Странная барышня

35

После службы вместе со всеми пациентками я пошла назад в особняк. Ко мне никто из них пока не осмеливается приблизиться, несмотря на то, что Клавдия так и не соизволила лично проводить меня. Всё та же молоденькая улыбчивая монахиня со мной. Щебечет что-то про проповедь, рассказывает о самом особняке. Но так всё сбивчиво, постоянно перескакивая с одного на другое, что я вскоре потеряла нить её рассказа.

Впервые за время своего заточения поднялась на второй этаж по мраморной лестнице. Обстановка здесь сильно отличается. Первое, что бросилось в глаза, это широкие коридоры. Двери есть, но все без замков, и выглядят они не как тюремные, а нормальные, что должны быть в любом доме. Единственное, что также угнетает, это серый неприветливый цвет стен. Интересно, у них краски во время ремонта другой не было или специально так задумано?

— Вот ваши апартаменты, Елизавета Васильевна, — показала мне монашка на одну из дверей.

«А неплохо тут», — поняла я сразу, как только переступила порог. Круглый стол, на котором стоит ваза с фруктами. Окна, пусть и с решётками, но с приличными занавесками любимого Мэри красного цвета. Несколько кресел, диванчик. Не знаю, персидские ли, но шикарные ковры ручной работы устилают пол. Кругом расставлены канделябры со вставленными свечами. Но и это ещё не всё! Есть вторая комната, которая является спальней. Ого! Такого богатства я не видела даже у мачехи, живя в Озерском.

Деревянная кровать не впечатляет шириной. Только бросаются в глаза высокая перина и горка различных подушек и подушечек. Обязательный для приличной женщины дамский столик с огромным зеркалом. Дубовый шкаф таких размеров, что в него можно повесить с десяток платьев. Кажется, я попала в царские хоромы или в нормальную “двушку” с претензией на роскошь.

Жаль, нет душа для полного счастья. Но думаю, что с горячей водой тут тоже не должно быть проблем.

— Располагайтесь, Елизавета Васильевна, — продолжила щебетать монашка. — В конце коридора есть общая гостиная. Там в свободное время собираются наши постоялицы для общения.

— И часто там собираются?

— Постоянно, Елизавета Васильевна. Правда, не все ходят. Кто-то предпочитает тишину и уединение. К тому же здесь всё, как и в любом приличном обществе: не всех принимают.

— И что происходит с теми, кто оказался чужд? — напряглась я.

— Скучают, злятся, но ничего поделать с этим не могут. А некоторые и сами предпочитают одиночество. Доктор строго-настрого запретил всему персоналу насильно заставлять дружить. Лишь волеизъявление наших постоялиц является мерилом.

— Почти свобода, получается?

— Относительная. Комнаты на ночь не запираем, но весь этаж приходится. Ложатся все по расписанию, встают тоже. Опять-таки, нарушать дневной режим нельзя. Кто против этих правил, та оказывается на первом этаже. А там, как вы успели убедиться, условия значительно хуже.

— Извините, — спросила я у монахини, — я до сих пор не поинтересовалась, как вас зовут. Вижу, что вы совсем не из простолюдинок. Очень правильная речь и манеры чувствуются.

— Мирское имя осталось в прошлом. Матушка Антонина… Но многие просто зовут Антониной.

— Очень приятно. Смотрю, большинство из служащих здесь монахинь имеют благородную кровь.

— Кровь для Бога у всех одинакова. Но вы правы. По простому хозяйству работают бывшие простолюдинки, а с больными постоялицами исключительно те, кто имеет определённые манеры и знания этикета. Естественно, такими могут быть лишь бывшие дворянки. Это и нам покаяние за грехи наши. Прислуживаем равным себе, гордыню усмиряя.

— И какой же у вас грех? — не удержалась и спросила я.

— Он только мой, — посуровела девушка. — Прошу о подобном больше не спрашивать.

— Извините. Это всё женское любопытство. Кажется, Бог вначале создал его, а потом уже из него женщину.

Зря я так пошутила. Антонина сразу замкнулась в себе и быстро удалилась, оставив меня в одиночестве. А ведь Илья Андреевич предупреждал, чтобы была осторожнее со своим юморком. Видимо, он сразу раскусил мою натуру и предполагал подобное развитие событий. Ещё один маленький плюсик в его характеристику. И огромный минус мне: не слежу за языком.

Оставшись одна, немного освоилась в новом месте. Решила перекусить свежайшим яблоком из вазы. Красное, наливное! Видимо, только-только сорванное с ветки. С каким упоением я впилась зубами в его сочный бок! Привыкнув у себя в Озерском поглощать их в любое время дня и ночи, жутко страдала в узилище от нехватки подобных природных витаминчиков. А тут, развалясь в кресле и вытянув уставшие ноги, прямо кайфовала, ощущая сладкий сок на губах.

Когда яблоко закончилось, пришло время розеточки с малиной. И опять чуть ли не пищу от удовольствия. Потом снова яблоко. Так почти весь фруктовый набор закончился. Вместе с этим пришла скука. Мне больше нечем заняться. Некоторое разнообразие внесла лишь примерка моего нового платья. Быстро справились! И сидит хорошо.

Кажется, по местному распорядку сейчас свободное время. Наверное, все пациентки собираются в общей гостиной и перемывают друг другу косточки. А чем ещё заняться, находясь в изоляции? Стоит и мне туда сходить.

Решение принято, но ноги идти отказываются. Мне почему-то до чёртиков страшно предстать перед местной публикой. Уверена, что там полно особ с нарушенной психикой. Как они встретят меня? Чувствую, что вливание в местное общество будет не из лёгких.

