Ангелы Суджи

27

Всё когда-нибудь начинается и всё когда-нибудь заканчивается. Это лишь первоначально казалось, что больничная эпопея бесконечна. Излечение Землякова завершалось. Вот и апрель наступил, погода давно стояла весенняя, во дворе госпиталя зазеленели кустарники, а воробьи одурели от собственного гомона. Откроет Сергей окно, а оттуда запах набухших почек, и воздух такой чистый и глубокий, что им хочется дышать и дышать.

Швы на руке у него сняли, а зажившую рану разукрасили напоследок зелёнкой. На следующий день он дождался военно-врачебной комиссии, и вот она прошла, его признали годным к дальнейшей службе после реабилитации. Земляков написал рапорт на имя командира своей воинской части о предоставлении месячного отпуска для окончательного выздоровления, и вместе с другими документами, как сказал лечащий врач, его перешлют по электронной почте по нужному адресу.

Он рассчитывал выписаться вместе с Медведевым и тогда вместе рвануть домой, но у того неожиданно неделей ранее появился свищ. Рану открыли, почистили, и вновь зашили, вставили катетер, и теперь Михаилу предстояло ещё какое-то время маяться в палате. Он, понятно, расстроился, но виду не подавал. Когда Земляков, получив проездные документы, в новой форме заглянул в палату попрощаться с парнями, то Медведев удивился:

‒ Вот это орёл! Любо-дорого посмотреть! Когда убываешь?

‒ Сейчас на вокзал поеду.

‒ Жалко, Серёга, расставаться, но ты молодец!

‒ Будем на связи. Созвонимся. Выздоравливай. Не наша вина, что всё так получилось. А то вместе бы махнули.

Они обнялись, посмотрели друг другу в глаза, пожали руки:

‒ В добрый путь! Передавай привет родной земле!

‒ Обязательно!

‒ Во сколько поезд?

‒ Да мне без разницы. Всё равно ночь в Москве коротать. Домой только завтра доберусь.

‒ Жене так и не позвонил?

‒ В дороге позвоню, чего баламутить раньше времени.

‒ Ну ты и садист!

Земляков лишь развёл руками:

‒ Какой есть!

Он вышел из корпуса, на проходной поприветствовал охранника, и пошёл, как ему объясняли, к остановке автобуса. Через полчаса был на вокзале, оформил по военному перевозочному документу безденежный билет, а ещё через полчаса сидел в глубоком и уютном кресле «Ласточки». И вот поезд мягко тронулся, бесшумно набирая скорость, за окном замелькали придорожные строения, а когда вырвались из города, то дачи разбежались вереницами, а за ними ‒ до горизонта поля да редкие перелески.

Перед посадкой в поезд он успел заскочить в сетевой магазин, купил еды на дорогу, воды, была мысль купить, что покрепче, но остановил себя, не захотел менять радость встречи с родиной на похмельное головокружение. Да и кому понравится вдыхать запахи алкоголя, и он не понимал таких людей, когда прежде доводилось в поездках сталкиваться с соседями-выпивохами, то воспоминания были не лучшими. «Вот доберусь до дома, созвонюсь со свояком, приглашу его с женой в гости, вот тогда и посидим вчетвером, а то и вшестером, если Григорий с Ольгой присоединятся, ‒ тогда и выпить не грех!». И представив встречу с семьёй, он почувствовал себя необыкновенно уставшим от ожидания, таким, что захотелось не думать о предстоящей дороге; она вроде не такая уж дальняя, но всё равно каждый её час будет тянуться бесконечно. А что это такое, он испытал недавно в трубе, хотя о каком-то сравнении не могло быть и речи: как можно сравнить то, что не поддаётся сравнению. И вообще теперь ему казалось, что шестидневное испытание ‒ это что-то совершенно другое, до сих пор не до конца понятное и осмысленное. Прочувствовано ‒ это да, так и есть, но пока оно оставалось ни с чем не сравнимым, да и вряд ли когда сравнится. А если что-то наметится похожее, то Землякову казалось, что второй раз он не выдержит подобного испытания, даже если будет очень стараться.

