Странная барышня

28

Вольдемар шустрым “крабиком” проковылял в комнату. Смотрится смешно, хотя вид достаточно агрессивный. Хорошо, что я успела взять топорик около печки и теперь небрежно им помахиваю, стараясь удержать на лице кровожадную улыбку. Хотя, признаться, страшно очень, когда на тебя прёт мужик.

— Ручки-ножки лишние, “братик”? — ласково спросила у него.

Вольдемар резко остановился и окинул прихожую взглядом. Особенно его заинтересовала барахтающаяся на полу среди обломков стола Мэри.

— И пальцем её не тронула, — пояснила я. — Сама сдуру налетела.

Вскоре с помощью сыночка мачеха поднялась. Но ко мне не подходят, опасливо косясь на топор.

— Посидим, поговорим? — предложила им. — Всем же интересно узнать, что происходит?

Первой же и прошла в столовую. Села, демонстративно положив своё оружие на стол около руки. За мной подтянулись и остальные.

— Ты куда дела мои украшения? — прошипела Кабылина, явно находящаяся в шоке.

— Раз вы не уловили мои слова, то повторюсь. Вольдемару тоже будет полезно узнать эту информацию. Надеюсь, вдвоём сможете её понять. Украшение отдала в счёт долга. По хорошей цене, кстати.

— Ты не имела права! Воровка!

— А вы имели право красть полторы тысячи рублей из моей комнаты? И как вам позволила совесть взять огромные деньги в долг, когда мы в кредитах по самые уши? Мне об этом тоже ничего не сказали. Получается, что в этом доме никто никому не обязан докладывать о своих действиях.

— Я тебя засужу! В тюрьму отправлю!

— Вряд ли. Давайте посмотрим на всю эту ситуацию непривычным для вас трезвым взглядом. Вы мне дали расписку, что я могу совершать ЛЮБЫЕ финансовые действия от вашего имени. Так?

— Ну.

— Я совершила эти действия, обменяв украшения на деньги, а потом погасив ими ВАШ кредит. Ни грошика себе взяла, а оставила в вашем кошельке… Правда, в долговом. Бумага о продаже прикреплена к банковским документам. Там же лежит и доверенность. Кроме того, сам градоначальник граф Бровин Станислав Альбертович был свидетелем всех сделок и подтвердил их подлинность. Его тоже в каталажку потянете? Сомневаюсь.

— Всё, гадина, продумала, — со злостью выдохнула Мэри.

— А как по-другому? По-другому с вами нельзя. Утренний обыск подтверждает это. Но это ещё не всё. Как ваша представительница, я подала управляющему банком господину Брювельду прошение, чтобы он отказывал вам в кредитах, даже если с ножом у горла будете требовать их. До окончания погашения всего долга. Также Брювельд пообещал разослать бумагу о вашей некредитоспособности по банкам ближайших городов. Поэтому если решите наплодить долгов в другом месте, то не теряйте зря времени. Вам откажут везде, включая небольшие ростовщические конторы. Ну у них вы и так в списках неблагонадёжных.

— А на что мне жить?

— На обещанные мной пятьдесят рублей в месяц. Не волнуйтесь, с голоду не помрёте, поместье прокормит.

— Вольдемар! — воскликнула мачеха. — Ты слышал, как меня эта сволочь обложила?! Получается, что жить будем лишь на аренду этой бесовской лесопильни, да на вонючие продукты из деревни!

— Маман! — выставив ладони перед собой, обломал её сынок. — От паровой машины деньги мои, и мне есть на что их тратить. Даже не надейтесь!

— Следующее… — продолжила я, пресекая намечающуюся склоку между родственниками. — Допускаю, что Вольдемар захочет захапать больше четверти от продажи досок.

— Имею право!

— Утрись, дурачок. Наш с тобой документ лежит не у меня под подушкой, а в кабинете графа Бровина. Так что отнять и сжечь его не получится. Нарушишь договорённости — оставлю без копейки.

И опять про Бровина! Не удивлюсь, если в ваших головах сейчас бродит мысль тихо придушить меня и представить это как смерть по неосторожности. Мы со Станиславом Альбертовичем подружились за последние дни. К тому же он был другом моего покойного отца. Я ему успела выложить опасения, что здесь могу подвергнуться опасности. Представляете, что начнётся в случае моей смерти? Он до истины докопается обязательно. Звон кандалов — это лучшее, что ожидает вас.

Дурманить всякими настойками бесполезно из-за Дара, доставшимся от ведуньи Кривуши. Выгнать по закону не имеете права. Так что смиритесь с происходящим, если не хотите очередных неприятностей. У меня целый список того, что могу легко устроить.

