Ангелы Суджи

40

«Что ни говори, а эта Степановка останется в памяти, ‒ подумал Земляков. ‒ Только для меня, не знающего всего, что здесь происходило ранее, оно запомнится лишь гибелью Макарикова, которой могло не случиться, будь он чуток осмотрительнее. Теперь тужи, не тужи, а человека нет. А нам здесь успокаиваться рано, а пока будем ждать прилётов, потому что враги просто так не смирятся с потерей села».

И прилёты не заставили себя ждать. При первых разрывах обе группы заскочили в частные дома, кое-где уцелевшие, где можно укрыться. Уж насколько надёжно ‒ другой вопрос, но хоть какое-то спасение попытаться найти от осколков, хотя от прямого попадания даже не спасут кирпичные стены. А перед эти они оставили развалины ферм, вынесли тело Макарикова и положили его около стены одного из домов. Надо было ждать эвакуационной машины, но было ясно, что при артобстреле ждать её бесполезно, как и им самим заниматься окончательной зачисткой. Лучшим вариантом могла быть смена позиций, но затевать что-то на ночь глядя не имело смысла, и ночевать в ближайшей лесополосе ‒ не вариант. Здесь какие-никакие, а всё-таки стены, и окружающая обстановка более или менее ясна. Поэтому от добра ‒ добра не ищут.

Когда обстрел закончился, появились вражеские дроны. Они летали на малой высоте вдоль сельских улиц, пытаясь обнаружить замаскировавшихся бойцов Силантьева, и по ним даже не стреляли, чтобы не выдать своего местоположения. В одном из домов Силантьев столкнулся с Земляковым, о котором знал, что тот вернулся после госпиталя и отпуска, даже коротко виделся с ним, а переговорить с теперь уже ветераном возможности не появлялось. И вот теперь сиди в чужом доме и разговор веди ‒ никто не мешает; на пролетавшие дроны уже никто не обращал внимания, как и на то, что они бесцельно сбрасывали гранаты, видимо, только затем, чтобы не тащить их назад.

‒ Сергей, а я как узнал, что ты вернулся и, не поверишь, уверенность появилась ‒ и в самом себе, и в других. Ну, думаю, старая гвардия собирается! Сразу на душе посветлело. Мы ведь все, кто не был ранен в Щербаткине, тоже оказались в госпитале, но в другом, чем вы, всё терапевтическое отделение забили нами ‒ трубочистами, как нас там называли. Никто не хотел оставаться, но две недели всё-таки промариновали. Капельницы ставили, ингаляцию делали, таблетками пичкали, в резиновый мяч дышали ‒ лёгкие разрабатывали. Уж помогло это всё или нет ‒ бог весть. Кого-то потом на фронт вернули, кого в санаторий направили.

‒ И нам тоже ингаляцию делали. Мне лично помогло. Кашлять стал меньше, хотя кашель до сего дня нет-нет да возвращается. Прокашляешься, харкнешь ‒ и полегче становится. А кроме кашля никаких иных признаков последствий тогдашних мучений нет.

‒ Как дома-то, всё нормально?

‒ Нормально. Жена работает, сын учится, поле посеяли.

‒ У тебя и поле есть?

‒ А как же. Я ‒ фермер, правда, начинающий, а оттого безденежный, но не это главное. Главное ‒ поле пшеницы зеленеет, набирается сил. Теперь надо молиться, чтобы погода не испортила урожай. А то, как в прошлом году, засуха начнётся ‒ тогда и урожая не видать. И на кого жаловаться ‒ не знаешь. Ну, не на Бога же?!

Земляков мог рассказывать о пшенице бесконечно, но в какой-то момент Сергей понял, что переборщил со своим полем, и спросил у Ярослава:

‒ У тебя-то как дома дела?

‒ А что у меня. Как у всех: детишки растут, жена недовольство высказывает, что, мол, бросил их, обещал служить около дома, а оказался неизвестно где.

‒ Про госпиталь-то сказал?

‒ Не стал. Тогда надо бы рассказать и о трубе, и многом другом, о чём ей знать необязательно. Меньше знает, спокойнее спит.

‒ Нам-то здесь что дальше делать?

