Сторожевой корабль

Глава 26

Любопытство. Оно съедало Элизабет, как стервятники или как волки жертву. Бикерстафф видел это в ее глазах, в том, как она смотрела на Марлоу. Любопытство, такая же естественная часть женского существа, как воздух для любого человека.

В то же время она видела, что Марлоу был в таком настроении, что не желал слышать ни о каких расспросах даже о своих нынешних заботах, не говоря уже о прошлом, которое так беспокоило ее. И Элизабет была достаточно чуткая особа, чтобы понять это.

И, Бикерстафф понял, что она обратится именно к нему с вопросами.

Он вышел на палубу и пошел вперед, избегая квартердека, который так легко сообщался с огромной каютой. Было темно, почти одиннадцать часов, но света от обилия звезд было достаточно, чтобы он мог видеть все, что ему нужно было видеть.

Он хотел дать ей шанс приблизиться к нему. Не хотел, чтобы ее любопытство сводило ее с ума.

Он облокотился на перила и смотрел вверх на звезды или, вернее, на несколько планет, которые у увидел не более чем за десять минут до того, как она вышла из каюты. Он смотрел, как она поднимается по трапу на квартердек и осматривается, а затем спускается на палубу и идет вперед.

— Добрый вечер, миссис Тинлинг, — сказал он и увидел, как она вздрогнула.

— О, это вы сэр, — сказала она, приходя в себя.

— Простите меня, — сказал Бикерстаф, — я не хотел вас напугать.

— Все в порядке. Думаю, я немного нервничаю. И я думаю, что вам, возможно, пора отказаться от слова «миссис». Эту ерунду выдумал Тинлинг. Пожалуйста, зовите меня просто Элизабет.

— Буду очень рад, если вы окажете мне честь обращаться ко мне как к Фрэнсису.

— Это честь для меня, сэр.

Какое-то время они стояли, молча, их глаза были обращены к звездам, а мысли были где-то в другом месте.

— Как чувствует себя Король Джеймс? - нарушила молчание Элизабет.

— Очень хорошо. Рвота сработала превосходно. Я собирался пустить ему кровь, но, думаю, в этом не будет необходимости. Ему сейчас нужно спокойствие и все наладится само собой, что я наблюдаю весьма часто.

— Вы, врач, сэр? Я жалею, что так мало знаю о вас.

«И еще о Марлоу, который, несомненно, является вашей главной озабоченностью, как и должно быть», — подумал Бикерстафф.

— Нет, я не врач. Я… я был простым учителем. — Он повернулся и встретился с ней взглядом. Она была прекрасна, и простое платье, которое она носила, и простой чепчик с ее желтыми волосами, торчащими из-под него, только подчеркивали эту естественную красоту. Стоит ли удивляться, что она оказалась в центре всей этой бури? Лицом, из-за которого спустило на воду тысячи кораблей и сожгли все башни Трои.

Он улыбнулся иронии этой мысли.

Не прошло и двух лет, как Малахий Барретт обратился к нему за помощью в придумывании нового имени. Нового имени для новой жизни.

— Как звучит «Марлоу»? — спросил Бикерстафф.

— Марлоу?

— Это имя человека, написавшего пьесу о парне, продавшем душу дьяволу за мирские богатства.

Бывший разбойник улыбнулся: — Мне это очень подходит, — сказал он, и в этот момент Малахий Барретт умер для мира, а родился Томас Марлоу.

— Этим утром, — нерешительно сказала Элизабет, — после всех этих выстрелов Томас сказал… что-то о своей собственной истории, своей черной истории, как он это назвал. Он сказал, что он погиб.

— Так оно и есть.

— О, Фрэнсис, я так волнуюсь. Он такой… несчастный. Что… — ее голос оборвался. Она не знала, как задать такой вопрос.

— Вы хотите знать, что было в его прошлом? Какая история его жизни так мучает его?

— Да. — Она посмотрела на него, и в ее глазах была мольба. — Да, вы мне скажете?

— История Томаса принадлежит ему, а не мне. Но, может быть, если я расскажу вам свою собственную, как она связана с ним, это даст вам некоторый намек на то, кем он был раньше. Я считаю, что это мое моральное право.

— Пожалуйста, сэр, я вас умоляю.

