Ангелы Суджи

16

Начало четвёртого дня оказалось самым трудным, почти невыносимым. Всеобщее уныние охватило бойцов. Они почему-то думали, что в именно в этот день начнётся наступление, но оно не началось. Это окончательно подсекло. Никто ни о чём не спрашивал, равнодушие к происходящему заполнило опустевшие сердца. Теперь ничего не хотелось: ни есть, ни пить, ни говорить. Всех будто насильно обездвижили. Они словно перестали существовать. Даже появившийся из глубины трубы санинструктор не вызвал ни малейшего оживления. Он поговорил с болящим бойцом, смерил у него температуру, негромко сказал, словно все спали, а он остерегался разбудить их:

‒ Прекрасно! Температура в норме ‒ теперь на поправку пойдёшь. ‒ Когда он уходил, то отдал бутылку воды: ‒ Бери, по случаю досталась.

‒ Спасибо, ‒ негромко поблагодарил боец. ‒ За всё спасибо.

Когда фельдшер ушёл, болящий толкнул лежавших рядом с ним бойцов: и одного, и второго:

‒ Сделайте первыми по глотку и мне оставьте.

Те отказались:

‒ Мы перебьёмся, а тебе вода поможет ‒ сутки потел. Так что пей и не обращай на нас внимания.

‒ Не, так не могу. Хотя бы по глотку сделайте, мне легче будет.

‒ Ну, ладно, ‒ согласился один и отпил малюсенькие глоточек ‒ губы смочил.

Отдал бутылку соседу, и тот не стал жадничать. Глоток у него получился с причмоком, и он прокомментировал:

‒ Хороша! Остальное сам употреби. Ты свою совесть очистил, не обращай ни на кого больше внимания. Тебе вдвойне тяжело.

Больной судорожно сделал один глоток и второй, и обессиленно откинулся на подложенный под голову рюкзак. Закрыл глаза то ли от удовольствия, то ли от бессилия и глубо-глубоко вздохнул. За этой сценой наблюдал Силантьев, находившийся неподалёку, и сделалось ему как никогда радостно от поведения больного. На его месте любой поделился бы водой, не стал хлебать втихаря, оправдываясь болезнью, но у него это получилось необыкновенно естественно ‒ так, словно он и не представлял, что можно поступить как-то иначе. В обычной жизни никто не задумывается над этим, а здесь это стало особенно заметно. И ведь никто более не стал просить, мол, и мне позвольте глоточек. Нет, и глазом не повели, будто ничего не заметили. Ну, что тут сказать. Ничего и не скажешь, а начнёшь высказывать похвалу ‒ слушать не станут: мол, о ком это ты, дядя?!

В середине дня, сказав Землякову, что отойдёт на немного, Медведев ушёл из накопителя, расположился в трубе в том ей месте, где она обильно покрылась каплями конденсата и никто их не успел собрать. Капли текли по стенке, хрустально и заманчиво искрились в свете фонарей и притягивали жаждущих. Но не все отваживались собирать со стенок натуральную отраву, от которой тошнило, но Медведев решился, имея опыт в этом занятии.

‒ Мужики, позвольте примастыриться.

Он встал на колени и, промокая коричневые капли тампоном, сначала смазал губы, а потом раз за разом охотно глотал небольшие порции влаги, именно влаги, а не воды, делая страшное лицо, будто подвергался казни. Наверное, полчаса он занимался этим знобким занятием, от которых многих воротило, и они не могли спокойно смотреть на него. В конце концов и ему это надоело, он вернулся к Землякову, а тот спросил:

‒ Как ты эту гадость потребляешь? Не дыши в мою сторону ‒ от тебя разит как из цистерны с соляром.

В этот момент на лице Медведева появилась гримаса, его стошнило, и, вытирая рот, он уставился блестящими от слёз глазами на товарища:

‒ И нужно тебе под руку всякое говорить! ‒ и отвернулся.

‒ Не обижайся, ‒ толкнул его в бок Земляков. ‒ На, сделай глоточек! ‒ и подал ему полупустую бутылку.

