Ангелы Суджи

4

Когда более или менее угомонились, сержант Силантьев объявил:

‒ Кто желает поспать часок, не возбраняется, потому что впереди практически бессонная ночь. В караул заступаем. Под охрану берём наш опорник и два соседних, ну и линию боевого столкновения на участке нашего взвода под наблюдение. Оберегаем себя и товарищей от возможных диверсантов. Ясно?

‒ Так точно! ‒ недружно раздалось в блиндаже.

Сержант ушёл в другой, а Земляков спросил у Медведева:

‒ Спать будем?

‒ Спи, если хочешь. Я всё равно не усну. Что это за сон ‒ час всего.

‒ Как знаешь, а я сегодня набегался ‒ вздремну.

‒ Тогда и я не отстану.

Медведев подложил рюкзак под голову, лёг на бок, поудобнее устроился и закрыл глаза. Минут через пять он уже легонько посвистывал носом, а Земляков удивился: «Ну и нервы у человека! То весь день тенью ходил, а то мгновенно уснул!». Сам же Земляков только попусту проворочался полчаса, даже не задремал, и прислушивался к тому, что происходило вокруг. А происходило одно: все спали, ему же оставалось завидовать друзьям-однополчанам. Ярика с ними не было, а когда он появился, то и сон у всех закончился после его звонкого голоса: «Отделение, подъём!».

Вскоре построились, и сержант провёл инструктаж.

‒ Всем внимательно слушать, особенно пополнению, и совсем особенно тем, кто не служил в армии. Сегодня вы заступаете в караул, если можно так сказать, по части, но на своём участке ответственности. Во время несения караульной службы в зоне ответственности не должна пробежать ни мышь, ни заяц, не тем более диверсант просочиться. От этого зависит ваша жизнь и жизнь ваших товарищей. Если вдруг будет попытка проникновения из-за линии боевого соприкосновения, то при задержании необходимо произнести: «Стой, кто идёт?!». Если не подчинится ‒ «Стой! Стрелять буду!». Если и в таком случае проигнорирует приказ, то сделать предупредительный выстрел, и после этого стрелять на поражение. Шутки шутить никто не собирается. Далее. Порядок несения службы, как и в мирное время: два часа на посту, два часа бодрствования для изучения Устава, два часа сон. Ясно? Смену караула буду проводить лично. Заступаем на сутки с 20:00. Связь со мной по рации. В тёмное время суток будете пользоваться тепловизорами. Исполняйте! ‒ сержант козырнул, закрепляя свои слова силой приказа.

Так как на посты были назначены парные часовые, Медведев с Земляковым попросились в одну смену и попали сразу в караульную. В их секторе оказались два опорника и вереница окопов между ними. Дожидаясь момента заступления на пост, они поужинали сухпаями, напились чаю, а когда пришло время, то Силантьев повёл их на развод во время которого прозвучали: «Пост сдал» ‒ «Пост принял», и с этого момента они ‒ часовые, но не те, которые стоят не моргнув глазом, а берут под наблюдение и охрану особо важные объекты, в их случае опорники. С наступлением сумерек пресекается всякое движение на охраняемой территории, а если кто и выберется из блиндажа, то лишь по нужде. А так тишина, если в отдалении не стреляют, да лишь порывы ветра в голых деревьях нарушают относительное спокойствие.

В последние дни после волны холода потеплело, и ночами стало не так морозно, но всё равно стоять на ветру не очень-то комфортно, если укрыться негде особенно, да и укрываться не положено. Необходимо постоянно держать под обзором свой сектор, уходящий в заснеженную луговину далеко в темноту, где невооружённым взглядом вдали ничего не увидишь. Но с тепловизором это запросто. Михаил Медведев ранее слыхал о таких штуковинах, а теперь сразу оценил это изобретение, в маленьком мониторе которого открывалось пространство в зелёных тонах. И не было кого-то, на ком можно это проверить в действии. А тут и случай подоспел. Кто-то выскочил из блиндажа и отравился в дощатую будку, как тотчас замер от медведевского баритона: «Стой, стрелять буду!». Фигурка в окуляре замерла и тотчас разразилась отчаянной защитной бранью: «Я тебе б… стрельну. Сразу рога отвалятся!». Сдерживая себя, чтобы не рассмеяться, Медведев кашлянул: «Отбой! Проверка связи!». Фигурка из окуляра ничего не произнесла, лишь погрозила кулаком, и эта угроза заставила улыбнуться. Всё-таки хорошая эта штуковина ‒ тепловизор, ни одна мышь не пробежит.

Товарищи взяли под визуальную охрану каждый свою половину сектора и старались особенно не шастать туда-сюда, а затаиться в каком-нибудь укромном месте, понимая, что довериться слуху в этом случае надёжнее, зная, что даже лёгкие шаги будут слышны на хрустящем снегу.

Прошло волнение, когда Михаил вспомнил молодость и службу в армии, где приходилось стоять в караулах в лютые морозы, нынешним не чета, особенно в эту зиму. Теперь всё по-иному. И нет тогдашнего спокойствия, всё тревожно, когда знаешь, что противник почти рядом, в километре по ту сторону неубранного поля. И в любой момент оттуда может прилететь смертельный гостинец, которого не ждёшь, а он всё равно прилетит. Может прилететь. Время от времени посматривая в тепловизор, Михаил заметил в конце поля движение. Пригляделся внимательнее и сразу сердце застучало чаще, как когда-то на засидках при выслеживании зверя. А фигурка тем временем всё разрасталась и разрасталась, и вот в той стороне раздалась суматошная автоматная пальба из нескольких стволов, и фигурка почти пропала, слилась со снегом и, прильнув к луговине, поползла навстречу Медведеву. Он сразу попытался связаться с сержантом, но не успел ничего сказать в рацию, потому что Ярик стоял уж рядом. Посмотрел в тепловизор и знающе сказал:

‒ Перебежчик…

‒ Только ползёт куда-то наискось.