Уговаривала себя недолго. В конце концов, рано или поздно всё равно я выйду за дверь. Пусть лучше это случится рано, чем сидеть тут, придумывать себе различные страхи и мучиться от неизвестности.

Набрав в лёгкие побольше воздуха, выдохнула и смело шагнула в коридор. Гостиную легко было найти по доносившимся звукам музыки. Кто-то очень талантливо играл на рояле.

Общий зал оказался огромен. По мне он больше напоминал бальный, чем гостиную. Рояль в нём действительно имелся. Худая женщина средних лет играла на нём какую-то печальную мелодию, до этого никогда не слышанную мною. Но она была прекрасна и одновременно вводила в лёгкий сплин. Хотелось плакать и слушать.

Всё пространство заставлено диванчиками и фруктовыми столами. Наподобие того, что я недавно ополовинила.

Но особенно бросились в глаза наряды женщин. Большая часть была разодета, как на приём к самому императору, сверкая драгоценностями и обмахиваясь дорогущими веерами. А вот вторая часть посетительниц гостиной были в таких же форменных платьях, как и я. Причём обе группы не перемешивались между собой и старались кучковаться в разных концах зала. Вернее, “форменные” кучкуются в дальнем уголке, а “бриллиантовые” оккупировали всё остальное пространство.

Тут даже гадать на кофейной гуще не надо, чтобы понять: никакой общности и равенства в лечебнице нет. Всё как в жизни… И я в данном случае отношусь к низшему сословию.

Волнует ли это меня? Нет. Но будет волновать тех, кто попытается взять надо мной верх. Обязательно кто-то из “бриллиантовых” постарается ткнуть новенькую лицом в грязь. А если учесть, что психика у многих нестабильна, то и чего похуже может случиться. Не удивлюсь, если те, кто в форменных платьях, находятся в роли неофициальных прислужниц.

Я же на такое не подпишусь, поэтому обязательно возникнут конфликты. Вместе с ними о пациентке Озерской сложится превратное мнение у администрации, и проторчу здесь очень долго. Блин! “Поправила” душевное здоровье!

Женщины в гостиной на пару секунд замерли при моём появлении. Потом одна расфуфыренная особа важно подошла ко мне, обмахиваясь веером, и пренебрежительно произнесла.

— Понятно. Ещё одну “прачку” нам подсунули. Кажется, здесь скоро нужно будет строить коровник для таких, как она.

Среди “бриллиантовых” раздался смех.

— Вот вы этим и займётесь. Так уж и быть, разрешаю, — благосклонно кивнула я. — Да! Ешьте поменьше сладкого. У вас от него кожа слишком дряблой стала.

Хотела обойти застывшую в недоумении мадам, но была больно схвачена ею за локоть.

— Ты как, девка, ко мне обращаешься?! — гневно воскликнула она. — Перед тобой графиня…

— Забыли перед графиней добавить “сумасшедшая”. Нормальные-то за пределами этого особняка живут, — не дав до конца представиться, перебила её я и, резко приблизившись, страшным голосом прошептала на ухо, чтобы никто не услышал. — Ещё раз дотронешься — вилку в глаз воткну. Я ведь тоже сумасшедшая. Не забывай об этом ни на минуту. Придёт время — начну с тебя, сладенькая. Оно скоро наступит… Молись…

Кажется, шалость удалась. Графиня, побледнев, резво отскочила от меня с воплем.

— Ненормальная!

— Это понятно, но я так и не услышала вашего имени.

В ответ тишина.

— Не хотите говорить? Жаль. Оно теперь очень важно для меня, — с вежливой улыбкой закончила я разговор и пошла к группе в форменной одежде.

Подойдя к настороженным женщинам, представилась.

— Озерская Елизавета Васильевна. Надеюсь, не помешаю?

Отвечать никто не торопится. Внимательно разглядывают меня, явно выискивая признаки сумасшествия. Впрочем, как и я у них. Почти все молодые, примерно моего возраста. Из десяти “форменных” только две женщины отличаются преклонным возрастом.

— А мы завтракать сегодня будем? — спросила одна из пожилых.

— Завтракать? — не поняла я. — Кажется, скоро ужин намечается.

— У Лидии Петровны память плохая, — пояснила курносая девушка. — То всё помнит, то ничего. Даже как её зовут иногда забывает и где находится. Вот опять: ничего… Но потом вспомнит и плакать начнёт.

Понятно. Болезнь Альцгеймера с прогрессирующей деменцией налицо. Видимо, намучились со старушкой родственники, прежде чем сюда определили.

— Не приведи господь! — произнесла я вслух, покачав головой. — Хотя я бы тоже хотела многое забыть. Чуть в монастырь мачеха не упекла, желая избавиться от нелюбимой падчерицы.

— Да у нас тут почти все такие! — расслабившись от того, что я не сумасшедшая, махнув рукой, сказала девушка. — Не ко двору пришлись в родном доме, вот и спровадили с глаз долой. Я — Ира Деньгина… Ирина Николаевна, купеческая дочь. Но мы тут все друг друга по именам зовём.

— Очень приятно, Ирочка. И этих “бриллиантовых” тоже по именам?

— Кого?

— Ну, этих… — показала я на женщин в нарядных платьях.

— Нет… Не доросли… И зря вы, Лиза, в спор с графиней Зинаидой Борисовной Зобниной вступили. Поверьте, что к добру подобное не приведёт.

— Посмотрим. Я дома с мачехой и её сынком справлялась. А они, поверь, змеи ещё те.

— Верю, — вздохнула она. — У меня дядя и двоюродный братец из той же породы. Благодаря им тут и очутилась, как батюшка преставился. Но графиня Зобнина — змея очень знатная. У неё яд поопаснее будет. Она как бы главная над всеми дамами. Перечить ей никто не смеет.