Михаил сначала никак не отреагировал на слова товарища, явно обидевшись, а потом не выдержал, схватил бутылку.

‒ Один глоток! ‒ напомнил Сергей.

Медведев сделал несколько, но маленьких, полоща рот, и вернул бутылку:

‒ Спасибо! И никогда ничего не говори под руку, а то она может оказаться горячей ‒ сразу почувствуешь, когда оплеуху огребёшь.

‒ Ерунды не говори, ‒ хмыкнул Земляков. ‒ Видали мы таких медведей…

‒ А ты всё-таки язва.

‒ Какой есть… Ладно. Поговорили и хватит. Не дыши на меня, ‒ сердито отозвался Земляков, отвернулся, но вскоре спросил:

‒ Чуешь?

‒ Что я должен чуять?

‒ Труба гудеть стала. Народу прибавляется.

‒ Она всегда гудит.

‒ Не-е, сейчас по-иному: глухо, тяжело, словно заполненная бочка. О чём это говорит?

‒ О чём же?

‒ Что-то намечается.

‒ Давно пора… Ладно, я полежу. Новости будут ‒ толкнёшь.

Медведев лёг на спину, состроил безразлично лицо, но прислушивался к тому, что происходило, и… ничего не замечал такого, что хоть как-то могло изменить их тягостное ожидание. Так и лежал: ни сна, ни изменений. Долго не мог заснуть, а когда проснулся среди ночи от заметного оживления и тихих разговоров ‒ глянул на часы: половина пятого, подумал: «Вот это я даванул!» ‒ и толкнул Землякова.

‒ Не сплю, не сплю я ‒ далеко мне до тебя, ‒ отозвался тот. ‒ Похоже начинается, «Ветераны» зашевелились.

‒ Давно пора! ‒ по-настоящему радостно, даже счастливо чуть ли не закричал Медведев.

Чуть позже к ним подошёл Силантьев, сел среди своих бойцов:

‒ Слушай сюда! Наконец-то мы дождались. Немного позже будет отдан приказ к наступлению. Моя обязанность объяснить ситуацию, чтобы вы знали свой манёвр, а не спрашивали на бегу, что делать дальше. Диспозиция такая. Мы десантируемся в чистом поле ‒ вдалеке будет частная застройка и промзона ‒ это не наша задача, немного правее сам городок Суджа ‒ это тоже не наша задача. А вот влево от места десантирования метрах в трёхстах будет лесополоса с блиндажами и укрепами нацистов, за ней железная дорога. Наша цель ‒ овладеть блиндажами, выбить противника из лесополосы, рассеять его и продвигаться в сторону хутора Щербаткин. Там у противника линия опорников. Выбить его оттуда, уничтожить и самим закрепиться, прикрыть спину парням, начавшим работать на основном направлении удара с севера. Сколько это будет всё длиться, точно сказать сейчас нельзя, но, надо думать, «северяне» не заставят себя ждать, если уже присоединились к общему наступлению. Будем наступать под командованием «Спутника», вы его знаете в лицо. Вместе с младшими офицерами он будет осуществлять общее руководство. Я же по-прежнему ваш непосредственный командир. Перед выходом получите дополнительный запас БК: патроны, гранаты, автоматы у вас имеются, остальное добудем в бою, как говорит наш старшина. Кто желает, может прихватить гранатомёт.

‒ Я желаю! ‒ подал голос Медведев. ‒ Чего с пустыми руками идти.

‒ Это только приветствуется! Вопросы есть?

‒ Когда начнётся?

‒ Скоро. Столько терпели, потерпите ещё чуток. Броня у всех есть? А то некоторые по ходу выбрасывали броневые листы. Так что подумайте об этом. Хотя, где вы их теперь отыщите в такой суматохе.

А суматоха действительно нарастала. И сказывалось это прежде всего на состоянии воздуха, которого, казалось, вовсе не осталось. Хотя большинство бойцов оставались на своих местах, старались не двигаться, да и не особенно подвигаешься в такой скученности, но всё равно сидели распаренные, потные, с раскрытыми ртами и каждый думал: «Ну, когда же? Когда?!».

