Сторожевой корабль

Глава 33

Они пошли назад тем же путем, которым пришли, через поля и по грунтовым тропинкам вдоль широкой реки Джеймса и по гладким извилистым дорогам. В их карманах звенели монеты, столовое серебро и прочие безделушки, наспех забитые в них. Пираты сгибались под мешками, наполненными добычей их рейда.

Была уже темная ночь, но они без труда разглядели свой путь. Пламя от последнего дома, который они зажгли, достигло неба, затанцевало и запрыгало по ряби на поверхности реки яркими вспышками, как и надеялся Леруа.

И когда свет от этого пожарища стал слишком далеким, чтобы от него была какая-нибудь польза, они подошли к мельнице, которая все еще хорошо горела, а затем пошли к другому дому, а затем и к дому перед ним, дела их собственных рук освещали им путь назад.

Наконец они вернулись к первому дому, который подожгли той ночью. От него осталось не более кучи тлеющих углей, но их было достаточно, чтобы осветить берег реки, где их лодки так и остались валяться в грязи.

— Vita, vita, идите быстрее, поторопитесь, — подстегивал Леруа команду. Они прошли туда и обратно около шести миль, и пираты «Возмездия» еле тащились вперед, шаркая ногами. Весь пыл воодушевления из них вышел. Это была длинная ночь даже для мужчин, привыкших к физической работе, долгая ночь постоянного движения, криков, выпивки, разрушений и грабежей.

Но это еще не конец, по крайней мере, для Леруа. Оставалась самая важная задача — провести Малахия Барретта через врата ада.

Куча обломков, которая еще вчера была усадьбой плантации, светилась красным и оранжевым, а река подхватывала приглушенные цвета и отбрасывала их обратно. Любой свет, который мог исходить от звезд или луны, был в значительной степени поглощен дымкой дыма, нависшей над сельской местностью, горьким, едким дымом, пахнущим обугленной древесиной, обожженной краской и пеплом трех поколений богатств приливных земель.

Они, спотыкаясь, брели по длинному полю, гуськом пробираясь мимо пригорков с табаком, дошли до лодок и погрузили в них свои мешки. Затем они одну за другой столкнули лодки в реку, влезли в них и заняли свои места на веслах.

Леруа пришел последним и забрался в баркас, прежде чем его столкнули в воду. Ему не хотелось мочить ботинки. Капитану не подобало ходить по грязи, как свинья.

Небольшому экипажу на старом «Возмездии» удалось поднять дряхлый корабль вверх по реке и бросить якорь прямо под островом Хог. Новое «Возмездие» тоже стояла на якоре, оказавшись на свободе после того, как прилив снял ее с песка.

Леруа схватился за поручни на борту нового «Возмездии» и подтянулся на ее палубу. Там не было никого, кто мог бы его поприветствовать, во всяком случае, никого находящегося в сознании. Тут и там валялись тела, потерявшие сознание в теплом ночном воздухе, некоторые все еще сжимали выпитые бутылки.

— Угу, — проворчал Леруа. Пусть спят. Пусть все спят. Он один будет бодрствовать и бдеть. Он будет наблюдать, потому что знал, что Малахий Барретт снова придет к нему и он отправит своего старого квартирмейстера в это долгое странствие прямиком в ад. Они бы все пошли туда, если бы до этого дошло.

Джордж Уилкенсон был удивлен особенными качествами лошади, на которой он ехал, устойчивой скоростью плантаторов, которой она придерживалась, и не плохими манерами, которые она демонстрировала. Он был удивлен, потому что это была лошадь Марлоу, взятая прямо из его конюшни, старой конюшни Тинлинга. Джордж думал, что Марло ничего не смыслит в лошадях. Но так обучить лошадь?

Возможно, это не он этим занимался. Возможно, это его негры обучили зверя, точно так же, как его негры вырастили тот прекрасный урожай табака, который он и его отец сожгли. Свободные негры, которые остались и работали у него по собственному желанию. Джордж покачал головой при одной мысли об этом. Марлоу был загадкой, и Джорджу было почти жаль, что у него никогда не будет возможности постичь его.