Тут я соврала, но сейчас эти двое готовы поверить в любую гадость.

— Э, нет! — оскалившись, произнесла Кабылина. — Я знаю, как тебя прижучить! Лесопилка стоит на моих землях! И…

— Вы дура, Мария Артамоновна? — перебила я. — Мне наплевать, как собираетесь меня шантажировать этим. Я просто сверну производство и всё. Что вы в результате получите? Про пансион в пятьдесят рублей от меня сразу забываем. А вот долги непогашенные сами о себе напомнят. И требовать их будут с вас. А я что? Я не при делах.

— С голоду подохнешь! — не сдавалась она.

— Отнюдь. Причина в том, что я не считаю позорным работать. Несколько очень состоятельных людей Кузьмянска намекали мне, что не прочь пригласить к себе.

— Догадываюсь, зачем! — хмыкнул Вольдемарович.

— Нет, дорогуша. Так использовать могут только тебя. А мне предлагали хорошие должности с приличным окладом. Обоснуюсь в городе и буду оттуда смотреть, как вы тут мхом зарастаете и дрожите, ожидая расплаты за свои дорогие гулянки.

Честно говоря, плюнула бы и уехала от вас. Но мне жаль людей, что живут на наших землях. Обнищание им гарантировано. Как итог: поиск нового места жительства. Начинать всё заново, имея на руках младенцев и немощных стариков — это бедствие. К тому же Озерское поместье — моё родовое гнездо. Не хочу, чтобы оно превратилось в выгребную яму.

Получается, что нам придётся терпеть друг друга, как бы ни хотелось разъехаться. Терпеть можно по-разному. Первый вариант: молча, стараясь без нужды не замечать друг друга. Второй вариант: делая постоянные гадости. Второй, конечно, веселее, но шишек вы набьёте себе намного больше, чем получите удовольствия. Гарантирую.

— Первый, — немного подумав, промычала мачеха.

— Но маман! — взвился Вольдемар. — А как же я?! Мне нужны деньги и столица. А там…

— А для тебя есть неплохой вариант, — язвительно произнесла я. — Попроси маманю, чтобы “сосватала” барону Трузину. А что? И она денег заработает, и ты будешь хоть и со стороны зада, но пристроен. Заодно с бароном помиритесь.

— А за что барон платит? И много ли? — заинтересовался Вольдемарчик.

— Как сговоришься о цене. Но думаю, что тебе бы понравилось его внимание.

— Пойдём, сын! — с вызовом сказала Мэри Артамоновна, вставая со стула. — Рядом с этой особой нам больше делать нечего!

Сынок не посмел ослушаться мамаши и поковылял за ней. Правда, несколько раз оборачивался и с ненавистью смотрел на меня. Уверена, что если бы не лежащий топорик, то по лицу получила знатно. Всё-таки хорошо иметь правильную вещицу под рукой. Думаю, стоит у кузнеца заказать нож. Небольшой, но чтобы выглядел устрашающе. А то с топором ходить как-то не комильфо для приличной барышни.

С этого дня война в поместье опять переросла в холодную фазу. Мы всеми правдами и неправдами старались избегать друг друга. На самом деле делать это было несложно, так как я приходила в дом только на ночёвку. Лесопилка полностью завладела мной. Это такое выстраданное детище, что не могу отказать себе в удовольствии самой контролировать процесс. Тем более что в механизме никто толком из крестьян так и не разобрался. А за ним глаз да глаз нужен.

Доски выходили отменные. Считаю, что главная причина не в агрегате, а в том, что я платила по медяку крестьянам за каждый воз. Сначала у них подобное вызвало оторопь. Виданное ли дело, чтобы за барщину, на которой привыкли горбатиться бесплатно, деньги платили! По их меркам немалые. Но потом привыкли и старались не за страх, а за совесть.

Сама не видела, но слышала про несколько случаев, когда нерадивые работники получали по уху от коллег за брак. Причём получали знатно, со всего размаха крепкого крестьянского кулака. Не считаю это нормальным, но с нравоучениями не лезла. Пусть мужики сами разбираются в своём коллективе так, как привыкли.

Ещё забота — это отвезти доски в город. В неделю примерно десять возов набиралось, а вот телега у меня одна, деда Прохора. Прикупить бы пару-тройку лошадок с телегами, но пока деньги тратить нельзя. Лучше оставлю это на следующий год, когда закрою все долги и попытаюсь начать выкупать имение у Кабылиных. Им очень нужны деньги — на этом и сыграю. Сначала лесопилку прикарманю, а потом дело до усадьбы дойдёт. Пока же всё здесь не моё, и о развитии думать глупо.

