Сторожевой корабль

Глава 22

«Нортумберленд» обогнул мыс Генри, и пройдя на юго-запад через Хэмптон-Роудс достиг реки Джеймса вместе с приливом. Прошло шесть дней после битвы «Плимутского приза» с пиратом, и где-то в большом океане Марлоу уже собирался прощаться с флотом.

Король Джеймс громко расхохотался, увидев, что одинокие «Братья Уилкенсоны», как беспризорные все еще стоят на якоре. С уходом флота во всей Вирджинии и даже Мэриленде не осталось матросов, чтобы отправиться с кораблем в путь.

В отражении длинных вечерних теней Джеймс подвел морской шлюп к пристани в Джеймстауне. Двое их команды «Нортумберленда» выскочили на деревянную платформу, а двое, все еще находившиеся на борту, швырнули веревки, а затем все вместе загнали шлюп, а док. Через двадцать минут шлюп выглядел так, словно никогда не выходил в море.

— Хорошо, ребята, я думаю, вы можете спуститься на берег, — сказал Джеймс, и в сгущающейся темноте он увидел четыре кивающих головы. — Вы нужны мне будете здесь завтра в полдень, и ни секундой позже, — продолжил Джеймс. Его слова были встречены четырьмя самыми искренними заверениями, после чего экипаж «Нортумберленда» перебрался через борт и исчез.

На этот раз не было ни похода на секретный склад, ни приза с пиратской добычей, который нужно было бы спрятать. На этот раз никаких трофеев не было, что разочаровало солдат «Плимутского приза», а также матросов «Нортумберленда». После богатой добычи на острове Смита никто из людей Марлоу больше не довольствовался тем, что просто пережили бой.

Но капитаны торговых судов дали Марлоу солидную награду в качестве благодарности за хорошую работу, и Марлоу поделил ее между всеми. Он положил награду на бочку и вызывал каждого человека по очереди, давая каждому его долю, включая тех, кто находился на борту «Нортумберленда», и по две доли тем, кто был ранен. Это бесконечно приводило в восторг его матросов. Не было ничего, чего бы они не сделали для Марлоу.

— Спасибо, Джеймс, за хорошую работу, — сказал Марлоу, вручая бывшему рабу его монеты, две доли, как и подобало офицеру.

— Спасибо, капитан Марлоу. Думаю, к такому пиратству можно и привыкнуть.

Король Джеймс спустился вниз, чтобы привести в порядок большую каюту. Два часа спустя, когда он привел «Нортумберленд» в идеальное состояние, от носа до кормы, от киля до грузового отсека, он закинул свой ранец через плечо, в последний раз оглядел свою работу, а затем вскочил на причал и направился вверх по темной дороге.

Пыльная поверхность извилистой дороги в лунном свете была цвета высохшей кости, а из лесов и болот по обеим сторонам доносились голоса лягушек, сверчков и множества других ночных обитателей. Джеймс вдохнул тяжелый ароматный воздух, улыбнулся про себя и ускорил шаг.

Марлоу отправил «Нортумберленд» задолго до «Плимутского приза». Он беспокоился, по крайней мере, так он сказал, что небольшой шлюп отважится уйти слишком далеко от берега. Это было серьезное беспокойство, но Джеймс знал, что это только часть его тревоги. Марлоу также хотел, чтобы о его недавней победе в колонии узнали еще до его возвращения. Так, что когда люди с «Нортумберленда» появятся в Уильямсбурге с деньгами в карманах, он был уверен, что эта история разнесется по всему городу, как если бы о ней напечатали плакаты и расклеили их на каждом здание в проливе.

От Джеймстауна до Уильямсбурга было почти шесть миль, но у Короля Джеймса была хорошая мотивация, и он шел быстро. Ему потребовалось менее двух часов, чтобы добраться до окраины столицы, скопления цивилизации посреди дикой природы. Только что он шел по темной сельской местности, где почти не было ни домов, ни людей, а сейчас он смотрел на улицу Герцога Глостера, вдоль которой стояли дощатые дома и магазины, а в дальнем конце — фундамент нового здания Капитолия, среди штабелей материала и строительных обломков.

