84-112 Сборник Киллмастер Ника Картера

Глава 11

Коктейль-бар назывался El Coyuntura . Если бы кто-то из гостей — святые или грешники — не был там ранее в тот день, они бы уже протиснулись внутрь. Другими словами, все знали о нашем приезде.

В холле был широкий резной бар из красного дерева с необходимыми зеркалами и бутылками за ним и общительный бармен, говоривший на трех языках; все три плохие. Вместо латунного стержня в баре была прозрачная пластиковая трубка с флуоресцентными лампами. В чувственном красном неоновом свете каждая женщина выглядела как минимум на десять лет моложе. Напротив бара стояло несколько мягких сидений, но большую часть салона занимало пространство за ним, напоминающее амфитеатр с оклеенными желтой бумагой округлыми стенами. Вокруг танцевальной площадки размером с почтовую марку и небольшой сцены были расставлены круглые столы. Половину сцены заняло обещанное сочетание гитары, трубы и фортепиано. Музыканты играли скорее с энтузиазмом, чем с талантом. Теперь они сделали паузу после того, как незадолго до этого с большим энтузиазмом исполнили Mama Looka Boo Boo . Некоторые из младших святых предались дьявольскому греху танцев и, спотыкаясь, вернулись к переполненным столикам или бару, чтобы присоединиться к своим друзьям. На мужчинах были черные костюмы и галстуки-, хотя большинство галстуков теперь были развязаны.

Женщины были еще более кислыми, их челюсти были сжаты, их волосы были зачесаны назад и собраны в пучок. Бесформенные платья, тянущиеся от шеи до ног, скрывали их фигуру. Они немного подвыпившие смеялись, закатывая остекленевшие глаза-бусинки и выкрикивали свои протяжные слова, чтобы перекричать бурю.

Снаружи шторм обрушился на отель с пугающей силой. Несмотря на крики и приглушающее действие тяжелых штор, я неоднократно слышал, как об стены ударяются обломки деревьев, камни и обломки разрушенных домов. Здание вздрогнуло, напитки задрожали в стаканах. Вот так, должно быть, ушел Титаник, подумал я про себя. Только тогда мужество и решимость перед лицом смерти были еще традиционно обычным явлением. Здесь благочестивые святые лихорадочно пьянствовали, решив наслаждаться до последнего часа. Со таким похмельем они, вероятно, желали бы себе смерти на следующее утро.

Я стоял за кулисами, сцена была прямо передо мной. Рядом со мной стояла Тамара, завернутая в белую простыню, которую мы украли с кровати в комнате. Она обернула её, как саронг, и повязала вокруг талии красным шнуром для занавесок. Это придавало ей вид девственницы, страстной, но все еще безупречной невесты, ждущей своего мужа. Несмотря на предвкушение в спальне, я все еще не был уверен, что она собирается делать там, на сцене. Она и сама этого не знала. «Подыгрывай на слух», — сказала она, когда мы одевали ее костюм. Услышав комбо, я не был уверен, что оно сработает. Главное было угодить публике и отвлечь персонал. Мы договорились об этом.

Я повернулся к Пепе, который стоял, прислонившись к колонне, примерно в трех футах позади нас. Он пришел за нами пятнадцать минут назад и теперь играл роль хозяина. Ну или охранника, учитывая выпуклость на левой стороне его куртки.

— Сейчас я ее представлю, — сказал я ему.

Буэно . _ Группа ...?'

«Я говорил с ними об этом несколько минут назад. Ведь мы нашли мелодию, которую, говорят, знают. Я не поверю, пока не услышу.

— Они хорошие мальчики, сеньор.

"О, они великолепны!" Я подал сигнал комбо. Трубач затрубил в фанфары так, будто в его инструменте был фруктовый салат. Я шагнул вперед и жестикулировал руками, пока все не замолчали, кроме очень толстой женщины, у которой была икота.

Я громко закричал. - ' Yahora , дамы и кабальеро , ла сеньорита фанданго! муй celebre y directamente de Сан - Хосе!'

