Язык птиц

Как минуешь сей дол, — всех путей завершенье

Ждет тебя лишь в равнине степей Отрешенья.[216]

Там — одно лишь безмолвье над гладью пустою,

Там рассудок и глух и объят немотою.

Как потоп разверзает там море без дна —

Сотни тысяч миров в нем потонут сполна.

2950 Там морской ураган, поднимаясь стеною,

Пенит тысячи гребней — волну за волною.

Миг за мигом спадают те волны, и снова

Разом в тысяче красок нахлынут сурово.

А посмотришь — и волны теряют там след, —

Только море повсюду, иного там нет.

Там предвечное пенится морем бескрайным,

И бурление волн взмыто промыслом тайным.

Явь и суть восемнадцати тысяч вселенных —

Все, что познано мыслью мужей просвещенных, —

2955 Все, что только явило свой облик и вид,

Все, чему в мире сущего образ открыт,

Все, что лику земли в ста диковинах суще,

В сотнях тысяч окрасок диковинных суще, —

Знай: все это — лишь море, источник всех сутей,

Это — луг или степь без путей и распутий.

Там сто тысяч прекрасных тюльпанов и роз

Соловьям и скворцам — пуще смертных угроз.

Лишь помысли, какие там страны и грады,

Океаны и реки, и горные гряды!

2960 Там круженье огня и ветров-ураганов, —

Все, что хочешь, найдешь там, едва только глянув.

Там вращенью небес и скончания нет,

Сонмы ангелов там, сонмы звезд и планет.

Сонмам ангелов нет ни предела, ни счета,

Ни числа, что границы б имело, ни счета!

Там и малой звезде, даже самой ничтожной,

По величью с землею сравниться возможно.

Семь небес, шесть сторон и четыре основы —

Суть вселенной — там редким величьем суровы.[217]

2965 Но превыше всего человек во вселенной:

Разум никнет от сути его совершенной.

Ты помысли об этом, и станет понятным:

Человек там — в обычном ли звании, знатном, —

И султаны, что силою славной сильны,

И хаканы, что волей державной знатны,[218]

Мудрецы и радетели веры законной,

И разбросанный люд, и в единстве сплоченный,

И святой, над людьми совершенством известный,

И пророк-провозвестник, главенством известный, —

2970 В море сути господней, как волны равны,

Да и сущи они там не дольше волны!

И у всех там единый удел — преходящий,

Все там бренны, им вечности нет настоящей.

Море вспенится волнами, словно в причуду,

И кипение красок являет повсюду.

А смирится бурлящая пеной вода, —

И от бега тех волн не осталось следа!

Если мудрость присуща уму человека,

Ты познал, что вовек и навеки от века

2975 Все, что можно помыслить живым и живущим, —

Быль и небыль — лишь так воплощается в сущем.

Все — лишь бог, и сильней не бывало начал,

Все там бренно, бог вечен — начало начал.

Все в явлениях сущее — в воле господней,

Дали, в вечность грядущие, — в воле господней.

Кроме господа, все, что по сути — иное,

Хоть стократ напоить его влагой живою,

В отрешенности бренно, и нет перемен, —

Даже вечность — и та превращается в тлен.

2980 Шейх Аббас мясником был в судьбе своей бренной,

Стал — вершиной времен, высоты :— несравненной.[219]

Он в степи отрешения шел год за годом,

Плоть свою изнуряя смертельным изводом.

Как-то был в ханаке он, и присные с ним, —

Были все на местах перед шейхом своим.[220]

В это время какой-то развязный детина

В ханаке оказался, вошедши без чина.

Он вошел — и к минбару походкой лихою,

И сказал: «Эй, народ, что пригрет ханакою!

2985 Хорошенько проникните в суть моих слов,

Принесите кувшин мне — с водой до краев.

Мне свершить омовенье надумалось что-то,

А потом опорожниться будет охота!» [221]

Славный муж, услыхав эту речь, молвил свите:

«Что ж, возьмите кувшин и воды принесите!»

И дервиш взял из лучших сосудов один

И, наполнив водой, тут же подал кувшин.

А невежда посуду разбил дорогую

И сказал: «Принеси поскорее другую!»

2990 И ему тут же дали другую посуду,

И опять он разбил дорогую посуду.

«Хорошо, — шейх промолвил, узрев эту прыть, —

Приносите, пока не устанет он бить!»

И камнями разбил он кувшинов немало,

Драгоценных осколков раскинув немало.

И взмолились тут люди из шейховой свиты:

«Все сосуды тобою уже перебиты!

В ханаке не осталось посуды иной,

Мы не можем тебе принести ни одной!»

2995 «Если нету кувшинов, — ответил он свите, —

Вы тогда вот что вашему шейху скажите:

Пусть он бороду даст мне свою, да живее,

И тогда я нужду свою справить сумею!»

Шейх, услышавши этот бесстыжий наказ,

Встрепенулся и к спорившим вышел тотчас.

«Молодец! В добрый час быть благому почину!

Впрямь, к чему борода худородному сыну!

Только ветер и треплет ее обалдело,

А теперь она хоть пригодится для дела!

3000 Вот ее для себя заприметил дервиш,

И в нужде она будет полезна, глядишь!» [222]

А у шейха была борода седовласа,

И ее оторвал он, да чуть не до мяса,

И под ноги тому греховоднику кинул,

На поживу безумцу-негоднику кинул.

И, узрев отрешенья подобного знак,

Тот, от глупых речей отступившись, обмяк.

И простерся во прахе у шейховых ног он,

И, ничком пав на землю, совсем изнемог он.

3005 Видя все это, праведный муж отрешенья

Своелюбьем не тешился ни на мгновенье.[223]

Сделать низкого праведным впредь он сумел,

Переделать на золото медь он сумел.

Кто не вышел из пут суеты пестроцветной,

Для того плод подобных деяний — запретный.

О Фани, испроси отрешенья у бога,

В отрешенье тебе будет в вечность дорога!