Ангелы Суджи

34

Побывал Земляков с Екатериной в гостях у свояка, выпил прилично, захмелел по-настоящему, как давно не хмелел, и возвращался домой под руку с женой счастливый, сытый и усталый. Находясь в настроении, спросил:

‒ Вот почему ты сегодня не ругаешься?!

‒ А разве есть за что?

‒ Ну, выпил же, и не одну…

‒ Не так ты часто в рюмку заглядываешь, а сегодня настроение такое.

‒ Правильно! Праздник!

‒ Не, не так. Тебе дружок фронтовой позвонил и что-то в уши надул, ты и загрустил. Разве я не права?

‒ Права, но сама не знаешь в чём. У мужиков бывают такие разговоры, о каких женщинам лучше не знать. И они имеют на это право.

‒ Даже если и был такой разговор, мне он безразличен. Я другое имею в виду, и ты знаешь, что именно. И, пожалуйста, не переводи стрелки.

‒ Даже если это и так, что тогда?

‒ А то, что вы становитесь неуправляемыми, когда вам что-либо втемяшится. Нельзя же так. Ну, побывали на фронте, отличились, по ранению получили, и что, опять неймётся?!

‒ Эх, Катя, Катя, не понимаешь ты мужиков. Ты, как и все: лишь бы он держался за юбку. А чтобы ему в душу заглянуть, понять ‒ это необязательно. Ты думаешь, что пошёл я воевать только из-за денег? Нет, не так. Это только повод, хотя сначала были такие мысли. Теперь они немного другими стали. Вот и остановился я на перепутье, и пока не знаю, какая победит. Ведь с какой мыслью пойдёшь на фронт, с ней и воевать будешь, и дальнейшее от тебя уж не зависит.

‒ Ладно, Серёжа, с тобой всё ясно: выпил и на философию потянуло. Пойдём домой, проспишься и утром встанешь другим человеком.

Но не случилось утром этого. Когда ушли жена и сын по своим делам, он рассчитывал ещё поспать, но сон не шёл и, легко позавтракав, Сергей отправился в торговый центр. Степной ‒ районный посёлок, населением шибко не богат, но два-три сетевых магазина имеются, да и вообще они все кучковались на центральной улице, вперемешку с административными да общественными зданиями ‒ за десять минут можно пройти из конца в конец. Так что блуждать особенно негде, тем более, когда знаешь, что именно необходимо купить. И Земляков сразу отправился в универмаг, где в отделе спортивного, туристического и иного похожего снаряжения купил тактический рюкзак защитного цвета «зелёнки». В любом случае он пригодится ‒ лето впереди. А то прибудешь в расположение с голыми руками и собирай по частям. Хорошо если старшина запасливый и кое-что выделит, но и он не всегда может выручить. Оружие выдаст ‒ это без вопросов, а в остальном, как он любит говорить, «боец добывает амуницию в бою»! Это, конечно, сильно сказано, с элементом гротеска, но это так. Но чаще всё-таки можно подобрать по себе обвес из того, что остаётся после трёхсотых, а то и двухсотых. И нет в этом чего-то особенного. Война всё по-своему расставит, всё спишет, все мысли обнулит.

Вернулся из торгового центра, попутно прихватив еды, повесил рюкзак перед дверью на видное место и на душе сразу сделалось спокойно, словно шагнул в новом направлении, отстранившись от суеты и волнения. Вспомнил об отце, позвонил ему, спросил, когда он не сразу отозвался:

‒ Как ты там? Обойдёшься без меня, а то кое-что надо по дому сделать.

‒ Пчёлами занимаюсь. Так что всё в порядке.

‒ Голова не болит?

‒ И не с чего особенно. Я же вчера говорил, что делами буду заниматься.

‒ Тогда и я кое-чего сделаю, а то проболтался две недели, а пользы от меня ноль.

‒ Займись, сын, займись. Жёны не любят, когда мужья прохлаждаются.

‒ Указание понял! ‒ отрапортовал Земляков-младший.

Он ещё с самого начала приметил, что розетка на кухне разболталась, и швабра у жены постоянно соскакивает. Все работы простецкие, надо лишь взяться за них. Самая работа для Григория, но разве сына заставишь что-то сделать по дому ‒ отец для этого имеется. Со шваброй Сергей расправился в пять минут, с розеткой пришлось повозиться. Трудность в том, что концы проводов укоротились со временем до невозможности, цеплять не за что особенно. Был в магазине, а не подумал об удлинителях. Пришлось приспосабливаться. Концы зачистил, вытянув из стены до предела, и распорные усы заново приспособил, из-за чего розетку пришлось немного повернуть, чтобы распорными усами надёжнее её закрепить. И с этим управился. Подумал, чем ещё заняться. Вспомнил о воротах для гаража ‒ облупились, плохо закрываются. На них несколькими минутами не отделаешься. Решил всерьёз ими заняться, а для этого необходимо сначала пообедать. Вроде и обычное дело, а полчаса потратил. Зато пошёл в гараж с самыми решительными намерениями, хотя ворота ‒ это не розетка.