Джеймс пошел в тени зданий, ступая медленно, бесшумно и прислушиваясь к звукам ночи, как его приучили делать это в детстве. Несмотря на слова Марлоу, большинство жителей Уильямсбурга не верили в права свободного чернокожего человека. Никто в этом городе не верил, что чернокожий имеет право бродить по улицам поздно ночью, и уж точно не с заткнутым за пояс пистолетом и саблей на боку, вроде тех, что были у Джеймса. Быть пойманным таким образом было бы достаточным основанием, чтобы оказаться на виселице.

Он осторожно шел по улице, останавливаясь, чтобы прислушаться, а затем снова шел. Однажды ему показалось, что он услышал звук каблуков по гравию. Он замер и низко пригнулся к дереву, потерявшись в его тени, оглядываясь по сторонам и чувствуя тревогу, но ничего особенного не произошло, и он пошел дальше.

Наконец он достиг жилища Элизабет Тинлинг, маленького уютного деревянного домика недалеко от строящегося Капитолия. Он окинул взглядом дорогу, а затем, убедившись, что там никого нет, проскользнул во двор мимо конюшни и к задней части дома.

Комната Люси находилась на первом этаже, в этой части, сразу за кухней. Это была крошечная комнатка, не больше, чем большинство чуланов в доме Марлоу, но это была ее отдельная комнатка, которая считалась чуть ли не наградой, чего большинство рабов не могло себе даже представить.

Джеймс подкрался к окну, снова огляделся, а затем тихонько постучал по стеклу. Он покачал головой и усмехнулся странности ситуации. Еще месяц назад он даже и представить себе не мог, что ночью, крадучись, будет пробираться, как какой-то преступник, сюда только для того, чтобы навестить эту глупую девчонку. Он счел бы это намного ниже своего достоинства.

Но теперь, подумал он, со всем, что он обрел: командование «Нортумберлендом», участие в битва на острове Смита, признание Люси в любви, у него и так хватает достоинств, чтобы пожертвовать такой мелочью. И, - подумал он, - этим все же стоит пожертвовать.

Он постучал еще раз, чуть сильнее, и в окне появилась, аморфная фигура Люси, сквозь темноту волнистого стекла. Она распахнула окно. Она выглядела растерянной, сонной, и немного раздраженной, но, увидев Джеймса, широко улыбнулась. Сон исчез из ее глаз.

На ней была только хлопчатобумажная сорочка, и тонкая ткань ниспадала с ее тела таким образом, что подчеркивала ее грудь и изгиб талии. Она не могла бы быть более соблазнительной, даже, если бы на ней вообще ничего не было. Мягкие каштановые волосы падали ей на плечи и большими локонами висели на шее.

— Что ты крадешься, и выглядишь как какой-то пират? - спросила она.

— Чего бы ни хотели пираты, мэм, я пришел именно за этим. - Джеймс улыбнулся ей в ответ.

— Тебе лучше залезть сюда, пока тебя не повесили, как вора. - Люси отошла в сторону, и Джеймс молча влез через окно. Она закрыла его и повернулась к нему, а он обнял ее тонкую талию, притянул к себе и поцеловал.

Люси положила руки ему на грудь, такие крошечные по сравнению с его телом, и ответила на поцелуй, сначала скромно, а потом с нараставшей страстью. Она провела руками по его шее и волосам, и он наслаждался ощущением ее тонкого, сильного тела, ее гладкой и идеальной кожи под хлопчатобумажной сорочкой.

— О, Джеймс, — тихо сказала она, затем положила руки ему на грудь и чуть-чуть отодвинулась, так что Джеймс все еще мог держать ее в своих объятиях. — Скажи мне, что любишь меня, Джеймс. Ты не слишком горд, чтобы сказать мне это, не так ли?