Вероятно, они не понимали испанского, но то, что я сказал, было достаточно ясно. Они начали хлопать. Сначала икающая женщина, а потом и вся комната. Нерешительно музыканты начинают исполнение « Румба Тамба» . Тамара вышла на сцену. Я выбрался. Проходя мимо нее, я увидел слой пота, блестевший на ее лице. Она была напугана. Наверное, больше испугалась, чем если бы ей пришлось сделать то, что собирался сделать я. Она споткнулась. Один из мужчин ахнул. Она восстановила равновесие. Широкими шагами стриптизерши она подошла к центру сцены. Она взглянула на комбо, уловила тяжелый бит и начала чувственные движения, которые показывала мне раньше. Верхняя часть ее тела почти не шевелилась. Блестящие складки простыни закружились от быстрых круговых движений ее бедер и ягодиц. Она повернулась и начала медленно развязывать красный шнур. Развязывая, она позволила ему болтаться. Её обеяние начало раскрываться само по себе. Она крепко прижимала его к груди и смотрела на меня и Пепе. Улыбаясь, она бросила мне шнур.

Она продолжала держать простыню левой рукой. Она поднесла другую руку под свои длинные светлые волосы и приподняла их. Затем она начала танцевать. Простыня медленно распахнулась, пока зрители не увидели ремешок ее лифчика и трусиков. Гитарист красиво поддержал ее вибрацией струн и резким аккордом при каждом движении. Публике понравилось. Лишь некоторые женщины немного побледнели. Пепе смотрел на каждое подергивание и поворот с хитрым взглядом в глазах.

Я накинул шнур на шею Пепе и придушил его. Он бросился в сторону, чтобы спастись. Я затянул импровизированную петлю. Он упал на колени. Так было проще и быстрее. Он попытался закричать, но шнур заглушал любой звук. Я потянул сильнее. Используя веревку в качестве рычага, я прижал большие пальцы к его затылку. Рывок, и голова скатилась набок.

Казалось, никто не заметил. Толпа и люди, расставленные «менеджером» по гостиной, следили за каждым движением Тамары. Ритм музыки становился все быстрее и быстрее. Все взгляды были прикованы к Тамаре. Я затащил мертвого портье в тень кулис и швырнул его за груду пустых ящиков из-под пива. Куртка Тамары лежала на одном из ящиков. Она завернула туда свою остальную одежду и взяла все с собой, несмотря на возражения Пепе. Я пододвинул куртку ближе к сцене и расстегнул ее. В случае беды Тамара теперь могла быстро схватить одежду. Я смотрел, как она выступает.

Она скинула и простыню. В лифчике и трусиках она раскачивалась вверх и вниз преувеличенно быстрыми и дрожащими движениями. Она танцевала так, как будто от этого зависела ее жизнь.

Так оно и было. Как и моя, кстати. Я выскользнул из-за кулис по узкому коридору, ведущему в фойе главного входа. Я остановился на мгновение, когда достиг зала. Я вспомнил, что видел двух мужчин, стоящих здесь по пути в гостиную. Они выглядели так же, как и Пепе, как постояльцы отеля. Они пахлм как посетители дешевого парижского борделя. Я понюхал воздух. Запах розовой воды стал намного слабее.

Я осторожно выглянул из-за угла. Тамара справлялась лучше, чем я мог надеяться. Оба мужчины находились в нескольких ярдах от того места, где холл превратился в главную гостиную. Один постоянно тыкал другого в ребра. Явно ценители изобразительного искусства. С «Трехо» 22- го калибра и автоматическим пистолетом Пепе в руке я крался в другую сторону так тихо, как только мог, пока не добрался до пустой столовой.

