Ангелы Суджи

35

От нахлынувших чувств и мыслей пришёл в себя не сразу. В душе сошлись две стихии. Первая ‒ дом, жена с отцом, сын Григорий, и вторая ‒ своя часть, оставшиеся боевые друзья. Что с ними, какова их судьба ‒ всё это предстояло вскоре узнать. Подумав о них, он сразу проникся воспоминаниями недавних событий, по-прежнему царапающих сердце. Где, на каком участке воюет сержант Силантьев, лейтенант Виноградов, рядовой Володя Громов. Что со «Спутником»? Не так уж и много оказалось знакомых, которых он знал по именам или фамилиям. Другие же лишь мелькали в памяти. Вспомнишь ‒ вроде лицо знакомое, прежде не раз видел, а кто он, что из себя представляет ‒ вопрос. А иной примелькается ‒ и вдруг пропал, а что это значит? Значит одно: либо трёхсотый, либо двухсотый. И ничего с этим не поделаешь.

Перед Рязанью, когда проехали Скопин, древний Пронск, Земляков вспомнил Медведева, решил позвонить ему, но передумал: откровенно не поговоришь на людях, многие из которых дремали, а если не откровенничать, то это не разговор, а сплошная канцелярия. Зато, когда взял билет на проходящий поезд до Москвы, в оставшиеся до прихода поезда полчаса поговорили от души. Рассказал о себе: чем занимался, что делал по дому, оказалось, что не очень-то и много, но самое главное, в его рассказе было сообщение о своём пшеничном поле, которое в последние дни особенно зазеленело, превратилось в сплошной зелёный ковёр до горизонта. Это ли не счастье. И надежда на то, что будет в нынешнем году урожай, что такое начало вдохновляло и наполняло душу мечтами. Рассказав о себе, спросил:

‒ Как у тебя дела? Готовишься к свершениям?

‒ Готовлюсь ‒ не успеваю от жены увёртываться.

‒ Чего она?

‒ Известно чего. Не отпускает на фронт. Мол, ты побывал там, здоровье подорвал ‒ не пущу! Говорю, что у меня контракт, если не явлюсь вовремя в часть, то буду считаться дезертиром. Хочешь, чтобы твоего мужа за решетку упекли?

‒ Они этого не понимают ‒ обычная история. У меня похожая. Думают, что солдат куда хочет, туда и идёт. И не объяснишь, что это далеко не так. Как себя чувствуешь? Нога зажила?

‒ Нормальной стала. Рана затянулась, операционный рубец очистился. И хромать перестал, потому что болевые ощущения пропали. А у тебя?

‒ Та же история. Отцу в селе помогал, по дому кое-чего делал, а в общем-то, если по-настоящему смотреть, то дурака валял. Говорю же: для меня главное поле, хотя я на нём ничего не делал. Спасибо свояку, ещё до моего приезда отсеялся.

‒ Не рано?

‒ Это, может, у вас рано, а у нас, в степи, самый раз. Да и моего Валеру учить ‒ только портить. О качестве сужу по всходам, а они отличные, стебли по третьему листку выбросили. Дело осталось за погодой. А то из заволжских степей суховей завернёт, жара будет за тридцать ‒ вот тогда и завертишься. И хорошо, если неделю постоит, а если на месяц-полтора устоится.

‒ У нас такая же история, хоть и в лесу, а в последние годы летом не продохнёшь от духоты. Никакая работа на ум не идёт. А то вдруг пожары заладят один за другим. Тогда и вовсе житья нет.

‒ Да, Миша, кругом сплошные пожары, а главный пожар у нас с тобой впереди. От этого никуда не денешься и тем это интереснее. Ты знаешь, я сегодня с утра с дрожью едва справляюсь. До этого был как тюлень сонный, а сейчас каждый нерв на взводе, совсем иное состояние. И знаю: чем ближе буду к передовой, тем большая трясучка будет охватывать.

‒ Трусишь, что ли?

‒ Не понял! Наоборот, в бой душа рвётся.

‒ Меня дождись. Вдвоём будет надёжнее. Позвони, когда прибудешь на место, расскажешь, что там и как.

‒ Да всё, думаю, просто. Нужно добраться до блокпоста на своём направлении, попасть в пункт временной дислокации, найти старшину и сразу к нему с докладом: «Боец такой-то прибыл после излечения! Незамедлительно ставьте на довольствие!».

‒ Как у тебя всё легко и просто. Надо знать, как добраться до этого самого блокпоста, что говорить патрулю в случае чего.

‒ Чепуха. До меня сейчас патруль докапывался. Документы проверили ‒ и бывай здоров, не кашляй. Да, кстати, у тебя кашель-то прошёл или мучает? В сосновых лесах живёшь, ведь на что у нас степь, но я и среди степи продышался, а первое время будто сажу отхаркивал.

‒ Ну ладно, Сергунь, все деньги проговоришь. До встречи. Ты там без меня не спеши рыпаться. Вдвоём-то веселее.

‒ Договорились. Когда тебя ждать?

‒ Примерно через неделю. Перед выездом позвоню.

‒ Лады… Вон вроде мой паровоз приближается, ‒ Земляков отключил и убрал телефон, поправил рюкзак и отправился навстречу своему вагону.

Через два часа Сергей был в столице, в метро переехал с Казанского на Курский вокзал, спеша успеть на «Ласточку», так как южное направление не столь напряжённое, с юго-восточным не сравнить, прежде чем новый поезд помчал его к южным границам.

Переехал, успел, и вскоре качался в вагоне с сидячими местами. Когда уселся у окна, то вспомнил, что с утра не ел. Достал из рюкзака пакет с соком, упакованные в фольгу домашние Катины пирожки с повидлом, бутерброды с ветчиной ‒ чем не еда. Пирожки предложил соседу ‒ пожилому мужчине:

‒ Отведайте, домашние!