Джеймс посмотрел в ее темные глаза, детские и искренние. Не так давно он был бы слишком горд. Не так давно он не смог бы полюбить ни ее, ни кого-нибудь еще. Но многое изменилось с тех пор.

— Я люблю тебя.

— Ты женишься на мне, если моя хозяйка даст разрешение?

Джеймс почувствовал, как его пронзила ярость при мысли, что Люси потребуется разрешение ее хозяйки, ее владелицы, прежде чем она сможет выйти замуж, как если бы она была какой-то скотиной для разведения. И что для них значит брак? Смогут ли они жить вместе, спать вместе как муж и жена?

— Джеймс, прости, — сказала Люси. — Не сердись на меня. Я просто… я хочу стать твоей женой.

Джеймс крепко обнял ее и прижал к своей груди. — Конечно, я женюсь на тебе. Я был бы горд, жениться на тебе, — сказал он. И он сказал это совершенно искренне.

— Ты думаешь, что я просто глупая девчонка, я это знаю. Но ты был бы удивлен, если бы знали обо мне все, что можно было узнать, все, что я сама выдумала и совершала на самом деле.

Люси повернулась к нему лицом и снова поцеловала его, на этот раз еще более страстно, и он ответил на поцелуй с отчаянным желанием, целовал ее в губы, в щеки и в шею.

Он подхватил ее на руки, она, казалось, совсем ничего не весила, и отнес к маленькой кровати в углу. Он уложил ее на жесткий матрац, а затем лег вместе с ней, вытянув ноги вперед. Она возилась с пуговицами на его рубашке, и он гладил рукой ее бедро, под легкой тканью ее рубашки.

Они занимались любовью тихо, страстно, стараясь сдерживать себя настолько, чтобы не потревожить весь дом. Для Джеймса это было похоже на окончательное избавление от всей своей ненависти, изгнание всей своей ярости и принятие новой жизни, жизни, в которой он мог бы сам себе стать хозяином. Жизни, где он мог бы снова познать достоинство и любовь.

Их шепот стих, и они пролежали в объятиях друг друга большую часть часа, когда Люси перевернулась и ткнула Джеймса пальцем в грудь. — Ты лучше уходи скорее отсюда, мистер. Если моя госпожа найдет тебя здесь, то будет чертовски недовольна.

— Если ты настаиваешь, — сказал Джеймс, неохотно отпуская ее и вставая. Он выглянул в окно, пытаясь найти свою одежду. Было где-то около трех часов ночи, в городе темно и тихо.

Он медленно, потихоньку оделся, и взял рюкзак. Люси сидела в постели, держа перед собой простыню, застенчиво и скромно улыбаясь. Джеймс подошел к ней и подарил последний поцелуй. — Я люблю тебя, Люси. Как только Марлоу вернется, я вернусь сюда так, что еще увидимся.

— В следующий раз тебе лучше подумать о женитьбе, мистер, — сказала она. — Так что приходи не на свидание, а в качестве жениха, я имею в виду.

— До следующего раза. — Джеймс улыбнулся, а затем распахнул окно и спрыгнул на землю снаружи. Он присел, ударившись о газон, и остался в этом положении, напрягшись и прислушиваясь к ночи. Где-то ему послышался шорох, какое-то движение, но это могло быть что угодно, ветер или животное. Он оставался на месте еще минуту, но других звуков не было, по крайней мере, посторонних.

Он выпрямился и пошел по траве, осторожно ступая каждым шагом. Его шаги были бесшумными. Он пересек лужайку, невидимый в тени и двинулся по узкому проходу между забором и маленькой конюшней. В воздухе витал знакомый аромат запахов: лошадей, сена, навоза и небольшой намек на сопревшую кожу.

Джеймс прошел вдоль стены здания и остановился, прежде чем выйти из тени на дорогу. Ни звука.., поэтому он сделал осторожный шаг вперед.