Столы были расставлены, так, что было трудно пройти прямо на кухню в другой конец комнаты. Столы были полностью накрыты. Приходилось быть осторожным, чтобы ни во что не врезаться и ничего не сломать. Свет лился через круглые окна в двух распашных дверях. Иногда я слышал звуки вдалеке. Я осторожно толкнул дверь и проскользнул внутрь. Я прижался к стене маленькой ниши между кухней и столовой.

Там был буфет с полками внизу для столовых приборов и графинов. Рядом с ней, с открытой дверью, стоял большой бельевой шкаф, полный полотенец и скатертей. Еще были веники и швабры, несколько ведер, чистящий порошок и четырехлитровая банка полироли для пола. Я позволил двери тихо закрыться и заглянул в настоящую кухню. Я мог видеть только её часть: двухдверный холодильник, автоматическую посудомоечную машину и стол, который раньше видел через окно. Звуки, которые я слышал из столовой, исходили от толстой женщины, убиравшей со стола. Фыркая и напевая себе под нос, она возилась вокруг. Коридор в холодильную камеру должен был быть за углом, вне поля моего зрения. Я не стал смотреть дальше. Я не хотел рисковать тем, что меня увидят. В любом случае это не имело значения.

Я взял одну из сигарет Тамары и зажег ее от спички из гостиничной коробки, которую принес из номера. С минуту я стоял неподвижно, внимательно прислушиваясь. Я ничего не слышал, кроме случайного грохота кастрюль и сковородок и астматического дыхания женщины.

Покурив, я подошел к бельевому шкафу и бросил несколько полотенец в пустое ведро. Я набрызгал на нее немного воска и бросил сверху сигарету. Увидев, что он будет продолжать тлеть, я прошел через распашные двери обратно в столовую и стал ждать. Я оставил шкаф открытым. Тамара сказала, что это займет две с половиной минуты, но из-за такой обстановки было трудно определить точное время. Зажигательные сигареты имеют на одном конце шарик того же состава, что и спичка, — в данном случае конец с оттиском торговой марки. Сигарета была дополнительно набита ватой коричневого цвета, пропитанной селитрой. Открытые концы сигарет были сделаны из настоящего табака. Сидеть в столовой в ожидании было нервно, но больше я ничего не мог сделать. Я доверял Тамаре, чтобы занять всех. Секунды тянулись мучительно медленно. Потом сигарета догорела.

Она вызвала пламя примерно на пять секунд, и этого было достаточно, чтобы превратить ведро в дымовую шашку. Белье отлично загорелось, а затем начали тлеть полотенца. Кислый дым валил из шкафа на кухню. Даже по ту сторону дверей я почувствовал слабый запах, когда женщина наконец начала кричать: « Фуэго ! Фуэго !

Неподвижно я сидел на корточках, прислушиваясь к крикам. Потом я услышал тяжелые шаги и возгласы двух стражников: « Ай ! Фуэго ! Я слышал, как один сказал. Я шагнул в нишу с пистолетом в руке. Охранники пытались обнаружить, что горит. Толстая женщина кричала, размахивая руками. Все трое кашляли и кашляли от дыма.

— Руки вверх, — приказал я.

Женщина захрипела громче, чем когда-либо. Люди в форме обернулись и недоверчиво зевнули. Сейчас огонь достиг своего пика. Густой маслянистый дым валил из шкафа, скрывая тот факт, что огонь горел только в ведре. Дым и вонь, должно быть, спутали их рефлексы, когда один парень потянулся за пистолетом, а другой прыгнул на меня. Я выстрелил первым в колено. Плоский резкий хлопок 22-го калибра затерялся в криках женщины и реве другого парня, прыгнувшего на меня. Я сделал шаг вперед, так что он был со мной на мгновение раньше, чем он рассчитывал. Я опустился на колени и нырнул между его ног. Когда он упал на меня, я обвил руками его ноги и одновременно поднялся. Это была разновидность регби-флипа. Я немного повернулся и с помощью его собственной силы швырнул его в буфет. Его голова с треском разбила полку с серебром. Он рухнул, холоднее, чем погода снаружи.