Он покинул «Плимутский приз» вскоре после встречи с Марлоу. Марлоу вообще то просил его остаться, предполагая, что для него будет безопаснее находиться на борту сторожевого корабля, но это уже было уже слишком. Прийти к Марлоу и умолять его о помощи, было единственным унижением, которое он мог вынести за один день. Оставаться под его защитой было уже за гранью.

Вместо этого он оказал Марлоу услугу, предложив сопроводить Элизабет Тинлинг и Люси в дом Тинлингов в карете Марлоу, которая была доставлена для этой цели. Он был хорошо вооружен, об этом позаботился Марлоу, парой отличных пистолетов и мушкетом, и молча сидел на скамье напротив женщин. Никто не говорил ни слова. Они старались не встречаться взглядами друг с другом. Это была не комфортная поездка.

Когда они, наконец, добрались до дома Марлоу, никого, не встретив на дороге, Джордж заговорил.

— Можно мне взять лошадь? Подойдет любая. Я только не знаю, когда смогу вернуть ее.

Элизабет уставилась на него, не пытаясь скрыть своей неприязни. — Эти лошади не мои, я ими распоряжаться не могу, но, думаю, при данных обстоятельствах капитан Марлоу не возражал бы.

— Спасибо. — Он повернулся, чтобы уйти, но внезапно остановился и обернулся. У него было желание пожать ей руку или даже обнять ее, почти непреодолимая потребность в каком-то человеческом контакте, прикосновении, объятии. Но он знал, какой отпор он получит, если попытается.

— Элизабет… мне очень жаль. Я не могу больше ничего сказать.

Она долго и с жалостью смотрела на него: — Мне тоже жаль, — сказала она, затем повернулась и исчезла в доме.

Он перевел лошадь на шаг, когда из-за деревьев стали видны очертания огня дома Уилкенсонов. Дорога, по которой он ехал, шла примерно параллельно реке, почти прямо от дома Марлоу к дому Уилкенсонов. В последний раз он ехал по ней таким образом, когда они возвращались после сожжения табака Марлоу в пламени костра. Теперь вся его собственная семья, точно также пострадала от разрушительного действия пламени.

Он направил лошадь на длинную объездную дорогу, мимо дубов, к дому. Второй этаж обрушился. Вся усадьба больше была похожа на гигантский костер, чем на дом, и даже с расстояния в сотню футов он чувствовал порывы жара.

Он остановился и смотрел, как огонь поглотил единственный дом, который когда-либо был в его жизни. Он вообразил, что его отец где-то там. Его погребальный костер состоял из всего того, что три поколения Уилкенсонов пытались накопить в этом новом мире, из всех мечтаний о богатстве, которые впервые привели их за океан.

Джордж прикрыл глаза от пламени и посмотрел в сторону дома. Конюшня осталась нетронутой. Огонь не успел перекинуться через пятьдесят футов коротко подстриженной травы, отделявших его от главного дома. По крайней мере, это уже было каким-то облегчением, потому что лошади Уилкенсонов были единственным, что осталось на земле, что заботило Джорджа.

Он щелкнул поводьями по шее лошади, и животное направилось к конюшне, отступая робкими шагами от горящего дома и глядя на огонь широко раскрытыми от страха глазами. Под руководством менее опытного наездника лошадь бы уже убежала, но Джордж Уилкенсон обладал определенной властью над животными. Это всегда было одним из немногих предметов гордости для него.

У дальней стороны горящего здания он уловил какое-то движение, мерцающую тень на фоне желто-красного пламени. Он остановил лошадь. Там кто-то был, фигура метнулась прочь от дома. Он наблюдал за черным силуэтом мужчина, на фоне огня. Тот двигался быстрыми, отрывистыми движениями. Находиться так близко к огню должно было быть ужасно горячо.

