Ангелы Суджи

2

Что и говорить, а первый бой перевернул душу Медведеву. Совсем не так получилось, как должно было быть по его задумке, которую он хранил в себе с минувшей осени. Тогда душа его надломилась, хрупнула и, похоже, не срослась, да и как ей срастись, когда в тот запомнившийся сентябрьский день жизнь его, казалось, закончилась. Он, здоровенный мужик, обеспокоившись долгим молчанием сына и обратившись в военкомат, узнал, что тот пропал без вести.

‒ Эх, вы! И скрывали! ‒ укорил он служивого майора ‒ румяного, коротко постриженного, с франтоватыми усиками, ‒ когда, специально отпросившись с работы, приехал в райцентр.

‒ Что поделать, Михаил Константинович, ‒ вздохнул тот. ‒ Сведения такие есть, но сами знаете, что зачастую бывает так, что потом находится человек, а мы переполошим его родителей, родственников. Поверьте, зачастую бывают невообразимые случаи. Причины исчезновения самые разные, вплоть до того, что влюбится боец в какую-нибудь бабёнку, когда ему влюбляться не положено, задурманит она его, а он и голову теряет. Хорошо, если кто поумней, вовремя спохватится и вернётся в часть с повинной, а есть и такие, что дерзкими становятся, покидают часть с оружием… В случае с вашим сыном, мы собирались вам позвонить, но прежде что-то узнать о нём, а то ведь всякое случается.

‒ Извините, товарищ майор, но что вы такое говорите-то?! Мой сын ‒ патриот, каких поискать. Он в почётном карауле стоял каждый год на 9 Мая у Вечного огня. Юнармейцем был. Это вам о чём-нибудь говорит? В мае демобилизовался со срочной, через месяц заключил контракт, пошёл добровольно воевать. А вы тут про шуры-муры мне лапшу вешаете, да намёки грязные делаете!

‒ Уважаемый Михаил Константинович, я вполне понимаю вашу обеспокоенность, но и вы поймите меня как военкома. Мы всё делаем для того, чтобы быть на связи с родственниками воюющих ребят. Всякие случаи приходится разбирать, и, поверьте, в каждом у нас свой отдельный подход, под одну гребёнку мы никого не стрижём. Как что-то выяснится, мы обязательно сообщим вам. Или вот, ‒ он подал визитку с номером телефона, ‒ звоните время от времени. Глядишь, что-нибудь прояснится.

‒ Будем надеяться! ‒ буркнул Медведев и, тяжело поднявшись со скрипнувшего стула, резко вышел из кабинета военкома.

Его всего трясло. И от гнетущего известия, и от неизвестности одновременно. Когда вернулся в свой посёлок и шёл по улицам, то не стыдился слёз, даже не думал об этом. Только вошёл в дом, жена всё или почти всё поняла, застыла, боясь услышать что-то страшное. А он не спешил докладывать, потому что и сам не знал ничего конкретного.

‒ Так и будешь молчать?! ‒ подступила Валентина. В другом случае она обняла бы, заглянула в глаза, а тут настырно встала рядом, и Михаил почувствовал, как от неё волнами идёт тревога.

‒ Говорить-то особо нечего.

‒ Как нечего, если глаза красные. Что случилось-то?

‒ А кто знает… Признали нашего Димку пропавшим без вести. На днях стало известно. Собирались с нами связаться, а я как знал ‒ сам поехал.

‒ Ну и где он пропал? ‒ не отставала жена ‒ белокурая, обычно улыбчивая, а тут сразу потемневшая лицом и даже, казалось, цветом волос.

‒ Откуда же мне знать. И никто не знает. Если бы знали, то не говорили, что он пропал без вести, а конкретно его местонахождение указали. Сама подумай. Он ведь в августе звонил, сообщил, что их часть перебросили в Курскую область, под город Суджу. Я на карте смотрел, это на самой границе с Украиной. Вот там он и воевал в N-ком полку, когда нацисты проникли на нашу землю.

‒ Ну и как теперь жить?

‒ Как прежде. Будем ждать.

‒ Как прежде не получится. Я только и ждала от Димы звонка, а теперь чего ждать?

‒ Чего ждала, то и жди. Ты где работаешь?

‒ В библиотеке, будто не знаешь.

‒ Вот и работай. И я буду у себя в лесхозе. И будем надеяться, что найдётся наш сын. Обязательно найдётся Димка!

Михаил готов был звонить по телефону на визитке каждый день, но сдерживал себя, понимая, что в военкомате и без него хватает работы. Поэтому позвонил раз, другой и затаился, догадываясь, что своими звонками только нервирует работников военкомата.

Они позвонили сами, уже в ноябре. Женщина усталым голосом объяснила:

‒ Судя по документам и жетону, тело вашего сына предположительно найдено при освобождении одного из сёл под Суджей, но у следствия есть некие сомнения при установлении личности. Поэтому вам необходимо сдать тест на ДНК. Для этого вам нужно получить у нас направление в лабораторию. Когда сможете подъехать?

‒ Да хоть завтра!

‒ Вот и прекрасно. Подъезжайте. Мы начинаем работать с девяти утра.