За мыслями он незаметно доехал до Орла, вспомнил о пакете с едой, перекусил, огляделся, словно искал знакомых, и разговорился с дядечкой пожилого возраста: сероглазым, седоватым, коротко подстриженным, с аккуратными усиками. Вернее, тот сам первым спросил, до поры до времени не решаясь тревожить дремавшего военного, а теперь, значит, самое время пришло.

‒ На побывку? ‒ спросил он и представился: ‒ Сергей Ильич.

‒ И я Сергей. Тёзки, значит. А вы угадали? В отпуск после госпиталя.

‒ Ох ты… Сильно досталось?

‒ Что заслужил, ‒ улыбнулся Земляков.

‒ Ну, хотя бы вылечили?

‒ А как вы думаете? Больного за ворота турнули? Вылечили, вот домой отпустили восстанавливаться. И телом, и духом.

‒ Семья есть?

‒ А как же.

‒ Тогда сам Бог велел навестить их. Где воевали?

‒ Под Суджей. Слыхали о таком городе?

‒ А как же. О газовой трубе только и разговоров было. Сколько мучений наши бойцы приняли. Не довелось участвовать?

От вопроса Сергей растерялся, не зная, что сказать. Соврать ‒ пойти против истины, сказать правду ‒ всё равно что похвалиться. Поэтому и промолчал сначала. Молчал и Сергей Ильич; Земляков не смотрел на него, но чувствовал, что он-то внимательно рассматривает его. И тогда выдавил из себя:

‒ Довелось… ‒ и вздохнул.

‒ То-то, гляжу, в какой-то момент вы закашлялись. На вид вроде не больной, а кашель долбит и долбит, а оно вот в чём дело! ‒ он отстранился, посмотрел, словно, изучая со стороны: ‒ Жму вам руку! ‒ и подал ладонь.

Поручкались, а Сергей Ильич в знак признательности ещё и по плечу похлопал, а Сергей от такого внимания скривился от боли.

‒ Что такое? ‒ всполошился тот.

‒ Ранение… Плечо пуля рассадила…

‒ Ой, простите, ради Бога… ‒ попутчик даже сам сморщился, словно это его кто-то саданул по раненому плечу. ‒ Нет мне прощения!

‒ Да ладно… Полегче стало, ‒ кряхтя, отозвался Земляков.

Сергей Ильич, словно желая искупить вину, встал с места и оглядев пассажиров, сказал им, словно поделился величайшей тайной:

‒ Друзья, с нами едет участник беспримерной операции «Поток», проходившей вблизи города Суджа. Все вы о ней знаете. Так поаплодируем же герою! ‒ Он первым захлопал и жестом попросил Землякова подняться, показаться пассажирам.

Что делать. Поднялся, немного смущаясь, поклонился направо и налево, сел на место, посмотрел на соседа:

‒ Не думал, что вы такой ажиотаж устроите. Зачем народ взбаламутили?

‒ Большинству народу, если честно, наплевать на то, что происходит в стране, поэтому и молчать не надо. Надо своим примером воспитывать их. Пусть смотрят и думают, если ещё осталось чем думать… Если честно, тяжело было? ‒ неожиданно спросил он.

‒ Тяжело, но уж извините меня, не хочется ничего вспоминать. Поверьте, воспоминания не самые лучшие. Чтобы их не было никогда.

‒ Вы вот гоните их от себя, а они ещё долго будут преследовать. Я ‒ бывший геолог, и в пору молодости оказался в районе хребта Черского, что в Восточной Сибири, и там однажды попал в неприятную историю. Ненадолго отошёл от лагеря посмотреть грибы и, представьте, заблудился. Впрочем, и опытным уже был ‒ несколько полевых экспедиций за плечами, а вот в тот момент растерялся. Сунулся туда-сюда, начал искать точку входа, а она не появлялась. И день был пасмурным, а без солнца не могу определить направление. И чувствую, что заблудился. Вроде лагерь недалеко, а найти его не могу. А с собой ничего: ни ружья, ни тесака толкового ‒ сумка для грибов и перочинный ножик в придачу. Можете представить моё состояние, когда зовёшь, чтобы отозвались в лагере, а вокруг только ветер шумит в листвягах. К вечеру услышал несколько выстрелов ‒ это, значит, меня отправились искать, либо указывают направление. А уж стемнело. Куда я ночью пойду? Ночью ногу запросто вывихнешь или сломаешь, а в тайге тогда точно каюк. ‒ Сергей Петрович замолчал, видимо, что-то вспоминая.

