Ангелы Суджи

13

Чем больше делалось остановок, тем меньше бойцы разговаривали. Ни сил не осталось болтать, ни возможностей, если язык не хотел слушаться и еле ворочался, обдирая нёбо. Даже Володя Громов перестал вспоминать стихотворения. А когда ему говорили, что если начал, то продолжай, а то несолидно получается, не в жилу, он лишь отмахивался и делал страшные глаза, выделявшиеся белками на закопчённом лице. Они вообще все стали на одно лицо, и сразу не узнаешь кто есть кто. Даже вблизи. Особенно, когда им вдогонку из трубы наплывал то ли туман, то ли морось от испарений бесконечной массы людей, следовавших за ними. Все они шли, согнувшись, останавливались, чтобы отдышаться или просто поглубже вдохнуть, но не удавалась, потому что дыхание было поверхностным, слабым. И сколь часто ни дыши, воздуха по-прежнему не хватало даже тем, кто более или меня держался. Но это не значило, что всё благополучно у человека, если он молчит или заставляет себя молчать, а если и прорвётся голос и сил хватит лишь на реплику, то и не поймёшь, что он говорит, еле ворочая языком. Но когда даже самый молодой из них, тот же Громов, схватил Землякова за рукав и, указав рукой впереди себя, промычал: «Там свет! Мы пришли!» ‒ Сергей не знал, что ответить ему. Когда тот повторил: «Там свет!», Земляков достал бутылку, подал Громову:

‒ Хлебни полглоточка.

Володя сделал глоток и нехотя вернул бутылку Землякову, спросившему:

‒ Полегчало?

‒ Почти… А там всё равно свет…

‒ Ладно, согласен, но идти ещё далеко. Не думай об этом. Шагай себе и шагай ‒ так легче. И вдаль не смотри.

Громов кивнул, успокоился, зато Медведев что-то промычал, указав на бутылку: мол, давай и мне. Когда отпил полглоточка и поработал языком, спросил:

‒ Откуда у тебя столько воды?

‒ Ты об этом, кажется, спрашивал… Щёлкать не надо было одним местом, когда на входе все запасались водой. Вам было лень взять лишнюю бутылку, а я не поленился, хотя и от этой бутылки ничего не осталось. ‒ Он тоже немного хлебнул, плотно закрыл пробку. ‒ НЗ остался, на всякий пожарный случай.

Но тут Силантьев подошёл, посмотрел на воду. Пришлось и ему позволить присосаться. Когда же почти ничего не осталось, Земляков отдал остатки Карпову:

‒ Допивай!

Тот жадно вцепился в бутылку, осушил её до дна, а Земляков сказал, как похвалил:

‒ Отлично! Теперь мы все обнулились! Теперь терпите до финиша, может, там что-нибудь перепадёт.

Никто ему не ответил. Да и что скажешь. Две или три остановки они отдыхали молча, а на третьей неожиданно разрыдался Карпов. Никто его особенно не уговаривал, лишь Медведев подошёл, обнял, прижал к себе ‒ так и сидел с ним в обнимку. Перед тем как отлепиться, негромко сказал:

‒ Держись, Вить! Ведь ты же Победитель!

И Карпов услышал его, смахнул слёзы и ничего не сказал, лишь сжал его пятерню и первым поднялся, непонятно произнёс:

‒ Надо идти…

Никто ему не ответил, послушно и тяжело поднялись и продолжили считать шаги. Теперь до ста. Радовались и этому, а то как бы не пришлось ползти.

В какой-то момент, будто зная, что у них настроение и силы на нуле, появился «Спутник», а Земляков подумал: «Жаль, что ему воды не оставили…».

‒ Как дела? ‒ спросил он у него, почему-то более всего его запомнив из их небольшой группы.

‒ Нормально, ‒ ответил тот коротко и не знал, о чём ещё говорить.

‒ Как дела с водой?

‒ Отлично. Только сейчас допили остатки.

‒ Если шутите, то всё остальное ерунда. Терпите, ребята. Осталось часа два-три. И будет вам счастье! Тогда отдохнёте, поспите.

‒ Дальше-то какие планы?