Несмотря на разбитое колено, первый охранник не мог остановиться. Со стоном и стиснутыми зубами он попытался открыть клапан своей красивой кобуры, чтобы всадить пулю мне в голову. « Муй браво», — сказал я, ударив его ногой в живот, а затем в подбородок. Он лег там где лежал. Женщина была настолько не в своем уме, что больше не могла слушать доводы. — Простите, сеньора, — сказал я. Моя левая рука метнулась к ее подбородку со сжатым кулаком. Она застонала и отключилась, я осторожно опустил ее на пол.

Я перепрыгнул через них в шкаф. В густом дыму я схватил швабру и сунул ее в горящее ведро. Я потушил огонь, но оставил тлеть полотенца. Когда я справился с огнем, я просунул ручку швабры в ручку ведра и вынул ведро из шкафа.

Я оставил его, схватил оружие охранников, затем засунул всех троих в шкаф. Я запер шкаф, сунул ключ в карман и побежал через кухню к холодильной камере, размахивая дымящимся ведром на ручке швабры. В другой руке я держал банку с воском.

Я пролетел короткий коридор с другой стороны кухни и оказался в комнате, где охранники играли в карты. Карты все еще лежали на столе, куда их бросили мужчины. За самым дальним сиденьем была большая дверь. Я оттолкнул стул в сторону и уперся плечом в большую металлическую защелку. Дверь щелкнула и распахнулась. Я ворвался туда, не глядя.

«Менеджер» схватил большой револьвер и прицелился мне в живот. Камера была всего пять на семь метров и была полна разных крючков и труб. Ему пришлось бы чертовски плохо прицеливаться, чтобы промахнуться по мне. Он стоял над радиоприемником в задней части камеры. Он, вероятно, задавался вопросом, почему он не может найдти ни одну станцию. Он, конечно, и не подозревал, что буря, которую он помог создать, также мешала ему принимать все радиостанции. Револьвер лежал рядом с ним на столе рядом с ствольной коробкой. Его рука схватила его, как молния.

Я бежал, не останавливаясь. Я наклонился к нему, положив голову между плечами. Я взмахнул шваброй изо всех сил, что у меня были. Раскаленное ведро ударило его прямо в лицо. Револьвер выстрелил прямо возле моего уха. Раскатистый грохот выстрела в маленьком пространстве ошеломил меня. Я видел, как он упал. Он замолчал и снова двинулся. Потом он упал неподвижно. Отпечаток ведра был очевиден на его сильно обожженном лице, клеймо, которое он будет носить до конца своей жизни.

Передатчик был простым корпусом по сравнению с центром управления в храме. Он состоял из нескольких металлических шкафов, по форме и размеру напоминавших вертикальные гробы, в которых находились датчики, ручки и переключатели. Верхняя часть шкафов состояла из сетки силового поля и массы катушек оголенного медного провода. Толстые кабели исчезли через отверстие в вентиляционном отверстии. Электронные устройства тихо зажужжали. Генераторы отеля, которые снабжали электроэнергией, вероятно, находились в подвале рядом с котлами.

Я щелкнул главным выключателем. Жужжание прекратилось. Руки на несколько метров затанцевали взад и вперед на мгновение, а затем упали обратно. Я подобрал пистолет противника и аккуратно разбил все, что могло сломаться. Тогда я вытащил управляющего из холодильной камеры и закатил его под стол, где сидели охранники. Я вернулся, открыл шкафы и побрызгал внутренности, пол и стены воском. Я использовал последнюю часть, чтобы снова разжечь огонь в ведре. Я бросил горящие полотенца в лужи воска на установке. Взметнулось пламя, раздуваемое сквозняком из вентиляционного отверстия. Я выбежал - прямо на сжатый кулак, исчезнувший в животе.

Управляющий каким-то образом пришел в сознание и вскочил на ноги, полный желания отомстить. Во второй раз он напал на меня неожиданно. Его кулак врезался в приклад револьвера одного из охранников, который я заткнул за пояс. Это спасло меня. Я снова выдохнул, прежде чем он успел захлопнуть дверь, иначе я бы сгорел заживо. Я вырвался и напал на него. Огонь уже лизал мое пальто.

