О творец, всем небывшим дар жизни пославший,
Милосердием суть бытия даровавший!
Нет предела и края господним щедротам,
Благ, свершенных тобою, не выразить счетом.
Все, что я бы тебе в похвалу ни сказал,
Как ни тщился б, а мало и втуне сказал.
Что там я, если столько мужей благоверья
Много лет в похвалу твою двигали перья,
3255 И старались воздать справедливость вначале,
И в конце концов немощь свою признавали! .
Если ж духом смятенья Фани одержим,
Здесь вознес похвалу совершенствам твоим,
Осени его грех милосердною сенью
И оплошные строки предай истребленью!
Мне довольно и чести писать это слово, —
О тебе я писал и не ведал иного!
Пел я много ли, мало — а все про тебя,
Быль ли, небыль звучала — а все про тебя!
3260 Сколько тайн мне предстало твоих без покрова, —
Я о них птичьей речью слагал это слово.[241]
И теперь, птичьей речью взывая с мольбою,
Как подбитая птица, я слаб пред тобою.
Это все — от того, что у птиц всех пород
Песнь различна и общий напев не ведет.
В соловьином ладу много тысяч различий,
У ворон — беспредельно различие кличей.
Птичья песнь не всегда благодатна бывает,
Не всегда птичье пенье приятно бывает.
3265 Я по птичьим напевам слагал свою речь, —
В общей песне единственный лад не сберечь!
Попугай и скворец — оба славятся речью,
Но различия свойственны их красноречью.
Зазвучал их рассказ — и различие выдал:
Схож один с божеством, а другой — словно идол.
В этом — святость, а тот — отрицаньем влеком,
Светоч веры — в одном, тьма безверья — в другом.
До безверья и веры Фани что за дело?
Все, что он говорил, о тебе лишь радело.
3270 Будь его прегрешеньям заслоном-защитой
Вплоть до чаши, в пиру отрешенья испитой.
А судил ты ему отрешенья глоток,
Дай ему ты и вечность — блаженства залог!