Странная барышня

12

Оставив Устю ухаживать за Марфой, я, тепло попрощавшись и с маленькой, и со старенькой, запрыгнула в сани к Прохору, что навещал нас каждый день. Как же не хочется возвращаться в усадьбу! Так бы и жила у бабы Светы. Но ведь в покое мачеха не оставит. У ней моё сватовство и деньги на кону немалые.

При воспоминании о Кабылиной в душе опять возникло чувство раздражения, плавно переходящее в злость. Я-то всё на Лизину психику грешила, но, оказывается, Мэри меня натурально травила, подливая в кофе Кривушино зелье, чтобы сделать тупой сонной овцой. Подстраховывается, уже вовсю оценив новый Лизин характер. И неважно, что в больших дозах оно опасно: для таких, как Кабылина, цель всегда оправдывает средства.

Ну что же, разочаровывать её не буду, чтобы не насторожилась. От кофе, к сожалению, временно придётся отказаться, но это не такая уж и большая плата за здравый рассудок. Притворюсь “под кайфом” до самой помолвки, а потом отомщу.

— Прохор, — отвлеклась я от кровожадных мыслей. — А ты знаешь, что там за паровую машину мой папа в лесу оставил?

— Кому ж, как не мне, знать! — важно проговорил он. — Я грамотей один на округу, так меня Василь Юрьевич первого позвал её мастерить. Ох, и чудная штука! Её нам привезли басурмане какие-то. По-нашему не разговаривают, а всё на своём языке лают. Усё "шпрэх-мэх, шпрэх-мэх"… Тьфу ты! Как сами-то не путаются! То-то у нас всё справно: что ни слово, всё понятно. Хорошо, что с ними жинер рассейский был… Ну, это как наш кузнец Антип, только чистый и смышлёный. Благородных кровей, как-никак.

— Инженер? — уточнила я.

— Как есть он. С немчурой на ихнем перегавкался, потом они ему целую кипу бумажек дали и укатили. Тута я и пригодился! Жинер в бумажки зыркает да говорит, что куды присобачивать, чтобы одинаковые метки были. Ну, у меня в помощниках двое нашенских дурней, так что споро мы крутить гайки стали. И сладили бы енту махину, но вдруг батюшка ваш помереть умудрилси. Мэри Артамоновна жинеру платить не стала и отослала в столицу. На том и заглохло.

— А что за машина-то хоть была?

— Доски сама делать могёт.

— Пилорама, что ли?

— Она, родимая. И рама из железа, и две пилы были. Ещё котёл огроменный.

— Как думаешь, сгнило или нет?

— Я в прошлом годе был в тех местах. Стоит. Да и чё ж ей гнить, когда жинер перед отъездом сказал схоронить всё в ящики и какой-то чёрной смятаной обмазать.

— А бумаги на лесопилку у кого?

— У Мэри Артамоновны. Она ж замыслила продать. Токмо здесь никому такое не нужно. Мы ж люди простые: чаво надоть и ручками попилим, да топориком обтешем.

Оставшуюся дорогу думала уже не о Мэри, а о том сокровище, что ржавеет в лесу. Доски — это очень ценный товар, так как, несмотря на всю их простоту, вручную пилить замучаешься. Если наладить аппарат, то можно прилично денег заработать. Главное, чтобы мачеха не выкинула инструкции по сборке и эксплуатации. Пусть я далеко не механик, но высшее образование поможет справиться с местными отсталыми технологиями.

По страничке, по схемке соберу пилораму, и она начнёт приносить прибыль. Другой вопрос, позволят ли мне этим заниматься? Кабылина из кожи вон вылезет, лишь бы я не получила и крохи свободы. Но это дело не сегодняшнего дня. До весны ещё дожить надо.

Первой и единственной меня выбежала встречать Стешка. Исхудала за эти дни, круги под глазами.

— Успокойся, — ответила я на её немой вопрос. — Подлатали твою сестру. Радоваться преждевременно, но если сразу не померла, то…

Договорить не успела. Стеша упала передо мной на колени, схватила ладонь и стала целовать её со слезами на глазах.

— Отпусти! — вырвалась я. — Вставай давай и рассказывай, что тут без меня творилось. Мария Артамоновна как?

— Ох, Лизавета Васильевна! Когда я ей сказала, как вы и велели, мол, по бабьим делам поехали к Кривуше на пару днёв, то осерчала барыня сильно. Обзывала меня словами неласковыми, да и на вашу душеньку перепало. Потом успокоилася и сама ехать хотела. Передумала. Теперича каждый день о вас спрашивает.

— Понятно… Где она сейчас.

— В покоях своих.

— Ну что же, не буду расстраивать её сильнее, чем надо. Прохор, ты поезжай отсюда, пока и тебя пытать не стали. К бабке Кривуше наведывайся каждый день. Если что-то нехорошее будет, сразу мчи ко мне.

— Понял, Лизавета Васильевна, — низко поклонился старик. — Я и в деревне рот закрытым держу. А то пойдёт слушок, и до хозяйки доберётся.

— Верно мыслишь. Нам этого не надо.

Зайдя в дом, остановилась около зеркала и пару минут потренировалась около него делать одуревшее лицо, как у ханыжки, что на опохмелку ищет. С этим выражением и постучалась в спальню к Мэри.

Она полулежала на своей огромной кровати и пила шампанское, заедая его мочёными яблоками. Фу! Хоть не селёдка со сгущёнкой!

Увидев меня, мачеха прекратила это безобразие, резко вскочила и заорала.

— Елизавета! Где тебя черти носят?! Или вольной жизни так захотелось, что по рукам пошла? Стыдоба!