Бикерстаф снова посмотрел ей в глаза, темные в слабом свете, хотя он знал, что они были голубыми, как и его, но более глубокими, не бледно-голубыми туманного летнего неба, а глубокой синевой залива. Он смотрел на черную воду.

— Я был учителем большую часть своей жизни. Греческий, латынь, наука, философия. Фехтование, как назло. В 95-м меня нанял довольно состоятельный джентльмен, который перевозил свою семью в Бостон. Меня поставили перед выбором: пойти с ними или искать другую работу. Я так много слышал об Америке. Хотя, конечно, вы жили в Англии, и знаете, о чем идет речь. Я думал, это будет как раз то, что мне нужно. Новая земля. В любом случае, через пять недель нас нагнал другой корабль, который оказался пиратским. Мы поставили все паруса, какие только могли, и бежали как лисы, но эти пираты, знаете ли, быстры и могут догнать кого-угодно. Им потребовалась большая часть дня, но, наконец, они догнали нас. Насколько я помню, все они стояли вдоль бортов, кричали и скандировали, били в барабаны. «Нагнетали ужас», как они это называли.

Бикерстафф закрыл глаза. Он не думал об этом некоторое время. Он совершенно целенаправленно не думал об этом.

— Мы выбрали бой. Это было нелегкое решение, потому что бороться с этими пиратами и проиграть им — смертный приговор. Для тех, кто не сдастся, не бывает пощады, но у нас был корабль, полный джентльменов, и они были так храбры перед лицом всего этого кошмара…

Теперь образы плыли перед ним, и он снова проживал их, пока говорил. Глубокий страх в его животе, когда пиратский корабль приближался к нему, большой черный флаг с ухмыляющейся мертвой головой и двумя тесаками, хлопавший на ветру. Он никогда в жизни так не боялся, ни до, ни после.

Их, казалось, были сотни, грязных, безжалостных людей, цепляющихся за канаты, ванты и поручни, которые выли так, как никто не ожидал бы услышать даже по ту сторону ада.

Обреченные люди, экипаж торгового судна, выстрелили из нескольких жалких пушек, но на борту не было достаточно людей, чтобы дать настоящий залп, а те, кто управлял орудиями, очень мало разбирался в таких вещах. Бикерстафф видел нарастающую ярость пиратов, собиравшихся обрушиться на их экипаж.

И тогда они взяли их на абордаж. Бикерстафф вытер вспотевшие ладони о камзол и взял шпагу в правую руку, а длинный кинжал в левую. Пиратский корабль с ужасным грохотом врезался в борт торгового судна, и разбойники посыпались на палубу, выплеснулись на торговое судно, словно абордажная волна, захлестывающая палубу.

Все замыслы джентльменов, все их высокие разговоры о том, чтобы сдержать пиратов, встретить их нападение надежной защитой, загнать их в угол, были забыты в этом порочном людском наплыве. Бикерстафф видел, как его соотечественники были зарублены и убиты; он увидел, как его работодатель, тот, кто призывал их всех встать и сражаться, сбежал в трюм, выбросив пистолет и шпагу.

А потом они набросились на него, и он не думал ни о чем, кроме лезвий, сверкающих вокруг. Он почувствовал, как пистолетная пуля продырявила его рукав, почувствовал, как в боку образовалась очередная рана, но ничего не мог поделать против стрелкового оружия. Он мог сражаться только против сабель.

А это, как оказалось, он делал исключительно хорошо.

Он отвел лезвие в сторону, когда они бросились на него, пронзил нападавшего, высвободил свою саблю, когда тот упал, и встретился с другим, думая: — Вот что значит убивать людей в бою.

Пираты не были фехтовальщиками, они были варварами, которые могли только рубить и пронзать саблями. И все они были пьяны. Он справится, если ему придется сражаться сразу не более чем с двумя или тремя злодеями.

Бикерстафф отпрыгнул назад, когда тесак со свистом опустился вниз, как топор, и разбойник промахнулся, вонзив саблю в палубу. Бикерстафф наступил на лезвие, пригвоздив ее к палубе, и вонзил кинжал в грудь мужчине, затем парировал чей-то удар и бросился на другого.

Он слышал проклятия, вопли, крики агонии, неповиновения и безумия, раздававшиеся вокруг. Это был внутренний круг ада на палубе того торговца, и он был несчастным проклятым человеком, который должен был умереть на этом месте. Он всего лишь откладывал эту судьбу еще на несколько секунд, он знал это, и решил забрать с собой некоторых ублюдков.