Оказавшись на месте, он выгнал из гаража «Ниву», осмотрел ворота, нашёл слабые места и понял, что это ему пока не под силу, да и часом не отделаешься. Решил лишь покрасить ворота, а перебрать потом, когда вернётся с войны. Поэтому и не спешил особенно. Погода позволяла ‒ копайся и копайся помаленьку. Подумалось: «Мне бы не фермерством заниматься, а идти по специальности ‒ не зря же в колледже учился. А то какой из меня фермер, если своего ничего нет. Только договор об аренде, и пока долги. Если бы не Валера, то и делать бы не знал что. Да ведь и он не всемогущий. Чего случись, и нет Валеры ‒ на другую должность перевели, и прощай помощь от соседних фермеров. Ведь без Валеры они и пальцем о палец не пошевелят, чтобы помочь, а то и топить будут. А если и помогут, то не в первую очередь, и денег сдерут немеряно! Хотя теперь чего ж: теперь будь что будет. Вот дождёмся урожая, сдадим зерно на элеватор ‒ и дело с концом. И можно будет далее спокойно работать. Жалко только, что я буду на фронте ‒ ничем помочь не смогу. Опять все заботы на Валеру, но он не двужильный, и, по сути, это он взял землю в аренду, только деньги наши с Екатериной. Вот и какой я тогда фермер?».

Земляков злился, иронизировал над собой, даже издевался. Но толку-то от этого? Никакого. В конце концов, и думать об этом перестал, зная, что ничего от его мыслей не изменится, и никому от них пользы. Тут и сосед по гаражам помог отвлечься.

‒ Привет, Серёж! ‒ поприветствовал пенсионер Никита Петрович ‒ седой наполовину, одет в рабочую униформу, лопата на плече. ‒ Вижу, оклемался немного. Как рука?

‒ Разрабатываю помаленьку. Вот ворота решил покрасить. Чего краске пропадать.

‒ Давно надо новые навесить.

‒ Ага, и машину купить, и гараж фундаментальный, и ворота не из дощечек. Тут и без того не успеваешь вертеться: в долгах, как драная собака в репьях.

‒ Погоди, раскрутишься, дело пойдёт. Пшеница всегда в цене будет, потому как человек последние копейки за хлеб отдаст.

‒ Во-во, пока раскручусь, так и буду на двадцатилетней «Ниве» ездить.

‒ А далеко ли тебе надо мотаться-то. До отца в Выселки доехать. Ну, до поля ‒ вот и весь маршрут.

‒ Сам-то далеко ли наладился?

‒ На огород… Моя просила грядки под лук вскопать.

‒ Дело известное… Будь здоров, а я повожусь.

Он по-настоящему увлёкся, и чем далее, тем хотелось всё сделать не абы как, а тщательно, любовно. Поэтому красил ворота не спеша, будто это была его главная работа на время отпуска. Он докрашивал, когда зазвонил телефон. Посмотрел ‒ Екатерина.

‒ Ты где? ‒ спросила она.

‒ Ворота на гараже крашу.

‒ Долго ждать?

‒ Через полчаса закончу.

‒ Тогда подожду, вместе поужинаем. Сильно не задерживайся!

Закончил Сергей работу, загнал машину, навесил замок и, действительно, ворота по- другому смотрятся. Домой пришёл, а ужин на столе.

‒ Что это сегодня с тобой случилось?

‒ Дурь накатила.

‒ Гляжу и розетку починил, только смотрит она как-то кособоко.

‒ По-иному не сделаешь, ниша в стене разбита, если только на алебастр посадить. Вариант, конечно, только не оказалось его под рукой. В следующий раз капитально сделаю. Будешь выдёргивать штепсель, придерживай, потому что они все разнокалиберные… А вот и Григорий, ‒ он посмотрел на пришедшего с улицы сына, ‒ может, когда сподобится. А что, давно пора приучаться к домашним делам ‒ за компьютером всю жизнь не просидишь.

‒ Жизнь заставит, научится. Правда, сын? ‒ посмотрела жена на Григория, а тот промолчал.

‒ Вот видишь, не в жилу ему такие занятия. Даже не знаю, как он сподобился сети плести, ‒ хмыкнул Сергей.

‒ Вот уедешь, мы с Ольгой опять будем ходить! ‒ поставил сын в известность.

‒ Значит, получается, а вам мешаю, ‒ улыбнулся Сергей.

‒ Ты хоть думаешь, что говоришь-то?! ‒ упрекнула Екатерина сына. ‒ В чём-то ты умный, а в чём-то никакого понятия. Хотя не переживай за отца. Вон уж новый рюкзак у двери висит.

‒ Ладно, ‒ за столом я глух и нем! ‒ сказал Земляков-старший. ‒ А то язык без костей ‒ вам лишь бы полалакать. А сыну сейчас надо более думать о скорых экзаменах, а не сетями голову забивать.

