Странная барышня

58

Допрос продолжался долго. Вернее, даже не допрос, а беседа, во время которой мне пришлось обстоятельно рассказать о многих моментах проживания в Озерском. И как уличила, а потом спровадила Глашку, и про попытки Мэри продать меня замуж. Про непрекращающуюся войну с ней тоже поведала. Как наладила лесопилку. Дотошный полковник даже поинтересовался, сколько досок делалось в день и как их забирали. Про некоторые вещи сегодня говорила впервые, до этого стараясь не вытаскивать на всеобщее обозрение.

Все присутствовавшие слушали молча. Лишь только в момент, когда я рассказала об угрозах барона Трузина, Елецкий не выдержал.

— Я убью этого подонка! Дуэль! Однозначно дуэль!

— Дуэли распоряжением Его Императорского Величества, — строго сказал жандарм, — запрещены. Будем считать, князь, что ничего сейчас про неё не слышал. Но как мужчина и дворянин понимаю ваш порыв.

— Бог с ним! — махнула рукой я. — Отстал, забыл — и то хорошо. А рисковать ради меня жизнью не стоит. Не хочу, чтобы вы, Илья Андреевич, подвергали себя риску. Да и дело подсудное. Я вам, конечно, на каторгу буду пирожки носить, но лучше в соседнюю комнату — намного ближе. Пожалейте мои нервы и Екатерины Михайловны. Давайте оставим всё как есть. Пусть жандармерия разбирается. Я обязательно напишу жалобу на Трузина.

Он ничего не ответил, но, судя по выражению его лица, от своей идеи вряд ли отступится. Это меня начинает сильно тревожить. Нужно будет обязательно с ним ещё поговорить на тему дуэли. Думаю, и княгиня меня поддержит.

— А что моя мачеха? — перевела я разговор со скользкой темы. — Где она сейчас сидит? Очень хочется в её глаза посмотреть после всего, что сегодня услышала.

— К сожалению, нигде, — виновато развёл руки полковник. — При этапировании в Москву Мария Артамоновна смогла сбежать во время отдыха на постоялом дворе. Всему виной пьянство одного из моих людей, ночью охранявшего тюремную карету с заключённой. Дурака со службы выгнали, но Марию Артамоновну пока найти не можем.

Да не волнуйтесь, Елизавета Васильевна! Уж я за годы службы навидался таких. Обязательно объявится там, где лёгкими деньгами да пороками разжиться можно. Не могут ей подобные без них. Тут её тёпленькой и возьмём. Вопрос времени. Уж помяните моё слово, что до зимы в каталажке сидеть будет, а то и на каторге после суда.

— Очень хочу увидеть её, как поймаете. Сказать пару “ласковых” слов напоследок.

— Воля ваша. Ну а сейчас позвольте откланяться. Моя служба на этом закончена, и, думаю, вам всем есть что обсудить без посторонних.

— Это ещё не всё… — вздохнул Станислав Альбертович через несколько минут гнетущего молчания, после ухода жандарма. — Ваша непутёвая мачеха от кузьмянского банка была отлучена, но не успокоилась и набрала очередных долгов у всякого сброда, любящего в мутной водице рыбку половить. За счёт поместья, разумеется. Если подпольные ростовщики предъявят её расписки, то вы окажетесь на улице. А ведь ещё и банковские долги не погашены. Столичный дом, который после ареста Марии Артамоновны и смерти её сына вроде как должен перейти вам, тоже заложен и перезаложен.

— Теперь понимаю, почему она так транжирила деньги, — не менее тяжело вздохнула я, выстраивая в голове последовательность событий. — Надеялась мои прикарманить и жить припеваючи. Много долгов набрала?

— Судя по бумагам, найденным в Озерске, долг составляет около восьмидесяти тысяч рублей. Это если и столичный дом учитывать с долгами покойного Вольдемара Потаповича.

— Скоты! Но мне наплевать на долги Вольдемарчика. Да и Мэрины теперь получаются недействительны, так как на поместье Озерское она не имела никакого права, и залогом оно выступать не может. Но я их закрою, чтобы прошлое не омрачало жизнь. Судя по банковскому счёту отца, могу это сделать безболезненно.

— Не торопитесь, Елизавета Васильевна, — подала голос молчавшая до этого княгиня. — Всё намного сложнее, чем вы себе представляете. Вас к нам определила Святая Церковь, признав не только душевнобольной, но и обладательницей странного Дара. Значит, вы не имеете прав на любое имущество до официальной отмены недуга. Так как Мария Артамоновна — ваша единственная родственница, то опекуном является она. Опекун имеет право как угодно распоряжаться имуществом: продавать, закладывать. Достаточно лишь указать в документе, что сие для пользы и содержания подопечного. И сделала она это, ещё не находясь под следствием. Поэтому все требования кредиторов законны.