А затем фигура бросила все, что она пыталась сделать, и помчалась прочь от пламени, к конюшне, но зрение Джорджа ухудшилось из-за того, что он смотрел в огонь, и он потерял ее из виду.

Он направил лошадь к ближайшей роще, соскользнул с нее и накинул поводья на молодое деревце. Затем он шагнул через лужайку туда, где исчез человек, его шаги по траве были почти бесшумны и заглушены потрескивающим огнем.

Наконец он увидел человека, стоящего прямо за дверью конюшни, сгорбившегося, сосредоточенного на том, чем он занимался. Джордж вытащил из-за пояса один из пистолетов Марлоу, прекрасное оружие, легкое и сбалансированное в руке, и подошел ближе.

Он подошел на пять футов к нему, прежде чем мужчина почувствовал, что он не один. Он повернулся, его лицо было освещено пламенем горящего дома.

— Какого черта… — Джордж не мог придумать, что еще сказать. Это был тот изворотливый человечек, которого Мэтью нанял управлять речным шлюпом. — Рипли…?

— О, мистер Уилкенсон… — Крысиные глаза Рипли метнулись к пистолету, а затем к лицу Джорджа. Его язык высунулся и облизал губы.

— Боже, но разве это не ужасно, что они сделали? — продолжил Рипли, кивая на горящий дом, не сводя глаз с Джорджа. — Я говорил вашему отцу: — Вы не должны иметь никаких дел с этими пиратами, — но ваш отец не стал ничего слушать.

— Где они? Пираты.

— Думаю, они вернулись на свой корабль. Бросили якорь рядом с домом Финча, у острова Хог. Рипли полуобернулся и указал на поле. Он пытался казаться очень полезным.

— Что ты здесь делаешь?

— О, ну, когда я услышал, я пришел посмотреть, не могу ли я помочь чем-нибудь, может быть, защитить это место. Я не думал, что так получится, но я опоздал. Я… ах… я пытался сохранить все, что мог, я вот собрал здесь кое-что, пытаясь сберечь для вас, миссис Уилкенсон и остальных, чтобы вы не потеряли все…

Взгляд Джорджа переместился на ноги Рипли. На траве лежала попона, полу -завязанная в узел. Из него высыпались разные серебряные сервизы, старинные часы с золотой инкрустацией, пара фарфоровых чашек.

Джордж посмотрел на Рипли, пораженный глубиной развращенности этого человека: — Ты что пришел грабить? Ты грабишь мой дом!

— Нет, нет, я пытался спасти кое-что от этих гребаных пиратов, прошу прощения…

Джордж поднял пистолет, пока он не навел его на лоб Рипли, стоящего всего в трех футах от него. Рипли сделала неуверенный шаг назад, и Джордж взвел курок.

— Нет, мистер Уилкенсон, я только хотел…

Эти слова, этот жалкий, лживый протест были последними словами бывшего пиратского квартирмейстера Иезекииля Рипли. Джордж нажал на спусковой крючок. Пистолет дернулся в его руке, и сквозь дым он увидел смутную фигуру Рипли, отброшенную назад, на траву с раскинутыми руками.

Пистолет упал рядом с Джорджем. Он сделал несколько шагов вперед и посмотрел вниз на земные останки Рипли, распростертые мертвые глаза, уставившиеся в небо. Как и у Мэтью.

Он много раз думал об этом моменте, каково было бы убить человека. Он всегда представлял себе ужас, отвращение, вину. Но он ничего этого не почувствовал. Просто смутное любопытство, не более. Ему стало интересно, чувствовал ли такое Марлоу после того, как пустил пулю в Мэтью. Казалось, он никогда не испытывал чувства вины или каких-либо угрызений совести.

Джордж встал над телом и перезарядил пистолет. Казалось вероятным, что она понадобится ему еще до того, как закончится ночь. Он вошел в конюшню, широко распахнув ворота, а также открыл все двери стойл. Если бы конюшни действительно загорелись, лошади не смогли бы выбраться.