‒ Ждать приказа на дальнейшее наступление ‒ очередное село на очереди, вернее деревня Мокня, если судить по карте, а завтра сюда зайдут росгвардейцы ‒ блокпосты поставят. Так что всё по плану идёт, хотя неизвестно, как повлияет объявленное праздничное перемирие, но нам, судя по всему, в любом случае придётся здесь ночь коротать. Село большое, бойцов у нас наперечёт, да ещё потери имеются.

‒ В лес несколько нацистов сбежало, как бы не вернулись ночью.

‒ Вряд ли они вернутся. Наверняка ждут ночи, чтобы пробраться к своим, рисковать не будут, будут и далее спасать свои жизни. Но в любом случае бдительность снижать никак нельзя.

Они поговорили, дружески, совсем не по уставу обнялись, и Силантьев вспомнил о руке Землякова:

‒ Зажила?

‒ Вроде того. В тот раз меня бронежилет спас. Если бы не он, то неизвестно, чем всё закончилось бы.

‒ Ну, бывай. Надо Громова отыскать, переговорить кое о чём.

Сержант ушёл, а Земляков остался в доме с Жуликовым, почему-то к концу дня окончательно сникшим.

‒ Что с тобой? ‒ спросил Сергей. ‒ Что нос повесил?

‒ Спать хочется… Иду, и чувствую, что спотыкаюсь.

‒ Это с непривычки. Вот когда толком не поспишь несколько дней, вот тогда действительно начнёшь спотыкаться.

‒ Можно, я сейчас посплю, хотя бы часок?

‒ Поспи, пока есть возможность, хотя должен быть привычным к бессоннице. Ведь сам же говорил, что картёжник, а они ночами не спят.

‒ Наврал я… Стыдно ребятам признаться, что деньги посеял, когда машину собрался покупать.

‒ Ничего не пойму. Расскажи толково.

‒ Всё просто. Мой товарищ собрался машину продавать, а я как узнал, что он недорого продаёт, то предложил купить у него, чтобы таксовать. Он был непротив. Но всё упиралось в деньги, которых у меня не было. Тогда он надоумил взять кредит. Взял я справку на работе о заработке, заявление написал, и через день мне выдали восемьсот тысяч. Мой товарищ пообещал, что завтра поедем оформлять и пригласил к себе домой обмыть намечавшуюся сделку…

‒ Вообще-то обмывают-то после! ‒ перебил Земляков.

‒ Он настоял. Мол, завтра само-собой, а сегодня просто посидим, пивка попьём.

‒ Ну, ясно, ‒ усмехнулся Сергей, ‒ попили пивка, потом водочкой лакернули, а утром проснулся ‒ денег нет!

‒ Так и было. Я к нему. Тот в отказ: «Ты ушёл и деньги были при тебе. Значит, где-то по дороге посеял. Теперь иди и ищи!».

‒ Помнишь, как уходил от него?

‒ Нет…

‒ Тогда ничего не докажешь.

‒ Я, конечно, прошёлся маршрутом, по которому мог возвращаться домой, но денег, естественно, не нашёл, да, думаю, и не мог найти. Деваться некуда, рассказал родителям, те в полицию потянули, заставили меня написать заявление, его приняли. Знаю, вызывали товарища на допрос или как это у них называется, ну и всё, мол, расследование ведётся, а я знаю, как оно ведётся, если у товарища моего двоюродный брат в полиции работает.

‒ После всего, что случилось, не называй того подонка товарищем. Он ‒ мразь, самая последняя, и твои страдания аукнутся ему… И тогда ты рванул на СВО?

‒ Так и было. Что оставалось делать, если родители весь мозг проели. Снял копии с документов, отнёс в банк вместе с заявлением о приостановлении выплат по кредиту в связи с убытием на СВО.

‒ Ладно, успокойся. Поспи.

‒ Теперь не смогу… Ты только не говори никому, а то за лоха будут считать.

‒ Не скажу. Просто так полежи.

Они замолчали. Максим прилёг на кровать с голым матрасом и через несколько минут засопел носом. «Да, ‒ подумал Земляков, ‒ о каждом из нас можно роман писать!».

Когда стемнело, пришла эвакуационная «буханка», с ней приехал санинструктор, десяток бойцов и неожиданно комроты ‒ капитан Зотов, прибыл, надо понимать, проверить обстановку и себя показать. Увидев его неподалёку, Земляков заскочил в «свой» дом, толкнул разоспавшегося Жуликова, посветил на него фонариком:

‒ Макс, просыпайся, ротный нарисовался. Попадёмся ‒ нам несдобровать!

