, вопреки их желаниям.

В районах земель приливных вод было совсем немного сколько-нибудь примечательных городов. Путешествие по Вирджинии и Мэриленду облегчалось благодаря большому Чесапикскому заливу и рекам, впадавшим в него. Вместо того, чтобы преодолевать ветхие труднопроходимые дороги, население там использовало реки в качестве нужных им магистралей, и им не было особой необходимости селиться в большие поселения.

.

Здесь появились отдаленные плантации, где топором и факелами искореняли густой лес, чтобы освободить место для табака, которого сажали все больше и больше, из-за этой востребованной сельскохозяйственной культуры.

И когда они все-таки собрались на ежегодный праздник Народного Собрания в столице Уильямсбурге, после своего долгого и проведенного в трудах, одиночества, получилось по-настоящему шумное и веселое гулянье. Улицы были переполнены людьми. Мужчины и женщины, свободные люди, наемные слуги и рабы толпами переходили от одного кутежа к другому. Красивые кареты с соответствующими командами и лакеями в прекрасных ливреях ежеминутно проскакивали по грунтовой улице Герцога Глочестера.

Когда теплый день уступил место вечерней прохладе, в переполненных тавернах, публичных домах, трактирах и обычных заведениях воцарился дух хорошего настроения. В тот день все мужчины, джентльмены и простолюдины, чувствовали приятелями, и плантаторы, торговцы, фермеры, чернорабочие, механики, матросы, воры и попрошайки вместе веселились на улицах.

.

Томас Марлоу стоял в стороне от большого бального зала в доме губернатора, наблюдая за блестящими шелками и бархатом, длинными белыми париками джентльменов и огромными копнами волос на головах дам, когда они двигались по танцевальному месту в своих изысканных костюмах, виртуозно выделывая менуэты.

Он чувствовал, как пот стекает по его лицу под собственным париком. Тяжесть его красного шелкового сюртука с золотым шитьем и облегающего жилета казалась с каждым мгновением все мучительнее. Обувь жгла ноги.

Воздух снаружи был прохладным, сладким и приятным, но внутри зала, с его большими люстрами и сотнями горящих свечей, и толпой людей, кружащихся и приседающих в танцах, атмосфера была тяжелой и почти невыносимой.

Из ближайшего открытого окна Марлоу уловил долгожданный глоток воздуха, а вместе с ним донеслись приглушенные звуки стрельбы, пения, криков и смеха. Простые люди перенесли свои празднования на общественную площадь, ведя себя по-деревенски. Это было совсем другое празднование, чем в высшей степени цивилизованное мероприятие губернатора, и, как представлял себе Марлоу, значительно более веселое.

Но, несмотря на свой дискомфорт, ему удавалось сносно делать вид, что он получает удовольствие. Там не было никого, кроме Фрэнсиса Бикерстаффа, стоявшего рядом с ним, кто мог бы догадаться, насколько он несчастен.

— Я совершенно не понимаю, Марлоу, почему мы должны подвергать себя таким мучениям, — сказал Бикерстафф. – Я чувствую себя так, как будто нахожусь в одним из кругов ада. Я думаю, что в следующей жизни мы увидим достаточно таких вакханалий, чтобы отказаться от них сейчас.

Бикерстафф был одет проще всех в этой толпе. Это не значило, что его одежда была бедной, отнюдь. На нем был синий шелковый камзол, украшенный лишь небольшим количеством вышивки, и тоже синего цвета, простой белый жилет и бриджи, все из тончайшего шелка, без украшений, простого покроя, утонченные и высочайшего качества.

— Послушай, Бикерстафф, — сказал Марлоу, — вряд ли мы смогли бы отклонить приглашение на губернаторский бал. В обществе Вирджинии не продвинешься, если будешь сидеть дома и игнорировать подобные мероприятия.

— Почему ты так одержим стремлением подняться в обществе Вирджинии, для меня это еще одна загадка.

— Есть многое на свете, Фрэнсис Бикерстафф, что и не снилось нашим мудрецам, — Марлоу повернулся к своему другу и улыбнулся. — Разве не так сказал твой Уильям Шекспир?

Бикерстафф фыркнул: — Что-то в этом роде, хотя вряд ли он «мой», этот Уильям Шекспир.

Марлоу был моложе Бикерстаффа лет на десять, по крайней мере, так он предполагал, но это было только предположение. Бикерстафф не стал раскрывать своего возраста, а Марлоу наверняка не знал своего собственного наверняка, но он предположил, что Бикерстаффу было лет около сорока пяти. У него было худощавое телосложение и вечно суровое выражение лица серьезного педагога, которым он действительно когда-то был. Он был образованным человеком, сведущим в латыни и греческом, математике, естественных науках и во всех тех предметах, которые подобает знать джентльмену.