Он был похож на гориллу. Он бросился на меня, ругаясь по-испански. Я поймал его обычной дзюдоистской хваткой, жесткой рукой. Моя левая рука сжимала воротник его пальто, правая — его рубашку. Он запнулся. Я обхватил правой ногой его правую икру и ударил его ногой. Он качнулся в сторону и начал падать. Я немного помог ему.

Разъяренный гневом и ненавистью, он царапал меня, даже когда падал. Его ботинок зацепился за порог двери холодильной камеры. Размахивая руками, он упал навзничь в горящий воск. Каждое движение раздувало пламя еще больше. Он встал на четвереньки. Опустив голову, он закричал в агонии. Как человеческий факел, он сгорел у меня на глазах. Я не мог ему помочь и закрыл дверь. Его криков уже не было слышно, а пожар не сразу бы обнаружили. Наконец я смог сделать глубокий вдох. Я отчаянно нуждался в этом. Постепенно до меня дошло, что я сильно ранен. Рана в моем плече вновь раскрылось; наверное, когда я напал на охрану. Прострелы боли пронзили мою руку. Я попытался пошевелить пальцами левой руки. Теперь я мог потерять сознание или продолжить действовать; Я продолжил. Совершенно побелев, я, пошатываясь, вышел из комнаты обратно на кухню и в нишу.

Один из мужчин постучал в дверь бельевого шкафа и громко позвал на помощь. Я остановился и постучал в дверь. — Сеньор ?

«Си! Си!

«Если вы хотите, чтобы я обстрелял вас через эту дверь пулями, то, продолжайте шумно её пинать».

На мгновение воцарилась тишина. Затем он сказал: «Я помолчу, амиго».

« Буэно ».

Когда я вернулся по коридору, ведущему к сцене, я увидел двух мужчин, сидевших в гостиной, стоящих у входа в Эль- Коюнтура . Они топали ногами и ободряюще свистели. Когда я добрался до крыльев, я понял, почему. Тамара была в одних трусиках. Как она могла продержаться так долго, должно было быть одним из величайших секретов танца.

Комбо были исчерпаны. Они в сотый раз сыграли припев, но ритм был по-прежнему силен, и Тамара в полной мере им воспользовалась.

Шагами стриптизерши она качалась вверх и вниз, покачивая бедрами и тряся обнаженными грудями. Толпа зааплодировала в знак одобрения, хотя некоторые женщины, казалось, были близки к шоку. Все взгляды были прикованы к ее дрожащим соскам. В ее глазах был обеспокоенный взгляд... пока она не увидела меня. Ее лицо просветлело. Я дал ей знак поторопиться. Она незаметно кивнула и начала свой финал.

И какой финал!

Группа собиралась снова начать играть мелодию. Тамара подобрала первые аккорды и наклонилась, чтобы поднять простыню и свой лифчик. Она дарила всем прекрасный взгляд на вызывающе пышную круглую округлость своих ягодиц. Зрителям была хорошо видна узкая нейлоновая линия ее трусиков между твердыми бедрами, которая на мгновение напряглась, когда она наклонилась вперед. Трусики вызывающе соскользнули вниз по ее заднице и остались там, когда она встала и принесла мне простыню и лифчик.

— Великий Боже, — прошипела она. — Я думала, ты никогда не придешь.

"Прекратите это скорее," ответил я.

Я смотрел, как она протанцевала обратно на сцену. Ее покачивающиеся ягодицы представляли собой восхитительное зрелище. Святые сошли с ума. Я не знаю, о чем думали женщины, но некоторые из них выглядели так, будто никогда не оправятся от этого. Кровеносные сосуды мужчин лопались. Напитки выпивали быстрее, чем успевали приносить официанты. Впервые в своей жизни в черных одеждах они увидели мягкую красоту настоящих женских изгибов и упивались ею. В конце концов, они столкнулись с концом света, Армагеддоном и, возможно, Вторым Явлением одновременно. А если им предстояло умереть - что это был за способ попрощаться!