И вскоре бойцы из бригады «Ветераны» приступили к своей работе. Три недели они жили в трубе и готовили её для операции, налаживая связь, устраивая накопители, туалеты, завозили продукты и воду, БК ‒ проделали невообразимую работу в самой толстенной трубе, вырезали в трубе ниши для накопителей, отдушины для вентиляции, вход и выход ‒ в общем, столько всего наворочали, что не верилось, что это смогла сделать небольшая группа в условиях маскировки и полной секретности. Но они смогли, они сделали. И вот осталось пробить лаз в земляной перемычке и открыть бойцам путь на волю и самим надышаться всей грудью.

Когда комья грунта под ударами кирок посыпались в проран и грунт начали распределять по трубе, среди бойцов появился «Спутник» и сказал:

‒ Я первым пойду!

И как только начал увеличиваться выход, тотчас волна свежего воздуха потекла в проран и трубу, и те, кто стоял первыми, сразу почувствовали этот поток воздуха, от которого, казалось, разрывались лёгкие и моментально прибывали силы. Чем заметнее становился лаз, на глазах превращавшийся в настоящий выход, тем обильнее поступал прохладный воздух, вытесняя жаркий и будто спрессованный, вобравший сотни тяжёлых запахов.

Медведев посмотрел на часы, потом на Землякова:

‒ Без пятнадцати шесть, только-только рассветает. Сегодня 8 Марта, между прочим!

‒ Не болтай, дыши! ‒ отмахнулся Земляков.

Вперёд протиснулся «Спутник»: в броне, разгрузке, автомат на ремне. Когда выход прорубили, он оглянулся, прорычал:

‒ К бою! ‒ и первым скакнул по ступенькам.

За ним ринулся Силантьев, остальные бойцы группы. Взлетев на три ступеньки и выскочив из трубы, они рассыпались веером и устремились к лесополосе, черневшей кустами и выделявшимися блиндажами, похожими на ДОТы. Они бежали и чувствовали, как с каждым шагом прибавляется сил, светлеет голова, и от общего счастья хотелось орать, визжать во всю натруженную и воспалённую глотку, но они сдерживались, чтобы не выдать себя раньше времени, чтобы появление их чумазых рож стало для противника шоком, и это уже сработало, когда какой-то вояка в нижнем белье и тапочках молча ломанулся от вооружённых наступающих, не зная, кто они, но догадываясь, что при первом же вопле будет срезан очередью. И его счастье, что он промолчал, трусливо не оповестил своих и скрылся в лесополосе.

Сила наступающих была в их внезапности и неистовом порыве, о котором они мечтали столько дней. Не договариваясь, они рассыпались веером, домчались до блиндажей и принялись закидывать их гранатами. Из крайнего дальнего блиндажа выглянули двое, видимо, не понимая, кто и откуда стреляет, и были наказаны за своё любопытство. Произошло это всё в считанные минуты, хватило трёх-четырёх групп, и не верилось, что первый бой оказался столь скоротечным. И все сразу вспомнили о воде, они врывались в блиндажи, добивали тех, кто уцелел от гранат, и хватали со столов бутылки с водой и, забыв обо всём на свете, пили и пили. Вода лилась на шею, лилась за пазуху, а они не замечали этого, они готовы были обпиться.

Когда первую жажду утолили, то раздался голос Силантьева:

‒ Бойцы, возьмите по бутылке, хавчика в карманы накидайте и далее пулей летим. Впереди ждёт хутор Щербаткин. И уж там-то нас встретят по-настоящему.

До хутора метров пятьсот, и они были вскоре около у крайних дворов. И опять их никто не встречал, словно никто не слышал недавних разрывов гранат и автоматных очередей. От одного из домов отделился часовой или кто-то вроде того, спросил по-украински, направив автомат в их сторону:

‒ Вы кто? Кто стрелял в лесополосе?

‒ Мы и стреляли! ‒ твёрдо и уверенно крикнул Медведев и скосил часового короткой очередью.