А потом появился еще один запах, не животного, а человеческий, безошибочно узнаваемый для того, кто провел так много времени в тесном заточении. Джеймс обернулся, и его рука потянулась за пистолетом, и когда он это сделал, он услышал звук кремневого замка, вставшего на место.

Он остановился, стоя как статуя из черного дерева. Не далее, чем в десяти футах, спрятавшись на лужайке у конюшни, стояли двое мужчин. У обоих были мушкеты, и оба мушкета были направлены Джеймсу в грудь. Это были присяжные заместителями шерифа Витсена.

Наконец, молчание нарушил один из присяжных. — Какого черта ты здесь делаешь, парень, — спросил он, — шныряя в темноте?

— Черт возьми, а не пистолет ли у тебя за поясом? — добавил второй.

Три дня «Возмездие» дрейфовало, паруса были порваны, штурвал заклинило, а команда чинила повреждения, как могла, лечила раненых, и выбрасывала мертвых за борт.

На борту было немного лекарств, за исключением рома, но, по крайней мере, его было много, и его не жалея раздавали как раненым, так и здоровым. Тех, у кого были ранены руки или ноги, которые не подлежали перевязке, накачивали выпивкой, чтобы лишить чувствительности а затем удерживали на месте, пока плотник удалял поврежденные конечности теми же инструментами, которые он использовал, чтобы починить разбитый фальшборт. Отрубленные конечности выбрасывали за борт, и в большинстве случаев остальные части человеческих тел следовали за ними через несколько дней.

К четвертому дню все те, кто считали, что умрут, умерли, а те, кто, думал, что, выживет, были на пути к выздоровлению. Около тридцати человек были убиты или ранены, четверть экипажа «Возмездия», и у Леруа не было ни единого шанса показать себя в нужном свете. Но даже после того, как эти люди ушли, оставалось девяносто человек команды, годных к бою, и эти девяносто пиратов жаждали крови.

Леруа стоял на квартердеке, наблюдая, как Уильям Дарналл перемещался по палубе, собирая людей и отправляя их на корму. Пришло время решить, что они будут делать, в том числе решить, останется ли Леруа капитаном. Вся популярность, которую он приобрел благодаря богатству и удаче, которое принесло им его соглашение с Рипли, была почти сведена на нет катастрофическим нападением на табачный флот.

Француз провел вспотевшей ладонью по ореховой рукоятке пистолета, засунутой за красный пояс. Он сделал большой глоток из своей бутылки рома. Если кто-нибудь предъявит серьезный вызов его командованию, он его застрелит, а если остальные нападут на него и убьют его за это, то значит такова его судьба. Он скорее умрет на квартердеке «Возмездия», чем потеряет над ним командование.

— Ладно, ребята, слушайте сюда, — крикнул Дарналл, и многие разговоры прекратились, и все обернулись к квартирмейстеру и Леруа. Леруа решил остаться на квартердеке, все еще считая себя их капитаном и не присоединяться к остальным на палубе, и отсюда он видел неодобрительные взгляды, бросаемые на него с кормы.

— Я полагаю, что об этом бое и о том, что мы собирались сделать с табачным флотом, было уже много разговоров, — продолжал Дарналл, — и я полагаю, что мы снова настроены на охоту за добычей, так что нам лучше решить, куда бы мы могли направиться сейчас.

— Мы возвращаемся в Кейпс, — объявил Леруа, как он надеялся, окончательно.

— Ты не имеешь права отдавать приказы, сумасшедший старикашка, — крикнул боцман. Его лицо было искажено гневом. В бою он потерял три пальца на левой руке.

— Мы тебя уже один раз послушали.

— Чертов ублюдок, ты завел нас прямо в ловушку!

Леруа полуобернулся и сплюнул на палубу. — Ба, в ловушку? А ты, что знал, что это ловушка, cochon, или кто-нибудь из вас знал?