Земляков спросил:

‒ Чем всё закончилось-то?

‒ Если с вами сижу, значит, всё благополучно. Но для этого мне довелось ещё две ночи провести в тайге, а это ещё то испытание, особенно, когда вокруг тебя медведи шастают. В этой ситуации бог знает, что в голову втемяшивается. Ещё через двое суток вышел я к какому-то ручью, и когда в очередной раз услышал вдалеке выстрел, то вспомнил, что наш лагерь стоит на берегу речушки, и ручей как раз в ту сторону бежит меж поваленных деревьев. К концу дня только дошёл. В общей сложности четверо суток провёл в тайге… У вас-то шесть получилось. Даже представить трудно, не то чтобы сравнить.

‒ Грибов-то набрали?

‒ Да какие там грибы, не до них было.

Он надолго замолчал, словно добился, чего хотел, ‒ «разоблачил» Землякова, и задремал, даже заснул и вздрагивал во сне, и Сергей не решился его тревожить. Глядя на него, вспомнил отца, представил, как тот удивится и обрадуется, узнав о приезде сына. Помнится, когда не стало мамы, все думали, что он повторно женится, но он только отмахивался: «Какой из меня жених, вышли мои годы. Да и нет такой в округе, которая бы заменила Нину Степановну. Я уж как-нибудь вокруг пчёл проживу. С ними спокойнее». Вот и Сергей Ильич, тоже вроде пенсионер, и тоже, наверное, одинок, если кольцо на левой руке. Значит, и овдовел-то недавно.

Попутчик спал до Тулы. А перед самым вокзалом встрепенулся, глянул на часы и улыбнулся:

‒ Будь здоров, служивый! Прости за неосторожное движение, ‒ и развёл руками.

‒ Да ладно, всякое бывает. Не самый худший вариант. И вам доброго дня. Удачи!

Он ушёл, но оставил необъяснимое состояние единения. Разговаривая с ним, слушая его рассказ о тайге, он почему-то представил себя в его возрасте, когда вот так же, как его попутчик, кому-нибудь расскажет о своём пятнадцатикилометровом «походе» по суджанской трубе, о которой к тому времени мало кто будет помнить. Разве что участники. А пока она была на слуху, и люди не стеснялись высказывать своё отношение к тем, кто побывал в ней. Запомнился парень, подошедший, когда уже на подъезде к Москве самые нетерпеливые стояли в проходе. Он подошёл, обратил на себя внимание и негромко спросил:

‒ Разрешите пожать вам руку!

Земляков пожал его тёплую ладонь и самому сделалось от такого ненавязчивого внимания тепло и спокойно на душе. Почему-то вспомнился рассказ Екатерины о Григории и его девчонке, вяжущих сети, и о том случае, какой учинили их одноклассники. «Что за дикий народ в Степном, что за нравы. Или там все настолько очерствели, оглохли и ослепли, что не отличают хорошее от плохого, ‒ подумал Сергей. ‒ Ну не нравится тебе, что кто-то кому-то помогает, так и не лезь, не позорься. Неужели это трудно понять?!».

Ещё в госпитале он проложил маршрут от Курского вокзала до метро «Новоясеневская», с автовокзала близ которого отправляются междугородние автобусы до Скопина, и где предстояло скоротать время до половины восьмого утра. Можно было и раньше уехать на проходящем автобусе, но какой смысл, если останавливается он на Волгоградской трассе, и где потом ночь коротать ‒ неизвестно. Так что от добра добра не ищут, хотя и муторно провести ночь на скамейке. Но такой вариант для кого-то другого показался бы мучением, но только не для него.