Взбаламутились в то же мгновение птицы,
Вкруг Удода столпились в смятении птицы:
«К-эй, уста! твои сладки, и речь твоя складна,
И душе стало легче, и сердцу отрадно.
Гостем принял тебя Сулейман в свой чертог,
Дар пророка тебе ниспослал сам пророк.[64]
Он тебя отличил и к служенью призвал он,
Быть в пути с ним под высшею сенью призвал он.
335 Дал тебе он напутствие к горним высотам —
Ты достиг поднебесья высоким полетом.
Сулейману во всем ты сподвижником был,
Как избраннику божьему сам Джебраил.
И, допущен к беседам и высшим послугам,
Ты ему был в торжественных бдениях другом.
А когда о Билькис он испрашивал вести,
Быть гонцом он тебя удостаивал чести.[65]
Ты любви ее благовестителем был,
А в печалях ему утешителем был.
340 Вот с каким провозвестником дружбу водил ты,
Вот кому утешеньями службу служил ты!
Где бы ни был он — в граде, в безводной степи ли, —
Твои крылья ему сенью верною были.
Сотни тысяч пернатых парили над ним, —
Этой сенью с ним вместе и ты был храним.
И тебе на пирах быть соседом велел он,
Другом быть его тайным беседам велел он.
Бог возвысил тебя над породою птичьей,
Дал расцветку и перья особых отличий.
345 Мы ж — заблудшие, мог бы совет ты нам дать,
Как нам тайн того шаха постичь благодать?
И про сущность его нам рассказ ты повел бы,
Как вожатый под сень его нас ты повел бы!
В тьме неведенья гибнуть не дай ты нам, грешным,
Ты не дай нам погибнуть во мраке кромешном.
Если ж ты нас о тайнах его просветишь
И даруешь сердцам нашим благость „и тишь,
Если всем нам, невежества мраком объятым,
В наших поисках шаха ты будешь вожатым,
350 Если наши мечты не погибнут напрасно,
Мы тебе благодарными будем всечасно».