— Ты не достоин быть капитаном, сумасшедший ублюдок! Я говорю, ты нам не подходишь!

Леруа медленно вытащил саблю из ножен, не сводя глаз с боцмана, и когда он заговорил, его голос был ровным и ужасно здравым. — И ты мне это говоришь, а? Ты предлагаешь проголосовать за капитана, но не называешь мое имя, так? Ты что, хочешь сразиться со мной?

Эти слова заставили боцмана остановиться с открытым ртом, как и предполагал Леруа. Леруа, может быть, и был стар, и возможно даже сумасшедшим, но он по-прежнему оставался самым опасным человеком на борту, искусным бойцом, абсолютно беспощадным и абсолютно бесстрашным. Это был факт, который никто не подвергал сомнению. Его одолели в схватке только один раз в жизни, и это сделал Малахий Барретт, и, если бы он когда-нибудь пересекся с ним, он убил бы и его.

— Я не собираюсь драться с тобой, так как у меня нет половины руки! — ответил боцман, поднимая забинтованную левую руку. К несчастью для этого аргумента, он был правшой, и все на корабле это знали, и с его правой рукой все было в порядке, поэтому, бормоча проклятия, боцман прислонился к фальшборту и перестал протестовать.

— Вот, что мы сделаем, э-э-э, и вы проголосуете за это сейчас, — сказал Леруа, сохраняя влияние на команду. — Мы возвращаемся в Чесапикский залив. Тот корабль, с которым мы сражались, теперь ушел вместе с конвоем, и если он вернется, то больше нас не одурачит. Сейчас в бухте нет военных кораблей, и там стоит на якоре много дорогих призов, а на берегу много прекрасных домов, не так ли? Преподнесем этому гребаному ублюдку урок за стрельбу по «Возмездию»?

Он прищурился и посмотрел на лица и головы на палубе. Некоторые головы закивали и стали обмениваться комментариями.

— Может у кого-нибудь есть другие предложения? - спросил Дарналл, и за этим вопросом последовало продолжительное молчание. Леруа знал, что команда будет ворчать, как всегда делают пираты, но немногие из них хотели брать на себя ответственность за н предложение. Возможно, боцман, но Леруа только что кастрировал его.

— Я думаю, мы сделаем, как сказал Леруа, — сказал один из головорезов, и за ним последовал хор согласных.

— Может кто-нибудь не согласен? — спросил Дарналл, но все промолчали, даже боцман, который просто смотрел на палубу.

— Тогда решено, — объявил Дарналл. — Идем в Чесапик.

— Oui, oui, bien, — проворчал Леруа, а затем крикнул: — Тогда ставим паруса, а? Prez et plein, полный ход и вперед.

Ветер и течение направили их на север, и им потребовалось почти два дня, чтобы преодолеть это расстояние, два беспокойных дня в открытом море, прежде чем развернуться и, наконец, пройти мыс Чарльза и остров Смита обогнув их носовой частью правого борта.

Они плыли всю ночь, не заботясь о том, чтобы в темноте не наскочить на отмели между Мидл-Граунд и мысом Чарльза.

Когда взошло солнце, Леруа надеялся увидеть какого-нибудь случайного торговца, направляющегося в бухту или из нее, но кроме воды и далеких низких мысов ничего не было видно, поэтому он приказал укрепить реи и повернул нос «Возмездия» на запад.

К концу утра они преодолели мыс Чарльза, обогнули Мидл-Граунд и взяли курс на Хэмптон-Роудс, где, как он надеялся, будет в изобилии добыча. На насосах команда работала по часу за вахту, но теперь, когда ветер разогнал судно до десяти узлов, старое. усталое «Возмездие» шло почти без остановок. Но что хуже всего, людям приходилось работать на насосах самим, не имея на борту пленных или рабов, которые обычно эту работу делали за них.