Позже, когда улеглись спать, он сказал жене:

‒ А ведь ты права. Скоро мне надо готовиться к отъезду. Как же незаметно пролетели эти дни.

Проводив утром жену и сына, он решил отремонтировать ножку у диван-кровати. Кто-то, видимо, прыгнул или навалился всей массой, она согнулась и чертила пол. «Непорядок, однако!» ‒ усмехнулся Сергей, и ему сделалось приятно оттого, что нашёл себе новое занятие, что оно в радость. Почему-то прежде домашняя работа никогда не приносила удовольствия, а теперь желанней нет её. И он всё делал не спеша, обдуманно: отвинтил ножку, сходил в гараж, сверкавший свежевыкрашенными воротами, в тисках выпрямил основу, смазал ролик, а вернувшись всё поставил на место. Ну красота же! И диван стал живым, а то с места не стронешь.

Хлопоты первых послепасхальных дней, казалось, никогда не завершатся. О больших делах и не мечтал, но масса мелких напрашивались сами собой. С ними и время летело незаметно. Как-то хватился, а уж Первомай на носу, через два дня уезжать. Он и раз, и два съездил к отцу, вскопал огород под грядки, подмёл и вымыл полы в доме, вытряс половики, а в день перед отъездом натаскал из колодца воды ‒ четыре молочных сорокалитровых фляги заполнил, которые в урожайный год наливались мёдом. Вроде бы Фёдору Сергеевичу радоваться надо, а он сделался неразговорчивым, говорил мало и всё более однозначно: «да» и «нет». Сергей обо всём догадывался, особо в душу не лез. Работал себе и работал. Но и молчать долго нельзя было: не по себе становилось от молчания. Сергей всё понимал: «А что ещё отцу остаётся делать? ‒ размышлял Сергей. ‒ Радоваться, что сын на войну собирается, что рюкзак на дорогу купил? (Зачем-то похвалился?!) Плохая это радость. И сказать ничего не скажешь, когда всё решено, и помочь ничем не поможешь».

Перед тем как расстаться перед большим отъездом, они долго сидели на лавке перед палисадником, и вроде бы разговорились по-настоящему, так, как говорили всегда: уважительно и непринуждённо, и Сергей радовался, что отец правильно воспринимает его отъезд, не устраивает сцен прощания. Всё так и произошло: поднялись, обнялись и отец вздохнул:

‒ Возвращайся живым! ‒ и перекрестил.

Отъезжая, Сергей махнул раз-другой, уставился в дорогу, чувствуя, что вот-вот разрыдается, вдруг почувствовав, что впервые расстаётся с отцом в тревожном и тяжёлом настроении.

Оставшиеся дни отпуска Земляков доживал по инерции. С женой почти ни о чём серьёзном не говорили, не обсуждали. Казалось, что всё давно обговорили и обсудили. Жена в эти дни выглядела обречённой на новые испытания и страдания, и словно ждала того часа, когда пойдёт провожать Сергея до автостанции. Как же тяжело было ему за всем этим наблюдать, зная, какие мысли ей не дают покоя. В какой-то момент даже подумал: «Уж быстрее бы!». И если с женой он о многом переговорил, то с Григорием так толком ничего и не обсудил, не поговорил по душам, не помечтал о его планах. Всё какие-то нестыковки, ничего не значащие словесные перепалки, от которых никакого прока, всё на бегу и на бегу, хотя времени было предостаточно.

А дни бежали и бежали, а вскоре и часы начали отсчёт времени.

Перед Первомаем Земляков собрался, позвонил отцу, говорили вроде ни о чём, по-мужски не скатываясь в слезливость, и получил от него добрые напутствия. В тот же день начал собираться. Когда же приторочил к рюкзаку резинками куртку в виде скатка, Екатерина спросила:

‒ И охота тебе с ней таскаться ‒ лето на носу!

‒ Очень охота. Это моё обмундирование, за мной оно числится. Приеду без куртки, а старшина прицепится: «Доложите, боец Земляков, где куртка? За сколько продал: за бутылку или сумел за две сбагрить?».

‒ Что, так строго?

‒ Да, Катя, очень строго. До определённого момента, а после начинаются сплошные поблажки. Вот такие дела. Ну, ладно: мыльно-рыльные принадлежности я взял, смену белья тоже, провизией на сутки запасся, можно и в путь-дорогу!

Присев на дорожку с женой и сыном, все вместе вышли из квартиры. Шли чуть ли не гуськом, встречные здоровались, Земляков отвечал, потому что всех их знал, и от мимолётных прощаний наполнялся трясучим ознобом и чувствовал, что у него не попадает зуб на зуб. Вскоре подошёл автобус, когда же объявили посадку, то Земляков обнялся со своими, занял место и жестами переговаривался с женой и сыном до того момента, когда автобус хлопнул дверью и плавно тронулся с места. И Сергею очень хотелось побыстрее уехать, чтобы не видеть слёз Екатерины и понурого Григория.