Затем на борту корабля воцарилась странная тишина, и Бикерстафф понял, что его захватили, что все его товарищи—защитники мертвы или, как и он сам, скоро пожалеют об этом. Он понял это, даже когда отвел тесак последнего из нападавших, ударившийся острием о палубу, и вонзил кинжал ему в живот. Он смотрел, как человек падает, истекая кровью и хватаясь за рану. Он стоял там, слишком измученный, чтобы думать рационально, тупо наблюдая, как человек падает.

Затем внезапно его сабля была выбита из его руки, когда другое лезвие полоснуло вниз, встретившись с его оружием возле рукояти. Она с грохотом упала на палубу к его ногам.

Он обернулся, держа в правой руке кинжал, прилипший к ладони засохшей кровью, и прислонился к фальшборту, тяжело дыша. Пираты, стоявшие вокруг него, отошли в сторону. В трех футах от него стоял человек, выбивший саблю из его руки.

— Никогда не теряй бдительности, когда смотришь на свою работу, — сказал пират.

Бикерстафф смотрел на него, как уставшая от погони лиса смотрит на приближающихся охотников. Молодой, приблизительно лет двадцати, высокий и худощавый. В правой руке он держал большую и окровавленную саблю. На длинной ленте у него на шее висела пара пистолетов. На нем был потертый синий суконный камзол и шерстяная рубашка, парусиновые неряшливые брюки и потрепанные ботинки.

Казалось, он смотрел на Бикерстаффа с некоторым любопытством, затем посмотрел на пятерых мужчин, мертвых или умирающих, у его ног.

— Это твоя работа? — спросил он, указывая саблей на мертвецов. Казалось, его нисколько не заботила судьба его товарищей по кораблю, истекающих кровью на палубе.

— Да, моя. Я сделал это потому, что у меня не было выбора.

— Ты неплохо работаешь саблей, не так ли?

— Фехтование - занятие джентльменское.

При этих словах пират улыбнулся и посмотрел Бикерстаффу прямо в глаза, его умные, озадаченные карие глаза встретились с бледно-голубыми глазами Бикерстаффа. — А ты считаешь себя джентльменом?

— Я учу джентльменов.

— И что, черт возьми, ты имеешь в виду?

— Я преподаватель. Я направлялся в колонии, чтобы служить инструктором для детей джентльмена, который плывет со своей семьей на борту этого корабля.

— Уже приплыл, — поправил пират. — Он умер. Он лежит вон там, как куча дерьма, которым он и был. Как и все эти господа. Трусливые ублюдки. Ты единственный, кто нормально сражался, если это можно назвать сражением. Мы потеряли восемь наших людей, и пятерых из них убил ты.

— Ты не кажешься очень расстроенным из-за смерти своих товарищей, — сказал Бикерстафф. Это был какой-то нереальный кошмар, стоять там, окруженный смертью, ожидая свою смерть, и вести этот разговор с разбойником-убийцей.

Мужчина пожал плечами: — У них была короткая жизнь, но веселая. А теперь пошли, учитель, скрестишь со мной саблю. Он указал острием своей сабли на Бикерстаффа, чтобы он поднял свое оружие с палубы. — Давай посмотрим, кто из нас лучший фехтовальщик.

Бикерстафф наклонился и поднял свою саблю, не сводя глаз с пирата. Затем пират жестом пригласил Бикерстаффа перейти на свободную часть палубы.

— Ты хочешь пофехтовать со мной?

— Нет, я хочу с тобой сразиться. Мы оба будем драться по-настоящему.

— Ты капитан этой банды злодеев?

— Нет, я квартирмейстер. А теперь пошли.

— Я буду драться с тобой при условии, что дети на борту этого корабля не пострадают.

Тут мужчина громко рассмеялся: — Ты не будешь предъявлять никаких требований, учитель. Если ты будешь драться и проиграешь, ты получишь лучшую смерть, чем другие.

— А если я выиграю?

— Тебе будет не хуже, чем сейчас, и ты получишь удовольствие от того, что заберешь с собой еще одного из нас с собой в ад. При этом он поднял саблю и рубанул Бикерстаффа так быстро, что тот едва успел увернуться. Он сделал выпад, и квартирмейстер отпрыгнул назад, держась всего в нескольких дюймах от клинка Бикерстаффа, и улыбался.