‒ Может, стрельнуть. Обозначить огневое прикрытие.

‒ Не годится… Подумает, что в него. Фонариком надо посветить.

Посветили, обозначая круг, и фигурка сразу изменила направление, поползла на них.

‒ Понятливый мужик! ‒ порадовался Силантьев.

Минут через десять он оказался перед ними, пробежав последние метров пятьдесят.

‒ Ну и кто ты? ‒ спросил сержант, схватив его за руку. ‒ С чем пожаловал?

‒ Я в плен… ‒ сказал он таким тоном, словно боялся, что ему не поверят.

‒ Кто ты, в какой части служишь?

Он назвал номер бригады.

‒ А фамилия моя самая украинская: Огиенко, ‒ добавил торопливо.

‒ Ну, пойдём в блиндаж, Огиенко, поподробнее расскажешь свою историю. А ты, Медведев, продолжай службу. Молодец! ‒ обратился сержант к Михаилу. ‒ Рот не разевай попусту.

В блиндаже пленному ‒ высокому, русоволосому мужику средних лет ‒ связали скотчем руки, обыскали, проверили документы, и сержант доложил командиру о перебежчике, и тот коротко приказал:

‒ Ждите особиста!

‒ Как зовут-то, Огиенко? Откуда ты? Как попал на Курскую землю?

‒ Зовут Владимиром, из Полтавы я, тэцэкашники замели после Нового года. Отец украинец, разбился на машине три года назад, мать русская, родом из Крыма, её мать ‒ моя бабушка, из Рязани, в детстве бывал на её родине в Мещере. Был у меня младший брат, погиб год назад на фронте.

‒ Почему от своих сбежал? Ведь могли подстрелить!

‒ Какие они свои… Из-за матери сбежал, не хотел, чтобы и второго сына у неё убили.

‒ Есть хочешь?

‒ Нет, спасибо, попить дайте…

Ему подали бутылку с водой, он жадно сделал несколько глотков, дёргая кадыком, и сказал:

‒ Спасибо, парни! Простите нас!

‒ Кого-то простим, а кого-то подумаем! ‒ с нехорошей прищуркой сказал сержант. ‒ Ладно, приходи в себя, скоро за тобой машина придёт.

Когда через полчаса пришёл внедорожник, и капитан с двумя охранниками повели Огиенко к машине, он сказал на прощание:

‒ Спасибо, сержант! Ты настоящий человек…

Когда капитан уехал, Силантьев вышел из блиндажа, окликнув Медведева, подошёл к нему, спросил:

‒ Как ты его обнаружил?

‒ В тепловизор, полезная штука.

‒ А твой «крестник», оказывается, наполовину русский, бабка у него из-под Рязани. Твоя землячка. Вот как всё сплетено. И говорит он на русском чисто, без гаканья. Он как, во весь рост шёл?

‒ Именно так… Сначала шёл, а когда начали стрелять ‒ пополз.

‒ У них ведь тоже часовые есть. Ты-то обнаружил, так же и они его засекли. Незаметно трудно сбежать.

‒ Но всё обошлось для него. Повезло.

‒ Это верно. Их там в такие условия поставили, в такие тиски зажали, что мама не горюй. Ладно, бди!

‒ Товарищ сержант, хотел спросить: вы сами-то откуда будете?

‒ Из Карелии, а что? Когда нашу дивизию начали формировать, я поступил на службу по контракту, думал недалеко от дома буду служить, а получилось, что сначала на Луганское направление выдвинули, а теперь вот на Курском воюю.

‒ Не жалеете, что подписали контракт?

‒ Ни капли. Я уж служил два года по контракту после срочной, там и сержантом стал. Потом под мобилизацию попал, прослужил полгода, был ранен, какое-то время на инвалидности сидел, потом окончательно излечился, и вот снова в войсках. Неймётся мне.

‒ А чего первый раз-то расторгли?

‒ Женился, жена настояла. А я оказался слабохарактерным.

‒ Теперь, значит, характера прибавилось? Или жена привыкла?

‒ Какой ты всё-таки любопытный. Знаешь ведь, что на посту разговаривать категорически не полагается?

‒ Знаю.

‒ А сам чего же?

‒ Да это так, вскользь… Детишки-то имеются?

‒ Две девчонки. Бракодел я. Ну, ладно. Поговорили, и хватит, а то вместе на губу загудим!

Хорошо поболтал Медведев с сержантом, хотя и в нарушение устава, но это малая провинность. Главное для него в сегодняшнем дежурстве то, что вовремя обнаружил перебежчика, вовремя оповестил командира, который оказался и ненамного моложе, но бывалым, оказывается, с таким не пропадёшь.

Пока говорил, видел, что Земляков неподалёку крутится, а как сержант ушёл, то он подошёл и хмыкнул:

‒ С начальством скорешился?!

‒ Ладно, не прикалывайся и не ревнуй. Немного о себе он рассказал. Ведь интересно же, кто тобой командует, отдашь, не задумываясь, жизнь за командира, или подумаешь. А для этого, чтобы всем жертвовать ради кого-то, надо знать, что твоя жертва станет необходимой…

‒ О, как ты заговорил!

‒ Тебя наслушался. Ладно, Серёг, разбегаемся. Немного осталось до смены караула. Тебе тепловизор дали, вот и радуйся игрушке, держи уши на макушке.

‒ Прям стихами заговорил.

‒ Не прикалывайся, а неси службу и не поддавайся её тяготам.