Жуликов вскочил, будто капитан стоял рядом:

‒ Где он?

‒ На улице… Тебя дожидается!

‒ Да ладно…

‒ Успокойся. Пойдём, поможем Макарикова грузить.

Они прошли мимо капитана, о чём-то говорившего с Силантьевым, козырнули ему: «Здравия желаю, товарищ капитан» ‒ и отправились к соседнему дому, где находилось тело Макарикова и второго бойца, погибшего от сброса с дрона, а ещё ранее и третьего, и где теперь стояла автомашина. Силантьев окликнул Сергея:

‒ Земляков, подойдите!

Тот развернулся на месте и чуть ли не строевым подошёл к сержанту и капитану, доложив:

‒ Рядовой Земляков прибыл по вашему приказанию!

‒ В армии служили? ‒ спросил капитан и подал руку.

‒ Так точно!

‒ Чувствуется. А то некоторые появляются у нас и не знают, с какой ноги начинать движение. Да и вообще ничего не знают. На первых порах автоматных выстрелов пугаются… Мне о вас с погибшим Макариковым доложил старший сержант Силантьев. Будете оба ‒ Макариков посмертно ‒ представлены к ордену.

‒ Служу России! ‒ отчеканил Земляков. ‒ Разрешите идти?

‒ Ступайте!

Встреча и короткий разговор с капитаном, которого в сумерках не особенно и разглядел, взбудоражили Землякова. «А ничего этот Зотов, ‒ подумал Сергей, ‒ умеет поднять настроение!».

Вскоре капитан с охраной уехал, как понял Земляков в пункт временной дислокации, оставив подкрепление, санинструктора и забрав двухсотых. Земляков подступил к Силантьеву, сказал вскользь, словно не ему:

‒ Капитан знает, когда показаться на передовой.

‒ Вот здесь ты не прав, Сергей! Капитан Зотов с нами неделю жил, вместе в штурмы ходил, когда монастырь брали и не хватало бойцов. И вообще проявил себя героем и за нашими спинами не отсиживался. Вот кого награждать надо. Хотя теперь прошли те времена, когда ротный с наганом поднимал роту с криком «Ура!». Крикнуть «Ура» ‒ это полдела, надо увлечь бойцов за собой, своим поведением и поступком внушить им уверенность. А вообще-то в нынешней войне место офицерам, не считая взводных, в штабе батальона или полка, где у них всё под рукой: связь, видео с дронов на мониторах, они на расстоянии всё видят и знают, что происходит на передовой в данную минуту, даже секунду, и дают соответствующие команды.

‒ Ну вот, ‒ вздохнул Земляков, ‒ вляпался я по незнанию.

‒ Ничего, бывает. Теперь знай и не суди поспешно о ком-то, не имея для этого оснований.

‒ Ладно, исправлюсь. Пойду к своему картёжнику.

Развернулся, отправился к напарнику, а Жуликов сам спрыгнул с высокого крыльца:

‒ Спасибо, Серёж, что разрешил поспать. Совсем другим человеком стал.

‒ Расслабляться рано, впереди ночь ожидает.

Более он ничего не стал говорить, потому что и сам знал немного, а то, что их ждало, известно каждому более или менее опытному бойцу. Им предстояло расставить по периметру села караул, выставить секреты, особенно между селом и лесом, где днём скрылись недобитые нацисты. Пароль и отзыв были известны с вечера, для проверки памяти все их повторяли про себя не раз, чтобы в минуты волнения не перепутать «Волну» с «Берегом» и не открыть с испуга «дружеский» огонь. Договорились, что двойки будут до рассвета оставаться на своих местах, до того момента, когда прибудут росгвардейцы, а они потом выдвинутся к окраине села и далее вместе с прибывшим на БМП подкреплением возьмут направление на соседнюю деревню, занятую нацистами, которую на рассвете сначала разворошат арт- и миномётной подготовкой. В общем, дело намечалось очень серьёзное, а значит ‒ опасное.

Всё это сержанты Силантьев и Громов разъясняли старшим двоек, напомнили, что вместе с росгвардейцами придут БМП, и остерегли от желания по ошибке садануть по ним из гранатомёта.