Марлоу открыл было рот, чтобы ответить, когда его взгляд уловил движения в толпе: танцоры расступались с точностью солдат на плацу. Он повернулся и на мгновение смог ясно разглядеть дальний конец комнаты.

И там он увидел ее, впервые за долгое время ночь.

Ее волосы были цвета свежей соломы и уложены в великолепную прическу, удерживаемую золотым гребнем, который, в свою очередь, был украшен драгоценными камнями, которые переливались в свете люстр.

Ее кожа была белой, совершенной и гладкой от лба до верхушек прелестных круглых грудей, приподнятых корсажем. Ее талия была идеально сужена до такой степени, что шелковые юбки из-под кринолина сильно расходились по бокам. Она была красива, и, хотя Марлоу не делал никаких попыток сблизиться к ней, считая это неприличным, учитывая ее обстоятельства, и в действительности разговаривал с ней всего несколько раз за то время пока он был в Вирджигии, в мыслях он был ее рабом.

Ее звали Элизабет. Элизабет Тинлинг. Ей было двадцать три года, и она уже овдовела. Ее покойный муж, Джозеф, был одним из самых богатых плантаторов в проливе. Он умер два года назад от сердечной недостаточности, по крайней мере, так считалось. О его кончине было не много разговоров.

Марлоу купил плантацию Тинлингов у Элизабет вскоре после прибытия в колонию. Тот день, когда они заключили сделку, и, возможно, полдюжины других случайных встреч — вот и все, что у него было с ней.

С того момента, как он впервые увидел ее, он хотел большего, но тогда, при всем своем богатстве, он не занимал какого-либо значительного места в публичном обществе колонии, будучи для них недавно прибывшим, неопределенным человеком.

Многое изменилось за прошедшие два года, и хотя он, возможно, и не был одним из известных людей Вирджинии, его звезда все же восходила. Он сам позаботился об этом.

Он обдумал все это за те несколько секунд, что держал Элизабет в поле зрения. Затем, подобно Красному морю, сомкнувшемуся над легионами фараона, толпа снова собралась, и она исчезла из виду.

Танец, который сейчас объявили, был одним из шотландских танцев, который вполне соответствовал ограниченным танцевальным возможностям Марлоу, и это укрепило его решимость.

— Бикерстафф, я думаю пригласить миссис Тинлинг на следующий танец.

— Смелое решение, Марлоу, но я думаю, что тебя ждет неудача в этом начинании. Вон, идет губернатор. — Бикерстафф кивнул в другой угол комнаты. — И он, кажется, делает сюда поворот на три румба. — В последние несколько лет Бикерстафф стал пользоваться морским жаргоном.

Марлоу посмотрел в указанном Бикерстаффом направлении. Губернатор Николсон действительно пробирался к нему сквозь толпу. Длинные вьющиеся белые волосы его парика развевались вокруг воротника, как конский хвост, когда он приветственно кивал своим многочисленным гостям. Марлоу показалось, что он был взволнован, несмотря на его попытки выглядеть веселым, когда он проталкивался через комнату.

У него были причины волноваться. Марлоу сам об этом позаботился.

— А, вот и Марлоу, как, черт побери, вы, поживаете? — спросил Николсон, игнорируя последних гостей и протягивая ему руку.

— Отлично, губернатор, спасибо. А вы?

— Более-менее. Как и следовало ожидать, от того, что я должен терпеть. А как Бикерстафф, вы поживаете?

— Очень хорошо, губернатор, спасибо, — сказал Бикерстафф, низко ему поклонившись.

— Послушайте, Марлоу, я знаю, что вы пришли сюда отдохнуть, и я прошу у вас прощения, но не могли бы мы поговорить наедине?

Марлоу, как-раз этого и боялся, и его раздражало, что губернатор подошел как раз в тот самый момент, когда он собирался пообщаться с миссис Тинлинг. Он осмотрел комнату, но танцоры заполнили зал, и ему больше не удалось ее разглядеть. — Буду рад, губернатор.

Обоим мужчинам потребовалось около десяти минут, чтобы выбраться из бального зала. Никто не пришел на бал по делам, но и, никто не мог устоять перед возможностью поговорить с губернатором наедине, даже если это могло означать разговор с глазу на глаз под звуки музыки.