Уверена, по этой самой выгоде от опекунства мачеха и состряпала донос на вас. Попади вы в монастырь или узилище, то через год пребывания там лишились бы окончательно всех прав распоряжаться имуществом. Условие вашего отца в таком случае были бы выполнены: вы живы и деньги на сторону не уйдут. А опекуны совершеннолетней барышни в завещании не оговариваются. Им не запрещено распоряжаться вкладом в случае вашей неизлечимой болезни. Но участие графа Бровина подпортило коварные планы.

И отказ от всех прав в случае замужества — вполне частый документ. Обычно делается при спорных браках, чтобы менее богатые новоявленные родственнички не претендовали на доходы семьи. Но и так тоже может работать бумажка. Подпиши вы её и возьми фамилию мужа, то сразу перестали бы иметь к Озерским какое-либо отношение и не смогли претендовать на их земли даже по настоящему завещанию. Лазеек много: уж слишком законы путаные.

А вот с московскими деньгами опростоволосилась никудышная мачеха. Любой суд признал бы их вашими. Глупо и опасно сватать вас было. Уж опытный стряпчий должен это понимать… Не пойму, в чём подвох.

И у меня есть подозрение, что изначально не сама Мария Артамоновна махинацию с подложным завещанием затеяла, а этот самый продажный человечишка в нотариальной конторе. Хоть он и утверждает обратное, себя обеляя, но тут профессионально разбираться необходимо, как любую проверку обойти. Мачеха ваша не из той породы людей.

Видимо, зная лично беспринципную Марию Озерскую и почувствовав солидный куш, сам подкатил к ней с грязным предложением. А та радостно и согласилась. Вот поэтому и жив, чтобы потом правильно тяжбы с банком вести. Другого-то стряпчего в эту тайну посвящать было бы опасно.

— Но ведь вскрылось бы всё, — возразила я.

— А как? В ваш Кузьмянск из столичного банка никто бы проверять не поехал — незачем в такую даль переться. Это же не земельное имущество. В Москве бы денежки тихо получили, да и всё. Настоящее же завещание запечатанное в банковском сейфе хранилось, который открыть могут лишь законному наследнику состояния после предъявления необходимых бумаг. Ну, или по требованию высокопоставленных жандармов, как в нашем случае.

— А Озерское? Его же переоформлять надо на имя… Точно! Оно уже и так оформлено на Кабылину! Однозначно, это не Мэри махинация. Ей на подобные многоходовки мозгов не хватит.

— Вот видите, сами всё понимать начинаете. Думаю, что с имением из-за долгов мачехи вам придётся распрощаться. У вас просто не хватит времени вступить в права, пока находитесь по распоряжению Церкви у нас. Тут же налетят стервятники с долговыми расписками и поделят земли. Если уже не налетели.

— Не поделят, Екатерина Михайловна! — довольно усмехнулся Елецкий. — Я предполагал подобный поворот и уже скупил их все, воспользовавшись любезно предоставленной Станиславом Альбертовичем информацией. Так что, Елизавета, я для вас теперь вдвойне выгодный жених.

— Спасибо, но мне достаточно того, что вы просто мой кредитор. Надеюсь, что скоро буду признана вменяемой и сразу же, как получу доступ к счетам, выкуплю у вас своё поместье, — как можно суровей произнесла я, играя перед княгиней недотрогу. — Но благодарю за заботу.

— Да, внук, — поддержала меня Екатерина Михайловна. — Перестань паясничать. У Елизаветы сейчас сложное время, и ей абсолютно не до твоих шуток про свадьбу. Думаю, в ближайшие дни стоит съездить в Московский Императорский Банк и выяснить все нюансы вступления в права наследства. Эти крючкотворы такого наворотить могут, что и знающий человек в их параграфах потеряется.

— Если не возражаете, то я тоже хочу поприсутствовать при этом, — предложил граф Бровин. — Вдвоём мы этих бумажных супостатов одолеем, точно!

— Почту за честь, Станислав Альбертович! — улыбнулся Елецкий. — Сам хотел вам предложить свою компанию. Но что-то мы засиделись… Не пора ли устроить небольшой дружеский ужин?

Ночью я никак не могла заснуть. Новости этого дня полностью выбили меня из колеи. Раз за разом прокручивала их и сопоставляла с жизнью в Озерском. Первое, что пришло мне в голову, это момент моего появления в теле Лизы.