Они встретились лицом к лицу, Бикерстафф держал свое оружие в предписанной манере джентльмена, сражающегося на дуэли, а пират сжимал свою огромную саблю двумя руками, как дикий варвар. Пират атаковал, рубя то справа, то слева, отбрасывая Бикерстаффа назад свирепым натиском, и Бикерстафф работал саблей и кинжалом, чтобы удержать его.

Он не придерживался ни формы, ни стиля, но он был невероятно силен и ловок, и это придавало ему скорость, а его рефлексы были безупречны. Бикерстафф никогда прежде не видел такого прирожденного фехтовальщика. Он никогда бы не поверил, что такой плохо обученный человек, как этот, может и отразить его натиск, и организовать собственную грозную атаку.

Это была чистая врожденная способность, которая спасла пирату жизнь, спасла его от точных, хорошо отработанных атак Бикерстаффа, когда нападение и защита менялись местами, двое мужчин двигались вверх и вниз по липке от крови палубе.

Наконец пират отступил назад, держа саблю с боку. Бикерстафф сделал выпад, но увидел, что мужчина не защищается, поэтому тоже остановился.

— Ты должен был убить меня, учитель, — сказал мужчина с ухмылкой. — Ты чертовски хороший фехтовальщик со всеми своими причудливыми движениями, но ты не знаешь, что такое настоящее убийство.

— Я многое знаю о чести.

— Я думаю, так оно и есть, — сказал мужчина. Он снял шляпу и низко поклонился в насмешливом жесте. — Меня зовут Малахий Барретт, и ты, возможно, мне понадобишься. Пошли со мной.

Барретт провел Бикерстаффа через палубу торгового судна на пиратский корабль. Никто из пиратов Баррету ничего не сказал, никто из них даже этого не заметил, потому что они начали разрывать торговое судно на части и развлекаться с его людьми. Это были вандалы, разоряющие Рим, и они не думали ни о чем, кроме своих порочных удовольствий. Бикерстафф все еще следовал за ним в том же состоянии полусна и даже не спросил, куда они направляются.

Баррет повел его вниз, на палубу пиратского судна, а затем в трюм. Условия на борту торгового судна казались Бикерстаффу отвратительными, но он казался дворцом по сравнению с темными, влажными, вонючими каютами пиратского корабля. Снаряжение и личные вещи, пустые бутылки и недоеденная еда были разбросаны по всем углам, а крысы смело бегали по палубе, даже не заботясь о том, чтобы держаться в тени.

— Прелестный корабль, не так ли? Как гребаная королевская яхта, — сказал Барретт. — Я собираюсь оставить его.

Он открыл дверь в маленькую темную комнату, затем посмотрел на саблю и кинжал, которые Бикерстафф все еще сжимал в руках. — Думаю, мне лучше забрать у тебя их, — сказал он.

Фрэнсис молча кивнул. Кровь присохла к рукояткам, и ему пришлось отдирать оружие от ладоней, прежде чем отдать его. Баррет осторожно втолкнул его в темную комнату и закрыл дверь. Он услышал, как щелкнул замок, а затем наступила тьма и далекие приглушенные крики.

Бикерстафф открыл глаза. Звезды все еще были на месте, мигая, когда перед ними раскачивался такелаж «Плимутского приза».

— Видите ли, он спас мне жизнь, заперев меня в каюте, — объяснил он Элизабет. — Пираты убили их всех. Убил их самым ужасным образом. Все, кроме меня и детей, которых Марлоу тоже удалось спрятать.

— Почему тебя? Почему детей?

— Что касается детей, я не знаю. Они были ему бесполезны. Возможно, он решил выполнить мое условие схватки с ним. Мне хочется думать, что это была какая-то искра человечности, которую пираты не выбили из него.

— Что касается того, почему он спас меня, ну, на это была веская причина. У него была мысль сбросить ту жизнь со счетов, понимаете. Он долгое время думал об этом. Эти Братья Побережья, как они себя называют, иногда зарабатывают довольно много денег, но обычно они проигрывают их, или пропивают, или каким-то образом теряют. Но Марлоу, или, лучше сказать, Барретт, был умнее. Он копил их некоторое время, я думаю, годами. У него были намерение обосноваться в каком-нибудь поместье в качестве лорда. Могу вам сказать, что жизнь на борту этих пиратских кораблей ничем не лучше тюрьмы ни в плане еды, ни условий. К тому же.., болезни. Марлоу был достаточно благоразумен, чтобы понять, что он может добиться большего.