‒ Будем ждать приказ к наступлению. Как говорится, как только ‒ так сразу. Держитесь, парни! Всем тяжело, особенно тем, кто за вами идёт. Пойду туда.

Вроде ничего особенного не сказал «Спутник», хотя как посмотреть. Всё-таки главное донёс, обнадёжил.

‒ Слышал, чем старшой порадовал? Часа два-три осталось! ‒ доложил Сергей Медведеву. ‒ Так что надежда появилась.

Да, действительно, появилась, именно ей теперь и жил Земляков. Хоть какая-то ясность. А она сил придаёт, прогоняет сомнения, переживания, даже временами накатывавшийся страх. Да-да ‒ именно так. А что это, если не он, когда в какой-то момент, задумавшись, Сергей вдруг вздрогнул, увидев, что труба впереди сужается. Ещё немного и она превратится в узкое горлышко, в которое не только пройти ‒ протиснуться будет невозможно, потому что она уменьшалась на глазах. «Разве мы такой конец ожидали? ‒ замирая, подумал он. ‒ В конце будут накопители, уж какие они ‒ бог весть, но всё, поди, попросторнее трубы. В них наверняка можно будет сесть и вытянуть ноги. И воздуха будет побольше. Красота будет. А что сейчас происходит: край, каюк, амба! Труба толстенная ‒ попробуй удержи её… Он даже закрыл глаза, страшась увидеть, как труба будет окончательно схлопываться… И что потом? Представить страшно. Какое-то время находясь будто в обмороке Сергей заставил себя скинуть наваждение, привести чувства в норму, вдруг осознав, что и к нему пришли галлюцинации, как у Громова. И ведь главное ни с того ни с сего. Только со «Спутником» поговорил, и вот оно накатило: смотри и радуйся. Он открыл глаза и увидел на месте трубы волнообразный зеленоватый свет, будто от Северного сияния. И понял ‒ сам же подсказывал Громову, ‒ что не надо смотреть в ту сторону, и глаза закрывать не обязательно. Надо лишь сосредоточить взгляд на чём-то одном, близком, таком, до чего можно дотронуться рукой. И он уставился взглядом себе под ноги, и наблюдая за ними, чувствовал, как светлеет голова, и ничего более не мнится, и впереди лишь чёрная труба, правда, необыкновенно широкая. В конце концов галлюцинации прошли. Либо он их перестал замечать. Потому и не смотрел по сторонам, а шёл и шёл, считал и считал шаги.

Всё заканчивается, похоже, и их дорога пошла к завершению, когда они увидели горящую впереди лампочку и людей, мелькавших в её свете. И теперь, когда манящий свет лампы казался совсем близко, то почему-то совсем не осталось сил, чтобы добраться до него и сказать самому себе: «Я это сделал!». Это были не очередные глюки, а всё по-настоящему, и люди были настоящие, из бригады «Ветераны», несколько недель жившие в трубе и готовившие её к их беспримерному походу. И вот они встречали долгожданных гостей, к ним вышел «Спутник», неизвестно, когда оказавшийся впереди, и первым обнялся с «ветеранами».

‒ Располагайтесь, парни! ‒ сказал один из них. ‒ Давно вас ждём!

Они рухнули там, где стояли, не в силах что-то сказать, о чём-то спросить. Сидели истуканами и глотали воздух. Которого здесь оказалось поболее, чем в глубине трубы.

‒ У нас тут выход приготовлен с временной земляной перемычкой, которую разрушим, как только будет получен приказ к наступлению, а в ней небольшое отверстие не толще руки, но и через него происходит вентиляция воздуха, ‒ пояснил один из ветеранов с закопчённым лицом, походивший на негра. ‒ Так что, парни, располагайтесь, кто желает, забирайтесь в накопитель, а кто-то и в трубе оставайтесь, но не кучно, чтобы промеж вас можно было пройти. А вот отсюда, он указал на лаз, уходящий вверх, вы будете десантироваться. Всего три ступеньки по лестнице, и вы на свободе!

‒ Нам воды обещали… ‒ не очень-то дружелюбно напомнил Карпов.