Еле Михаил доработал до конца смены и, отпросившись на завтра, спешил домой с новостью для Валентины. Радости, понятно, не было, но хоть какая-то определённость появилась. В конце концов, если это действительно он, хотя бы похоронить можно будет по-человечески. Михаилу всё теперь стало понятно, но как об этом сообщить Валентине, как объяснить ей. Вопрос? Ведь наверняка зальётся слезами, зарыдает во весь голос, а он будет стоять рядом, вздыхая и боясь шелохнуться, словно виноват во всём. Но рассказать пришлось.

‒ Завтра в район поеду. Из военкомата звонили, сказали, что тело найдено, документы при нём, но для достоверности необходимо сдать тест на ДНК. Чтобы без ошибки.

‒ Езжай, если нужно, ‒ ответила она вроде спокойно и, как он и предполагал, почти сразу расплакалась.

Попытался успокоить её, прижать к себе и показать тем самым сострадание, но она отмахнулась, ушла в спальню, накрылась подушкой. А он не знал, что делать, куда деть себя. Пойти поковыряться в огород — так не сезон. Сейчас там делать нечего. Можно в палисаднике покопаться, да мужику вроде не с руки. Только народ смешить. Да и не сезон опять же. Хотел посмотреть и послушать новости с фронтов, но теперь душа к этим новостям не лежала, а ранее, когда сын отправился воевать, так и пялился в экран, боясь пропустить любую новость. И всё надеялся увидеть сына. Ведь бывает, что показывают бойцов, глядишь, и Димон мелькнул бы среди них. Он бы его сразу узнал, рослого, а теперь никакой надежды ‒ гляди на экран, не гляди.

Они в этот вечер даже не ужинали, лишь попили чаю. А когда легли спать, Валентина зашептала, будто их кто-то мог услышать:

‒ Обними меня…

‒ Тебе вроде нельзя сегодня.

‒ Можно. Самое то. Хочу ребёнка.

Наутро жена изменилась, будто бы успокоилась, или просто он другими глазами глядел на неё. Они торопливо позавтракали и вышли из дома. Они никогда на улице не целовались, а тут он нагнулся и поцеловал Валентину:

‒ Ну, беги! Читатели заждались.

Весь день Михаил ломал голову, не мог понять, что вчера накатило на Валентину. Даже хотел спросить об этом. Но поразмыслив, не сразу понял, отчего ей в голову пришла мысль о новом ребёнке. Себя поставив на её место, он решил, что сыграла в ней женская сущность. Да, жена будет тужить, переживать о потерянном сыне, но с каждым новым днём начнёт ждать того момента, когда почувствует в себе новую жизнь, и станет она ей лучшим утешением. И обе эти жизни: потерянная и зародившаяся покажутся одинаково важными: одну из них будет всегда вспоминать, а другую лелеять.

Через неделю Михаила известили из военкомата о результате экспертизы: она подтвердила стопроцентное родство с сыном. Сказали также, что гроб с телом прибудет в район через два дня и необходимо определиться с местом захоронения. И надо будет приехать к ним, оформить надлежащие документы. Деваться некуда, и через пару дней Михаил отправился в военкомат. Невесёлое это дело ‒ заниматься скорбными делами, но он прошёл этот путь до конца, до того часа, когда закрытый гроб опустили в землю и над кладбищем разнёсся троекратный автоматный салют. И заиграл гимн России.

Вроде бы всё прошло порядком, отдали последние почести геройски погибшему воину, и, казалось бы, надо успокоиться, в душе оплакивать потерю, но Михаил всё более наливался на первый взгляд необъяснимой злобой и жаждой мести к тем, по чьей вине погиб его сын. И как усмирить в себе эту месть, как сделать так, чтобы душа встала на место, или хотя бы задремала на краешке этого места, а когда это случится ‒ распрямиться, жить вольготнее, понимая, что нет такого горя, которое не проходило бы. Зарубка на сердце, конечно, останется навсегда, но и она постепенно затянется, перестанет уж очень сильно тревожить. Если только иногда отзовётся острой коликой, заставит вспомнить убиенного и почувствовать, как по-настоящему заколотилось сердце.

Неделю мучил себя Михаил похожими мыслями и сказал Валентине:

‒ Ты как хочешь, что угодно обо мне думай, а я ухожу воевать!

‒ А как же я, наш ребёнок?!

‒ Ты будешь ждать меня, а ребёнок… Ты знаешь, что надо сделать в таком случае.

‒ И не подумаю.

‒ Молодец. Тогда я с лёгкой душой пойду. Вместо сына встану в строй.

‒ А мне что делать?

‒ Ждать меня.

‒ Я одного ждала, теперь и другого. Думаешь, это легко?

‒ Тяжелей тяжёлого, но ты сильная. Выдержишь. Дождёшься.

‒ Родителям своим скажи.

‒ Сама потом скажешь. Отец поймёт, но мать вся обревётся, а у неё сердце больное, а «скорая» в их село не каждый раз проезжает. Так что не спеши говорить. Или скажи, что я уехал в командировку на Север, на лесозаготовки завербовался. В общем, придумай что-нибудь.

После этого разговора прошла ещё неделя и он встретился на сборном пункте с Серёгой Земляковым. Ну а далее дело известное.