Наконец Элизабет заговорила: — Но как он оказался среди этих людей?

— Это его история, не моя, но я расскажу вам то, что знаю. Он был матросом, кажется, на торговом судне. Их забрал этот пират, этот Жан-Пьер Леруа, несколько лет назад, и Марлоу заставили примкнуть к ним. Нередко тех, кто многое знает о кораблях и море, заставляют идти к ним, особенно если у этих людей есть определенные навыки или что-то в этом роде. Я считаю, что Марлоу, в конце концов, там оказался полезен. И его приняли в команду, как своего. В любом случае, он собирался покинуть Леруа, как и многие другие. Этот Леруа, похоже, был сумасшедшим, и они были сыты им по горло. Итак, после того как они разграбили корабль, на котором был я, и повеселились, Марлоу объявил этому Леруа, что он забирает наш корабль себе и берет с собой значительную часть команды. Леруа, как вы понимаете, был этим очень расстроен. Они спорили, ругались, проклинали друг друга. Кажется, Леруа взял Марлоу под свою опеку, так сказать, сделал его квартирмейстером, что является высоким званием среди этих людей. Наконец, они взялись за сабли. Леруа был отличным фехтовальщиком, уверяю вас, и я уже говорил вам, насколько хорош Марлоу. Они сражались некоторое время, и вся команда смотрела на них. Сражались до тех пор, пока каждый из них не был порезан на ленточки и почти вымотан. В конце концов, Марлоу одолел Леруа, в значительной степени потому, что тот наткнулся на кольцевой болт в палубе и дал Марлоу возможность нанести ему серьезную рану. Он подумал, что Леруа умрет и оставил его истекать кровью на палубе, а сам забрал корабль, тот самый, на котором мы отплыли из Англии, и меня вместе с ним.

— Но я все еще не пойму, зачем ему надо было спасать вас?

— У Марлоу были деньги, чтобы стать джентльменом, но у него не было образования, и он знал, что никогда не сможет сойти за знатного господина. Он думал, что я смогу обучить его кое-чему. Я сказал ему, что в Англии он никого не обманет, но, в колониях у него, может быть, это получится.

— Я плавал с ним четыре года, и за это время я прошел путь от его пленника до его учителя, а затем и друга. Я никогда не участвовал ни в одном из их рейдов, и он не настаивал, хотя я могу сказать вам, что он никогда не был таким кровожадным злодеем, каким был Леруа. В нем была определенная человечность. Я никогда не видел, чтобы он кого-то убивал без причины, и он знал что если бы он это сделал, я бы не называл его другом.

— В конце концов ему это надоело, и он накопил достаточно богатства, чтобы обосноваться на этих землях, поэтому мы расстались с остальной командой и отправились в Вирджинию. Остальное, я думаю, вы знаете.

— Я так и думала, но хотела убедиться, — сказала Элизабет. — Но в нем еще столько всего непонятного… Почему он вообще освободил своих рабов? Неужели он настолько верующий человек, что не может смотреть как мучаются негры?

При этих словах Бикерстафф улыбнулся: — Нет. Хотелось бы мне сказать вам, что он дал им свободу из чувства человечности. Я сам так бы и сделал, если бы они были моими. Но с Марлоу это просто было чувством самосохранения.

— У пиратов в команде было несколько африканцев, беглых рабов. Они были самыми злобными и кровожадными из всех, потому что их не ждало ничего, кроме смерти, если бы их поймали. И Марлоу довольно долго сражался бок-о- бок с ними. Я считаю, что он единственный представитель знати приливных вод, которые когда-либо считали черного человека равным себе. Он видел тлеющую ненависть людей в цепях и знает, насколько они могут быть опасными. Он не хотел жить с этим чувством рядом.

— Я поняла.

Они долго молчали. Наконец Элизабет снова заговорила. — А что сегодня?..

— Я так понимаю, что этот человек, который был на шлюпе, был кем-то, кто узнал Марлоу по тем временам, когда он «торговал сладостями». Он живет в страхе встретить кого-нибудь из своих старых товарищей.

— И что это будет означать?

— Я не знаю. Но я очень боюсь, что мы потеряем нашего Марлоу. Что он снова станет Малахием Барреттом.