Раздался ободряющий крик. Тамара начала снимать трусики. Группа почувствовала приближение кульминации и погрузилась в запомненную мелодию. Я то и дело оглядывался поверх лысых голов и молился, чтобы толстая дубовая дверь холодильной камеры сдержала огонь и чтобы охранник в бельевом чулане все еще дрожал от ужаса. Тамара спустила тугую резинку трусиков. Господи, почему она не торопилась? Ниже. Мягкие вьющиеся волосы стали видны. Больше шума и крика!

Я вытер толстые капли пота со лба и потер ноющее плечо. Трусики медленно сползли с ее ног. Она скинула их и обернулась. Она наклонилась, чтобы поднять его. Выпрямив ноги, подняв ягодицы, она показала мужчинам то, что они никогда не забудут.

Толпа стонала.

Комбо взревело.

Тамара кинулась со сцены прямо мне в руки.

Было много аплодисментов, но не было достаточно времени, чтобы вернуться. Я завернул ее в пальто и сказал, что у нее будет достаточно времени, чтобы одеться после того, как мы выйдем из отеля. Не стесненная своей одеждой, она побежала за мной по коридору в главную гостиную.

— Ник, Ник, — выдохнула она, — что случилось?

— Это не имеет значения, — сказал я.

'Но ...'

«Три канала уничтожены, один остался. Я расскажу вам подробности позже.

Мы сбежали из отеля. Это оказалось проще, чем я думал. Я на мгновение задержался у прилавка и, как я и подозревал, на полке под прилавком стояла рация. Я подозвал его и рычащим тоном псевдо-менеджера приказал людям в «фиате» перед зданием отойти в сторону и пропустить «бьюик». Небольшой дешевый микрофон скрыл изменение голоса, и ответ был коротким : «Si, señor!» Дальше по коридору, через парадную дверь, мы запрыгнули в старую машину и оживили ее.

«Фиат» с охраной стоял в стороне от подъездной дороги. Когда Тамара увидела, что мы успеем, она дружески помахала нам двумя мужчинами, когда мы проезжали мимо. Она расслабленно откинулась на прогнивший диван и начала смеяться. Это был истерический смех облегчения. Запыхавшись, она воскликнула: «О, вы видели этих двух мужчин?»

'Которых? В этом «фиате»?

"Нет, Ник, тех двоих в гостиной!" Она начала смеяться еще сильнее. Они с таким изумлением смотрели, когда мы промчались мимо них. "О, это выражение на их лицах!" У Тамары были приступы хохота. — Я действительно была так хороша?

"Да, вы были прекрасны."

« Правда ?»

«Достаточно хороши, чтобы заставить меня безумно ревновать».

Тамара немного успокоилась и захихикала, пока я боролся с рулем «бьюика» и ехал в сторону самолета. Когда она начала одеваться; смех прекратился, и на другом конце Пунтаренаса она сказала низким, нерешительным голосом: — Ник, погода. Меняется.'

Верно. Снег теперь валил бурлящим вихрем. Когда-то блестящее отражающее небо потемнело, и сквозь гул перегруженного двигателя ветер выл, как раненый призрак. Деревья, скалы и все, что могло двигаться, летело вокруг нас воющим ураганом. Градины рикошетили от дверей и окон. Мы оказались в мире, обезумевшем от действий сумасшедшего.

— Отключение передатчика в отеле вызвало метель, — мрачно сказал я.

— И будет еще хуже, — прошептала Тамара.

«Да, пока мы не уничтожим последний передатчик в Панаме».

Она повернулась ко мне побелевшей, как снег снаружи. — Но Ник, — спросила она с нескрываемым ужасом. 'Мы должны быть способными, сделать это, не так ли?