‒ Будет вам и вода. По бутылке в руки. Не больше. Хотите сразу выпейте, хотите позже. Мы не настаиваем. И ешьте-то поменьше. Меньше ешь, меньше пьёшь. Норма ‒ глоток на полдня. Если в это уложитесь ‒ молодцы. Это я к тому говорю, что неизвестно, сколько вам здесь томиться до получения приказа.

«Ветеран» вынес из «кладовки», тоже вырубленной в грунте, упаковку с водой, начал раздавать. Все, конечно, сразу сделали по большому глотку, кто-то добавил полглоточка и заставил себя на этом успокоиться, даже самые нетерпеливые более не поддались искушению.

Земляков думал, что накопители ‒ это большие комнаты, а оказались они узкими каморками, вырубленными в грунте через вырезанную боковушку трубы, и не более того. Единственное, что он успел понять, так это то, что в накопителях было относительно сухо и не капало с потолка, не текло по земляным стенам. Хоть в этом благодать, хоть от этого радость. Они расположились без особенного разбора. Кто где стоял. Земляков с Медведевым по обычаю рядом. В накопителе действительно дышалось легче из-за хоть какого-то запаса воздуха. Уж какого он качества, другой вопрос, но всё равно состояние у всех улучшилось, правда, ненадолго; из-за создавшейся скученности, когда другие подразделения волей-неволей подтянулись поближе к будущему выходу, вновь стала ощущаться нехватка воздуха. Но теперь выручало то, что не надо было двигаться, гнуться, сдавливая дыхание, хотя с нагнутой головой казалось, что дышалось легче.

Постепенно они успокоились, нагрели места и полезли в рюкзаки за сухпаем. Аппетита не было, но немного пожевали, помня высказывание «ветерана» о вреде еды в их положении. Мало-помалу пришла сонливость, относительная, но всё-таки успокоенность, как после удачно выполненного большого дела. Теперь им оставалось одно: отдыхать и ждать приказа, почему-то всегда приходящего внезапно.

Перекусив, Земляков почти сразу заснул, и снилось ему его поле, на котором он весной посеет пшеницу: или сам в отпуск отпросится с передовой, либо свояк организует ‒ технику найдёт и семенами разживётся, в сельхозуправлении всё-таки работает. Ещё когда уходил на СВО, он решил с женой Екатериной, что именно так и нужно поступить. Главное, чтобы вовремя отсеяться, с погодой подгадать, чего же земле пустовать. Она не виновата, что война идёт и каприз природы необходимо исправлять.

Сергей Земляков спал в накопителе, а во сне видел, что идёт краем зрелого золотого поля пшеницы. Плотно она растёт, туго ‒ рукой не раздвинешь, и на каждом стебле тяжёлые колосья, слегка наклонившиеся к пашне. И радость от вида спелой пшеницы на душе необыкновенная, вот он, урожай, налицо: убирай, сдавай на элеватор, получай деньги за свой труд и расплачивайся с кредитом. Без этого нельзя, из-за него и воевать за Родину пошёл, желая попутно из банковской кабалы вылезти… Сон понравился, хороший сон. А за полем он увидел жену и сына Гришу-старшеклассника, бегущего навстречу.

‒ Вы куда же это собрались? ‒ спросил он, поздоровавшись.

‒ Мы в лесопосадку. После дождя, там, говорят, грибы пошли, ‒ ответила жена. ‒ А ты далеко ли идёшь?

‒ Домой, к вам. Так что грибы отменяются. Сегодня будете меня встречать! Можете здесь начинать!

Екатерина обняла его, расцеловала:

‒ А мы ждём и ждём, все глаза просмотрели. Звонишь ты редко, да и коротко, никогда ни о чём не поговоришь!

‒ Зато теперь говори сколько душе хочется. Как у вас дела?

‒ По тебе скучали… А Гриша как медалист легко в университет поступил, на физика и математика будет учиться. Вот такая у нас радость!

‒ Григорий, дай твою руку, поздравляю! ‒ подозвал он сына. ‒ Не зря на олимпиады ездил ‒ добился своего! Голова!

Он обнял сына и прильнувшую жену обнял, и стояли они втроем на фоне зрелой пшеницы ‒ самые счастливые на свете.