В фор-марселе также была зияющая дыра, и Леруа ожидал, что парус лопнет в любой момент. Когда корабль накренился, и трюм немного залило, из люков поднялся отвратительнейший запах, даже по меркам пиратов. «Возмездие» сейчас не смогло бы противостоять никаким военным кораблям. Оно было почти изношено.

Когда они пересекали устье залива, не было видно ни одного судна, ни к северу от реки Йорк и залива Мок-Сак, ни к юго-западу от Норфолка. Это было не то, что Леруа надеялся найти, но Хэмптон-Роудс все еще был заслонен от их взора Пойнт-Комфортом.

Леруа расхаживал взад и вперед по квартердеку, а когда разочарование брало над ним верх, он вытаскивал из-за пояса пистолет, сбивал пролетавшую чайку, и смотрел, как она разрывалась в облаке крови и перьев, а затем снова возобновлял свои шаги.

Через час на носу правого борта они увидели широкий Пойнт-Комфорт . — Там, на Хэмптон-Роудс, стоит корабль! — прокричал человек наверху. — Похож на торговца, большой ублюдок! Стоит на одном якоре!

Леруа ничего не сказал. Он прекратил ходить и подождал, пока «Возмездие» не приблизится к траверзу мыса, что позволит ему самому увидеть залив за его пределами. Там действительно стоял большой корабль, и, скорее всего, торговый, но в последнее время он стал не очень доверять внешности.

— Мы идем на него! — крикнул он. — Заряжайте основные пушки и стреляйте из них, мы раздолбим этого сукина сына, если он выстрелит в нас хоть один раз!

Возражений по поводу этой предосторожности со стороны экипажа не было, и они быстро принялись заряжать орудия, стаскивая сложенные поверх них мотки веревки, пустые окурки и личные вещи и сбрасывая все это большой кучей на главный люк. Леруа велел повернуть нос, чтобы «Возмездие» приблизилось к одиноко стоящему судну. Он осмотрел ее палубу через подзорную трубу. Корабль находился достаточно близко, чтобы увидеть несколько движущихся фигур, но и только. Казалось невероятным, что это могла быть ловушка, но он не мог избавиться от этого беспокойства.

Merde, - подумал он. - Хрен с ней! Пусть это будет ловушка. Я готов ко всему.

Когда они приблизились на длину кабельтова, он все же увидел несколько человек на палубе. Он сделал большой глоток рома, собрался с духом и почувствовал, как напряглись мышцы, ожидая, когда изображение Малахии Барретта появится в линзе его подзорной трубы. Но он увидел на борту только несколько матросов и дюжего мужчину, похожего на капитана, и ни один из них не был похож на Баррета. Толстяк указал на «Возмездие», повернулся и сказал несколько слов остальным, после чего все они исчезли из виду.

Мгновение спустя они появились снова, на этот раз в маленькой лодке, которая обогнула нос корабля и направилась к берегу в городок Хэмптон. Все люди в лодке, включая капитана, гребли веслами, и они быстро удалялись от своего покинутого корабль.

«Они догадались, кто мы такие, - подумал Леруа, - и оставили нам свой корабль».

Это было похоже на сказку, чтобы в это поверить.

«Возмездие» приблизилось еще на полу-кабельтова, а затем развернулось на своих гротах назад, направляясь к траверзу своей жертвы. Леруа изучал корабль, ожидая, когда сотни людей поднимутся, чтобы разрядить оружие, но на борту, похоже, никого не было.

На борту пиратского корабля надолго воцарилась тишина, тишина врага, тишина стояла и на Хэмптон-Роудс, словно весь мир затаил дыхание.

— Флаг, поднимите флаг! Дайте залп из пушек! — закричал Леруа, и напряжение разразилось подобно грозе, когда отвратительный черный флаг взвился над мачтой, и выстрелили орудия, а команда пиратов зааплодировала и завизжала, как воинство ада.

Но торговец ни на что не реагировал.