Если Кабылина так пеклась, чтобы с ней ничего не случилось, то почему довела до самоубийства? Скорее всего, вышло случайно. Перегнула мачеха палку, пытаясь полностью психологически подчинить себе падчерицу. Видимо, хотела довести до такого зависимого состояния, что Елизавета сама получила бы деньги и безропотно их отдала. А та возьми — и в прорубь головой. Ох, и подёргалась от этого Кабылина, чуя, как денежки уплывают!

Дальше появилась уже я. Видя, что попытки сделать из меня покорную рабыню не увенчались успехом, в очередной раз устроила “сватовство”. Но подстраховалась, чтобы оно опять не сорвалось, и опоила. Заодно и бумажечку на подпись подсунула.

Скорее всего, ход с замужеством Мэри уже сама придумала. Будь кто поумнее её, то сразу бы понял, насколько это провальный план. Деньги-то — не родовая недвижимость, и привязка их идёт к личности Лизы, какую бы фамилию она ни носила. Финансы сразу бы оказались в моей новой семье с последующим раскрытием махинации с завещанием. Дура чуть сама себе могилу не вырыла.

Интересно, знал ли Вольдемар про аферы? Вряд ли. Даже по сравнению с мамашей у него мозгов мало, чтобы в подобное посвящать. А вот Глашка знала и молчала, сучка такая! Странно, что она, имея в козырях эту тайну, сбежала из поместья, а не пошла разбираться с Мэри.

Хотя… Нет. Нечем шантажировать. Она же соучастница убийства, и мачеха понимает, что служанка не сдаст при любом раскладе. Так что сбежала Глафира от греха подальше, чтобы разозлённая Мэри её саму не прикопала. Лучше воровкой прослыть, но живой остаться. Не жандармов тогда испугалась, вешая мне лапшу на уши, а мести жадной хозяйки.

И не зря в Москве обосновалась. Всё ждала, когда Кабылина мои деньги получит, и стребовать шантажом с неё свои обещанные пятьдесят тысяч хотела. Дождалась бы, но жадность сгубила, ввязалась в тёмные дела. При аресте же, понимая, что никаких денег ей теперь не светит, сдала хозяйку в отместку, заодно жизнёнку свою подлую спасая.

Как всё запутанно! Не ввяжись я погашать долги мачехи, не найди махинаций Глашки и не прижми её с ними, то так бы и осталась нищей, бесправной приживалкой при Кабылиных. Цепочка случайностей вывела на огромное состояние в банке и на правду об отце. Спи спокойно, Василий Юрьевич! И извини, что частенько поминала тебя недобрым словом за такое отношение к дочери. Теперь вижу, что ты умнее всех был. Жаль только, жизнь свою не сберёг. Не ожидал подобной чёрной неблагодарности от той, которую из грязи вытащил. Даже жёнушке своей много всего интересного завещал. Не обидел… А тебя, беспомощного, камнем по голове! Как же мне хочется придушить этих гнид!

Постепенно мысли свернули на Елецкого. Вначале хотела возмутиться, что он мне ни слова не сказал о расследовании и отвратительных делах в поместье, но потом поняла, что он по-своему, по-мужски прав.

“Не волнуйся! Я всё решу!” — именно таким девизом руководствовался Илья, оберегая меня от лишней нервотрёпки и прилагая все усилия, чтобы я не осталась ни с чем. Сколько раз он признавался мне в любви? Очень много! Но теперь я верю, что действительно любит. Поступки часто говорят лучше слов.

А я? Так ли уверена, что люблю его? Или это всё надуманное, всплеск гормонов молодого тела?

Задала себе эти вопросы и тут же ответила на них. Да! Это мой человек! Это мой мужчина! И дело не только в молодых гормонах. Мои взрослые мозги и опыт просто вопят, что если потеряю его, то буду жалеть всю свою жизнь. Я готова мириться с его недостатками, волноваться, пока они с Гансом проводят опасные эксперименты. И даже ревную сильно, когда Илья просто делает обход пациенток, часто оставаясь наедине с ними. Понимаю, что глупо, но ревную. Раньше не догадывалась о таком нюансике в своём характере.

И да! Я стану его женой! Всеми правдами и неправдами добьюсь этого! Пусть деревенская помещица ничего не может дать князю, кроме любви и верности, но отдам всю себя без остатка. Сделаю так, чтобы он ни на секунду не пожалел, что связался с одной рыжей и очень странной барышней.

С этими мыслями и заснула, прижимая к себе подушку, словно любимого человека.