Язык птиц

Все, что в небе и в море на дне сохранялось,

У Аттара сторицей в казне сохранялось.

В море мыслей его от небесных сияний

Рдели звезды-алмазы сверканием граней.

260 Там рубины и яхонты, ночь озарив,

Зажигали рассвета багряный разлив.

Перлы слов его — камни, что посланы роком:

Сокрушало бессильных их грозным потоком.

Там рубины — пластом, землю кроющим кровью,

Как пролитой всесветным побоищем кровью!

Ту казну описать силы я соберу,

Эта цель не по силам простому перу.

Зло невежества — вот в чем беда человечья,

От него — и злонравье, и в душах увечья.

265 Чтобы сгинула скверна погибелью черной,

Есть в запасах Аттара шербет животворный.[53]

Амбра есть там и мускус, сандал и шафран,

Чтобы гибли невежества смрад и дурман.

Там в садах изобилья цветут ароматы —

Все стократною пользою людям богаты.

Там от сладких речей, полных медом с халвою,

Сердце мертвое полнится жизнью живою.

Там в деяньях и помыслах — сахар и мед,

Потерявшим надежду — надежный исход.

270 И стихами и прозою много писал он, —

Все о тайнах единого бога писал он.

Сахар с розами слил он в нектаре медовом

И народу служил своим сладостным словом.

Сколько он описал человеческих бед!

Сотням мук и терзаний души дал совет.

Речь его мукам сердца защитою стала,

Радость жизни для сердца открытою стала.

Все писанья указаны волей всевышней,

Чтоб перо не спозналось с натугой излишней.

275 Он сокрытым божественным тайнам учил,

Он народ их значеньям потайным учил.

А когда возвестил он свой «Сказ о верблюдах»,

Караван его слов засверкал там в причудах.

Сколько тысяч верблюдов — не видно им края! —

С ценной ношею шли, еле-еле ступая.

До бездонных глубин в море он доставал,

Жемчуга там для шахских корон доставал.

И из созданных им для корон украшений

Было каждое многих богатств драгоценней.

280 В степь касыд гнал он быстрый табун лошадиный

Каждый бейт там ложился цветущей долиной.[54]

Было в каждой долине сто редкостных стран,

И в любой — многих тысяч чудес океан.

А когда, как сады, расстилал он газели,

На сто тысяч ладов соловьи там свистели.[55]

Но светлей и торжественней каждого лада

Пела тайн всеединого бога услада!

А четыре строки рубаи — чудеса,

Обитаемой четверти мира краса![56]

285 В море мыслей их, словно деленном на звенья,

Скрыты разных земель и пространств отраженья.

А когда «Тазкира» сотворенным он сделал,

Дух почивших святых просветленным он сделал.[57]

Просветленье их душ сотни сгубленных тьмою

Воскрешало как будто водою живою.

Всем твореньям его да воздастся по чести,

Но меж них «Речи птиц» — на особенном месте.[58]

Он включил туда разные притчи о птицах —

Разных речью и словом, в судьбе разнолицых.

290 Лишь великий знаток языков их поймет, —

Кто, под стать Сулейману, толков — их поймет.[59]

Речи ста тысяч птиц описать было трудно,

Каждой дать свой язык — вот поистине чудно!

Всех отметил он голосом птичьим чудесным,

И в уме и в безумстве отличьем чудесным.

Я — смиренный твой раб, помоги мне, господь,

Шейху следуя, робость в себе побороть.[60]

Мне, сказанье о птичьих реченьях слагая,

Взять бы лад соловья, сладость слов попугая.

295 У людей тоже принято в пении сладком

Языком своим следовать птичьим повадкам.

Если ж речь повести, как ведет попугай,

Это будет во благо, но, как ни гадай, —

Ведь душа попугая лишь сладостям рада,

И судить если здраво, то эта услада —

Только в милостях благ из господнего дара,

Сохраненных бесценной казною Аттара