Наконец они добрались до кабинета губернатора, расположенного прямо по коридору от главного входа в здание. Это была красивая комната с полками, полными книг в кожаных переплетах, огромным письменным столом и стеллажами с огнестрельными ружьями и пистолетами. Потолок был высотой в двенадцать футов, а одна стена почти полностью состояла из окон, которые, к счастью, были распахнуты настежь. В комнату ворвался прохладный воздух, освежающий, как тропический душ. Марлоу отчаянно хотелось сбросить парик и пальто и насладиться ночным воздухом в полной мере, но он никогда бы этого не сделал в присутствии губернатора.

— Садитесь, пожалуйста, — сказал Николсон, указывая на стул перед своим столом. Он сел, и губернатор позвал своего слугу, чтобы тот принес кувшин с пуншем, что тот и сделал, а также трубки, и вскоре губернатор и Марлоу наслаждались вином и табачным дымом.

— Я догадываюсь, что вы знаете, о я хочу поговорить с вами, — начал губернатор.

— Если речь идет о серебре, прошу вас выбросить это из головы, так как полностью беру вину на себя Мне следовало бы более тщательнее выяснить его происхождение…

— Ерунда. В этом нет никакой вашей виной, и то, что вы вернули его, таким образом, было жестом, — сказал Николсон. — Вы совершили благородный поступок.

"Благородный поступок, — подумал Марлоу. – Верно. Как же, как же?"

Он приобрел обширный набор серебряной посуды у капитана корабля Его Величества «Плимутского приза» Джона Аллэйра. «Плимутский приз» был кораблем морской охраной Королевского флота в порту Вирджинии, посланным для обеспечения соблюдения таможенных законов и защиты колонии от пиратов. Вирджиния была самой ценной колонией во всей Америке, но при всем при этом адмиралтейство по-прежнему считало Чесапик чем-то вроде заводи, куда направляли свои самые прогнившие корабли и несостоявшихся капитанов. В Аллэйра и «Плимутском Призе» они превзошли самих себя.

Как и у большинства в длинной череде неопытных капитанов морской охраны, у Аллэйра было несколько сделок и предприятий на стороне, большинство из которых были нелегальными. Одна из таких сделок заключалась в конфискации контрабандных товаров с прибывающих судов и их последующей продаже, в первую очередь самому себе.

Его удача в этом предприятии закончилась в тот же день, когда он конфисковал то, что оказалось личным серебром губернатора Николсона, и он об этом не знал.

Менее чем через неделю после того, как он выкупил конфискованное серебро, Марлоу пригласил губернатора Николсона отобедать. Губернатор сразу же узнал посуду, которую полгода назад заказал из Лондона. Для Николсона это был последний, невыносимый проступок Аллэйра.

— Я достаточно долго терпел этого негодяя, — сказал губернатор, потянувшись через стол за стопкой бумаг, сложенной у края. — Тот факт, что он имеет звание капитана Королевского флота, меня не впечатляет. Вор есть вор, какое бы звание у него не было.

Через открытые окна Марлоу слышал безудержное веселье толпы на площади, звуки которой почти заглушали нежную музыку, доносившуюся из бального зала в конце коридора.

Широкий рукав камзола Николсона скользнул по различным предметам на рабочем столе - чернильницам, перьям и стакану с пуншем, когда он потянулся за бумагами. Марлоу напрягся, ожидая, что он что-нибудь опрокинет, но этого не произошло.

— Взгляните сюда, Марлоу, — сказал Николсон, найдя нужную ему бумагу в стопке. — Это копия счета за мое серебро.

Он передал бумагу, и Марлоу пробежался глазами по списку. — … Одна сахарница, серебряная, с королевским гербом, одна чаша для пунша, — прочитал он. Он кивнул головой. Он не в первый раз видел этот счет, хотя Николсон этого не знал. — Без сомнений, сэр, что в этом счете указано то самое серебро, которое я купил у капитана Аллэйра. Клянусь Богом, я приношу свои извинения …

— От вас не требуется извинений, Марлоу. — Это была неловкая ситуация для обоих мужчин. — Как я уже сказал, это не ваша вина. Все дело в этом ворюге Аллэйре.

— Мне не хотелось бы так думать о королевском офицере, — сказал Марлоу, — но я не могу даже себе представить, как к нему попало ваше серебро.

Но, конечно же, это было неправдой, Марлоу прекрасно знал, каким образом капитан Джон Аллэйр заполучил губернаторское серебро.

Тот сам сказал ему об этом.