— Дайте по ним еще один выстрел! — приказал Леруа, и на квартердеке корабля взорвалось единственное стоявшее там орудие. Кусочки поручня жертвы полетели в воздух, но помимо этого повреждений было мало, потому что пушка была заряжена картечью и мелким металлом, предназначенными для убийства людей, а не для потопления кораблей.

Выстрел пушки эхом разносился по дорогам, но никакой реакции, никаких признаков жизни на борту другого корабля в сотне ярдов от них. — Отпустите и натяните грот! Падайте, там! — закричал Леруа, и «Возмездие» снова двинулось вперед, поворачиваясь к своей добыче, направляясь к ней как стрела, выпущенная из лука. Люди на палубе неуверенно взобрались на перила и в ванты. «Нагнетание ужаса» теперь не было. Эта уверенность была выбита из них еще в прошлый раз. Теперь они напряглись и ждали.

— Разворачивай! Разворачивай! — крикнул Леруа рулевому. Тот повернул штурвал, и «Возмездие» развернулось против ветра за мгновение до того, как ее крюйс-марсель-рея чуть не зацепила рею другого судна. Два корабля столкнулись с содрогающимся грохотом, и только тогда пираты начали кричать.

Они кричали со всей сдерживаемой яростью и напряжением прошедшего часа, прошлой недели, высыпав на палубу этого несчастнейшего корабля. Они размахивали пистолетами, тесаками и кинжалами, бегая взад и вперед, и в слепой ярости им потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что на борту этого корабля, кроме них самих, нет ни одного человека.

Они открывали люки и иллюминаторы и мчались вниз, выбивая двери кают и обыскивая меж-палубные пространства и трюм, но на борту не осталось ни одного человека. Хозяин и трое мужчин с ним были последними, и они находились уже в Хэмптон-Роудс. Корабль не оказал не малейшего сопротивления.

Леруа почувствовал, как его судьба изменилась.

Он поднялся на квартердек торгового судна и оттуда оглядел все, что мог увидеть. Она была большое, водоизмещением около пятисот тонн или около того, и хорошо вооружено. На ее борту имелось двадцать орудий, и они выглядели девяти-фунтовыми, а также снаряды и ящики для пороха на палубе, которые еще предстояло открыть. Такелаж был свеж просмолен и хорошо отлажен, а блестящая отделка и латунь палубы свидетельствовали о том, что судно содержалось в хорошем состоянии. Пока не было никакой возможности узнать, в каком состоянии находилось днище, но он знал, что хозяин, который так тщательно относился к деталям, вряд ли позволит ее корпусу сгнить.

— Капитан. — Дарналл поднялся по трапу на квартердек. В руке у него было две бутылки, выглядевшие так, будто они были доставлены из хозяйской каюты. Он передал одну Леруа.

— На борту ни души, — доложил квартирмейстер. — Похоже, в трюме в основном табак, чертовски много табака, и он стоит целое состояние. Немного денег в хозяйской каюте. Чертовский приз. — Дарналл сделал большой глоток из бутылки.

— Чертовски хороший приз, — согласился Леруа.

— Посмотрел бортовой журнал. Это «Братья Уилкенсоны».

— Угу, — проворчал Леруа. Его рука дрожала от страха, страха, что он может увидеть призрак. Голоса все еще кричали, он их отчетливо слышал, хотя на самом деле не видел, чтобы чьи—то губы шевелились.

Он сделал большой глоток из своей бутылки, позволяя жидкости стекать по его щекам и бороде, пока он глотал ее. Это было красное вино, которое не оказывало такого мгновенного ошеломляющего действия, как ром или джин, так что Леруа пил снова и снова, пока не почувствовал, как по его телу разливается тепло. Он вытер рот рукавом.

— Ты ошибся насчет названия корабля, квартирмейстер, — сказал он Дарналлу. — Что бы ты, черт возьми, ни говорил, он теперь называется «Возмездие».