— Плохо мне… — прошептала я, с трудом сдержавшись, чтобы не огрызнуться. — Низ живота разболелся так, что прямо до слёз. Прохор увидел, что около кузни корчусь, и отвёз какой-то Кривуше… Ох и страшная ведьма! Но помогла. Два дня травами отпаивала и в бане парила. Как только полегчало, так сразу домой явилась.

— Кривуша? — насторожилась мачеха. — А чем поила и что говорила?

— Я не знаю. Просто пила под её бормотание. Сразу боль уходила и умиротворение такое, как от кофе вашего. Можно мне сейчас чашечку? Всю дорогу ехала и мечтала об этом.

— Со здоровьем что?

— Кривуша говорит, что слабая ещё после болезни и переволновалась сильно — вот мне плохо и стало. Хорошо, что сейчас. Представляете, если бы во время приёма у барона Трузина?

— И представлять не хочу! А ты, значит, смирилась с ним?

— Куда деваться? — горестно вздохнула я. — Рано или поздно, но подобное должно было случиться. В нашей глухомани искать любовь — бесполезное занятие. Трузин так Трузин… Надеюсь, от него, как от Ряпухина, не воняет.

— Что ты! — победно улыбнулась мачеха. — Очень модный мужчина! Духи французские, которыми себя поливает, бешеных денег стоят.

— Извините… А кофе можно? Аж трясёт всю без него.

— Кофе? Пожалуй, в такой малости тебе отказывать не буду. Ты, Лизонька, приляг, отдохни с дороги, а я сама тебе принесу.

Радостно закивав головой, я пулей устремилась в свою комнату. Ишь, какая Мэри добренькая! Неспроста! Видимо, при всех опасается мне в напиток снадобье подливать. Интересно, сегодня лично отраву поднесёт?

Принесла пожилая Глафира. Молча поставила и удалилась. Быстро схватив чашку, вылила напиток в окно. Потом юркнула в постель и сделала вид, что блаженно сплю. Уверена, что Кабылина не приминёт заявиться. Обязательно должна проверить падчерицу. И пока я под действием препаратов, выведать подробности моей поездки. Она явно боится, что Кривуша могла мне проболтаться про бутылку с успокаивающим.

Нет, гадина. Я тебе такого удовольствия не доставлю. У каждого из нас свой спектакль!

Предчувствия не обманули. Она вошла, остановилась около кровати. Недовольно попыхтела, а потом стала тормошить меня за плечо.

— Лиза… Лиза…

— Ааааа!!! — бешено выпучив глаза, заорала я, заставив мачеху в панике отскочить в сторону. — Ведьмы! Ведьмы розовые летают! Лешие в лесу воют! Люди! Все на битву!

После этого опять закрываю глаза и вырубаюсь.

Грязно выругавшись, Мэри Артамоновна снова пытается меня растормошить, но я никак не реагирую, что-то мыча себе под нос.

— Чёрт, — слышу её недовольный шёпот. — Кажется, перестаралась. Так может и совсем дурой стать раньше времени.

Затем удаляющиеся шаги и тишина. Вставать не тороплюсь. Во-первых, за последние дни реально устала, а во-вторых, подумать в спокойной обстановке всегда полезно. Додумалась до того, что незаметно заснула и честно продрыхла до самого утра следующего дня.

— Прохор приехал, — просунув голову в приоткрытую дверь, загадочно прошептала Стеша.

— А Мэри где?

— Почивает ещё.

— Отлично!

Накинув на себя халат и шубу, крадучись спустилась во двор.

— С Марфушей что-то? — сразу же спросила у деда.

— Нет, Лизавета Васильевна. Спит девка, да ест потихонечку. Как вы велели, Кривуша всё по ложечке отмеряет. Впервые вижу, чтобы эта колода старая так кого-то, как вас, слухала. Обычно рот любому заткнёт. Да ей и говорить не надо. Зыркнет своим лютым глазом оставшимся, так все сразу языки прикусывают.

Так вот, вчерась приезжали к ним барыня. В дом войти побоялася: Кривуша ей сказала, что дюже заразный мужик у ней тама лежит. Но вот всё про какое-то зелье расспрашивала и сильно гневалася, что от него спать хочется беспробудно и нечистая сила мерещится.

Кривуша ей и попеняла, что та много его пьёт. Мэри Артамоновна ещё больше осерчала и прям как гаркнет, что это не её, простолюдинская, значит, забота дела благородных. И пригрозила, что ежели Кривуша ей не отольёт такой настойки, чтобы и на душе блаженство было, и спать не хотелось, то пусть катится с её земель куда подальше.

Наша ведунья ей бутыль и принесла.

Барыня тута сразу домой довольная отбыла, а вот Кривуша ещё довольней осталась. Велела тебе передать, что там никакого дурману нету, а токмо травки полезные. Пейте на здоровьечко, значит.

— Получается, что обманула обманщицу баба Света? — улыбнулась я.

— Обманула. Как есть обманула… А то, что по имени Кривуша называть разрешила, то вы, Лизавета Васильевна, остерегайтеся. Кого так приветила, те все плохо кончили. Заболевали и мёрли в том же годе. Всего три бабы, но люди помнят всё…

— Спасибо, дедушка.

— Да проку от того спасибу! Бережите себя. Ну а мне пора. Кривуша сказала Устьку к вечору забрать и больше к ней не пущать.

— Набедокурила чего?

— Да хоть и набедокурила, ругать не стану. Слыхал сегодня, что тож “бабсветкать” стала. Надо её подальше от этой ведьмы схоронить. Прощевайте! Мне ещё за дровами надоть.