‒ Что ж, с удовольствием, но сначала… ‒ Он достал из бокового кармана пиджака влажные салфетки, выдернул одну себе и предложил Землякову: ‒ И вам рекомендую.

Земляков воспользовался предложением, протёр руки, предложил:

‒ Если есть во что, налейте себе, попробуйте сока.

‒ Нет ничего подходящего. Хотя дочь мне что-то сунула в сумку перед уходом. ‒ Он достал пакет из пакета, а в нём бутерброды, бутылочка минеральной воды. ‒ Да у меня тут целый завтрак туриста. Но всё равно пирожок ваш попробую, а от сладкого сока воздержусь из-за повешенного сахара в крови.

‒ Так и пирожок сладкий.

‒ Ну, что же поделать. Как теперь откажешься, если согласился, ‒ улыбнулся усатый дядечка, чем-то напоминавший Землякову отца, и представился: ‒ Анатолий Иванович!

‒ Сергей, ‒ отозвался Земляков.

Когда перекусили, попутчик спросил:

‒ А вы к месту службы или со службы?

‒ После госпиталя и отпуска.

‒ Значит, успели побывать там?

‒ Успел, ещё как успел, вспоминать не хочется.

‒ Ну и не вспоминайте.

‒ А вы ‒ молодец! Сразу настроение создаёте!

‒ Приходится. Всю жизнь работал со школьниками, ‒ пояснил он. ‒ А вы кто по специальности или профессии?

‒ Колледж за плечами. Механик по эксплуатации сельхозмашин.

‒ Удалось поработать по специальности?

‒ Только первое время. А потом мой работодатель разорился и началась кутерьма. Из огня да полымя бросало. В последние годы фермерствовать пытаюсь, но без стартового капитала не очень-то получается. Большое влияние на дела оказывает погода, а она в последние годы даже на моей памяти весьма переменчива. Вы-то далеко едете? ‒ спросил Земляков.

‒ У дочери в столице гостил, заодно и жену навестил, она у дочки живёт, помогает внучку растить, а теперь в Орёл возвращаюсь. Посмотрел на праздничную Москву, полюбовался видами, хотя ими особенно и любоваться некогда было, если зима вернулась, может поэтому и люди показались какими-то равнодушными. Причём ко всему. Вроде неплохо одетые, даже нарядные, а лица у всех неулыбчивые, отстранённые, будто вглубь себя смотрят и ничего там не видят.

‒ Так и веселиться-то особенно не от чего.

‒ Это верно. У нас только в телевизоре пляшут и поют, а народ с понятием, плясками да весельем его не удивишь… Вам что же, доводилось в людей стрелять? ‒ неожиданно спросил Анатолий Иванович и, немного отстранившись, посмотрел на Землякова чуть сбоку.

Вопрос рассмешил, неожиданно захлестнул злостью из-за излишнего любопытства. Вспомнился попутчик до Тулы, когда ехал из госпиталя. И этот туда же. Поэтому и ответил сердито, даже с ехидством:

‒ Нет, в людей не стрелял, а во врагов ‒ сколько угодно, со счёта сбился, скольких положил. А одного даже зарезал!

‒ И какие чувства испытывали? ‒ изменившимся голосом спросил Анатолий Иванович.

‒ Ой, только не надо об этом. Не хочется душу царапать.

‒ Извините.

‒ Не обижайтесь, но совершенно нет желания вдаваться в неприятные воспоминания, и без того горя хватает, ‒ сказал Земляков и подумал: «Ну, вот… Разговор испорчен!»

Но не тут-то было.

‒ А я, был бы помоложе, пошёл воевать, всё равно дома без дела сижу, а там пригодился бы.

‒ Все так говорят, вернее, отговариваются, кого воевать ни за какие деньги не затащишь! ‒ прямо высказался Земляков, но всё-таки заставил себя смягчиться. ‒ Не так всё просто. Это у нас в пехоте пока всё ещё по старинке ‒ автомат да гранатомёт и десяток гранат на поясе. Да рации есть. А так-то везде электроника. Ведь не сами же по себе дроны летают, орудия наводятся, бомбы умные изобрели, сбрасывают их, как из кривого ружья стреляют, ‒ за десятки километров до объекта атаки. И так во всём.

‒ Я хотя и не военный, но могу сказать, что пока пехота по земле не пройдёт, она считается чужой землёй. Когда прошли, зачистили, как это теперь называется, ‒ тогда земля завоёвана или отвоёвана, это с какой стороны поглядеть. До этого ‒ серая зона. Правильно я говорю?

‒ Вы, наверное, телевизор много смотрите?

‒ Да, смотрю, потому что я неравнодушный человек. Смотреть можно по-разному ‒ бездумно, а можно, анализируя, стараясь увидеть подтекст, то, что, как раньше говорили, написано между строк. Но для этого надо обладать аналитическим умом. Если его нет, то зритель превращается в пустого созерцателя картинок.

Земляков зашевелился, устраиваясь поудобнее, откинул кресло и сказал:

‒ Анатолий Иванович, вы как хотите, но я немного вздремну, чувствую, что предстоит бессонная ночь.

‒ Почему же бессонная? Переночуйте у меня, а потом далее поедете по назначению.

‒ Спасибо, но это невозможно. Все бы солдаты квартировались без нужды по чужим хатам ‒ вот бы служба была. Мёд, а не служба! Разве не так?

‒ Всё правильно, ‒ ответил тот и вздохнул, а Земляков понял, что приглашение его было лишь из приличия.

А каким оно ещё могло быть?