С транспортом помог граф Бровин. Раз в три-четыре дня он присылал подводы, и я уже с ними ехала в Кузьмянск, чтобы лично сдать каждую дощечку управляющему графа. Вредный, очень придирчивый мужик. Но постепенно мы нашли с ним общий язык, и проблем не возникало.

И, наконец, я получила своё платье! Когда впервые надела его, то, стоя у зеркала, чуть не расплакалась от счастья. Бирюзовое чудо так нежно прилегало к коже и так шло к моим рыжим волосам, что будь я парнем, сама бы в себя влюбилась! Оказывается, без этих обносков в нормальном наряде Лиза не просто симпатичная, а очень оригинальная красавица! И это учесть, что нет на лице никакого макияжа, волосы не уложены, а просто заплетены в косу.

Когда Станислав Альбертович впервые увидел меня в этом наряде, то долго восхищался и снова уговаривал принять от него в дар другое платье. И ещё тонко намекал о каких-то молодых приличных людях, с которыми мне непременно нужно познакомиться. Вот старый сводник! А ещё граф! Отказывалась, но всё равно было приятно.

Иногда собирались в хорошей компании, где, кроме управляющего банком Ивана Ивановича, было много других влиятельных особ уезда. Поначалу чувствовала себя скованно, да и на меня смотрели с недоверием. Постепенно завязались не только интересные знакомства среди важных мужчин, но и с их семьями.

Вскоре я стала полностью своей в высшем обществе Кузьмянска. Бывало, что и подлечивала некоторых своим Даром, но денег с этих людей никогда не брала, лишь время от времени принимая незначительные услуги с их стороны, когда было совсем невозможно отказаться от настойчивых проявлений благодарности. Такое поведение приносило не деньги, а уважение, что иногда бывает ценнее тысячи рублей.

В одно из таких посещений граф попросил меня остаться и завёл серьёзный разговор о моих семейных делах.

— Знаете, Лиза, я тут много думал о вас и твоей мачехе. Что-то в голове не складывается, почему она за тебя держится столько лет после смерти Василия Юрьевича. Ладно бы любила до беспамятства, а то ведь вы с ней как кошка с собакой.

— Выгнать из дома не может.

— По закону нельзя, но в нём столько лазеек, что при желании Марии Артамоновны давно бы на улице оказалась. Тут что-то другое… Не могу тебе объяснить, но поверь старику, который на интригах собаку съел: есть подвох. Ты же завещание батюшки видела?

— Да.

— И я копии запросил из нашей городской управы. Всё принадлежит мачехе, за исключением столичного дома и лесопилки. Раньше тоже её были, пока к Вольдемару не перешло.

Странно. Думал, что в завещании причина. Прости, что залез не в своё дело, но у нашего банкира Брювельда поспрашивал о счетах твоего отца. Он долго сопротивлялся, но потом раскрыл тайну. Марии Артамоновне достались все деньги, что были положены в Кузьмянский банк. Двадцать пять тысяч… Глупость какая!

— И в чём она заключается?

— В том, что у Василия не могло быть такой маленькой суммы. Человек небедный, и дела шли у него очень хорошо. Мне не раз говорил, что собирается усадьбу перестраивать. Старый дом сносить и делать новый в три раза больше. Какие-то чертежи столичных архитекторов показывал. Почти дворец! А это стоит о-го-го сколько! Даже я подобное не могу себе позволить! И ведь никогда бы твой отец последние деньги на роскошь не пустил. А тут жалкие двадцать пять тысяч. Сумма очень приличная, но не огромная.

— Может, приврал?

— Может… Но не в его характере подобное было. Прямо в боку свербит от тайны этой.

— Свербит? Как часто? — насторожилась я.

— Нет! Это образно, — улыбнулся граф. — Всё хорошо со мной. Кушаю, как ты велела. Крепче простокваши ничего не пью, хотя иногда и хочется. Прямо помолодевшим годков на десять себя чувствую. Но не о том сейчас разговор. Позволь-ка мне сунуть свой любопытный нос и провести небольшое дознание, отчего всё настолько странно?

— Я даже буду вам благодарна, — призналась я. — Саму иногда сомнения в некоторых вещах одолевают, но возможностей развеять их нет.

— Вот и славно, дочка! Извини, что так называю, но уже и не чужая стала. Чуть что, сразу сообщу!