Затем он вернулся в рощу, нашел лошадь Марлоу, сел на нее и поехал к полям. Он остановился, чтобы в последний раз взглянуть на тело Рипли. Он по-прежнему не испытывал никаких чувств. Он коснулся бока лошади пятками и направился по следам пиратской орды.

Следовать за ними было достаточно легко. Тропа была усеяна горящими зданиями и метками в виде брошенных бутылок и награбленного, потерянного или брошенного на дороги, которая шла вдоль реки. Мельница почти исчезла, как и дом Пейджей и дом Нельсона. Огонь, наконец, догорел, пламя сожрало все что было можно из дерева, отделки и ткани, пока не осталось ничего горючего.

В доме Финча было почти темно, только кое-где проглядывались оранжевые тлеющие угольки — пятнышки света в этой темной, обугленной куче. Не осталось ничего, что указывало бы на то, что огромная, тлеющая яма от костра на вершине небольшой возвышенности когда-то была домом.

Джордж чувствовал знакомый запах сгоревшего дома, слышал треск горящих бревен, но здесь уже снова застрекотали сверчки, а еще он уловил запах леса и грязи у реки. Природа уже возвращалась в свое естественное состояние.

Он остановился и посмотрел на остатки дома Финчей. Он вспомнил, сколько раз он танцевал в этих комнатах, или играл в пикет или вист, или садился обедать с соседями. Что бы они сделали сейчас? Что бы делал любой из них?

Он развернул лошадь и поскакал к воде. У него не было плана, он даже не знал, зачем пошел за пиратами. Казалось, давно у него не было рациональных мыслей; ночь состояла из чувств, инстинктов, впечатлений, толкавших его вперед без какого-либо сознательного решения.

Наконец, он подошел к кромке воды. Он увидел место, где пираты сошли на берег, грязь и траву, вытоптанные множеством ног, длинные канавки, прорезанные к воде, там, где вытаскивали лодки.

В этом месте река Джеймса была шириной почти в милю. Джордж мог только разглядеть мачты кораблей, казалось, их было больше одного на фоне ночного неба, но их корпуса терялись во тьме.

Он долго просто сидел, глядя на темные костяные мачты с тем же болезненным равнодушием, с каким смотрел на мертвое тело Рипли и на круглую дыру у него во лбу. Любой, кто слышал о том, как он собирался судиться с Марлоу, подумал бы, что это акт отрешенного смирения, но это было не так. У его семьи теперь не было ничего, ничего, кроме своего доброго имени, и если Леруа доживет до того, чтобы рассказать о связях его отца с пиратами, то и этого тоже не будет. Ему нужно было уничтожить Леруа, и он надеялся и молился, чтобы если не он, то Марлоу смог бы это сделать.

Его взгляд переместился на группу кустов на берегу в двадцати футах от него. Он знал, что за кустами найдет каноэ. Финчи держали его там в течение многих лет, чтобы использовать для рыбалки или другого отдыха. Он снова посмотрел на пиратов, потом снова на каноэ. Мог ли он что-нибудь сделать, чтобы ускорить уничтожение пиратов?

Инстинкт, руководивший им в ту ночь, заставил его спуститься в кусты, спешиться и убедиться, что каноэ все еще там, а весло все еще лежало на месте. Он посмотрел в сторону пиратских кораблей. Он понятия не имел, что он может сделать.

Он почувствовал, как его пронзила искра страха и паники, но в этом было что-то восхитительное, что-то волнующее и спасительное. У него не было мыслей о смерти, потому что он больше не думал о жизни. Он был разорен, он был унижен, он был частью семейного клана, который обрушил несчастья на колонию. Он был такой же сгоревшей оболочкой, как дом его семьи.

Он столкнул каноэ в воду, точно так же, как он и мальчишки Финчи делали это много раз в прошлом. Он осторожно влез в лодку и нашел равновесие, затем окунул весло в реку и двинулся на другой берег.