Ангелы Суджи

5

После суток караульной службы всё почти отделение чувствовало себя разбитым, невыспавшимся. Те, кто в дневальных ходил, обеспечивая общий порядок в подразделениях взвода, наводя чистоту в блиндаже, окопах, обеспечивая обогрев, заготовку дров, доставку воды, горячей пищи, ‒ тем легче было, хотя при случае и они участвовали в удержании позиции, и в атаку шли вместе со всеми. В общем, как сказал появившийся утром следующего дня командир взвода лейтенант Егор Зимин, вернувшийся из госпиталя и заглянувший в блиндаж для знакомства с вновь прибывшими:

‒ Рад приветствовать новых сослуживцев, все вы, вижу, не юнцы едва оперившиеся, а, чувствуется, настоящие воины. Рад знакомству и, надеюсь, мы принесём пользу друг другу, а главное ‒ Отечеству!

Слова произнёс бодрые, хотя сам, похоже, был юнцом и внешне не произвёл впечатление: бледный, исхудавший, словно голодал безмерно, и лицом невидный: мелкий, чернявенький ‒ явно не породистый. Зато в тот же день проявил себя при отражении очередной атаки неприятеля. Первым пошёл в наступление, опередив даже Медведева, последним возвращался, пока пулемётчики прикрывали отход, помогая нести раненого бойца. В общем, проявил себя, за спинами не прятался. И после не сразу покинул расположение. Отобедал вместе со всеми, поспрашивал, кто откуда прибыл, и когда собрался уходить, сказал, словно извинился: «Надо в другой опорник заглянуть…». Перед его уходом к нему подошёл Медведев:

‒ Товарищ лейтенант, разрешите обратиться?!

‒ Обращайтесь!

‒ Рядовой Медведев. Хотел спросить: долго мы ещё будем туда-сюда по полю бегать? Пока был снежок ‒ это даже в радость, а ведь теплеет на глазах, распутица наступит ‒ не будет того удовольствия.

Зимин осмотрел стоявшего перед ним рядового и спросил встречно:

‒ А вы что, удовольствия ищите в войне? И почему вы обуты не по уставу?

‒ У нас тут все кто в чём: кто в кирзачах, как я, кто в резиновых утеплённых ‒ берцы для парадного марша бережём, да и не особенно постоишь в них в карауле на морозе! Между прочим, в недавние времена караульным валенки и тулупы выдавали.

‒ Ответ принимается… А то, что топчемся на месте, таков пока приказ, а он, как известно, в армии не обсуждается. Но вы не переживайте ‒ успеете, навоюетесь, а скоро и в настоящее дело пойдёте. Ответ понятен?

‒ Так точно! ‒ отрапортовал Медведев, хотя ничего не понял из отговорки лейтенанта.

Всё прояснилось на следующий день, когда Зимин появился в блиндаже с новым командиром роты. Это уже что-то значило и подтверждало слова лейтенанта, сказанные накануне Медведеву. Построиться в шеренгу в блиндаже невозможно, поэтому стояли кто где мог. Сначала по стойке «Смирно», потом, когда прозвучала команда лейтенанта «Вольно», переминались с ноги на ногу.

В командире роты чувствовался бывалый мужик, ну и командир соответственно: крепкий, статный. В годах, правда, под глазами мешки. Глаза серые, умные, лоб высокий. Такого слушать и слушать. «Родственная душа старой закваски!» ‒ подумал о нём Медведев и покосился на Землякова, стоявшего сзади, подтолкнул его, поставил впереди себя, шепнув: «Слушай!».

‒ Бойцы, должен вам сообщить, что из вашего взвода необходимо отобрать 15–16 человек для специального задания; из каждого отделения по группе. Задание ответственное и важное, сопряжено с риском для жизни. Дело добровольное. При этом имеются ограничения по росту и весу. Требуются выносливые, прежде всего, невысокие, крепкие и здоровые. Поднимите руки!

Подняли все.

‒ Это хорошо, что вы так настроены, но всех нельзя зачислить в эти группы по указанным выше причинам, а также по причине невозможности нарушения боеспособности на вверенном нам участке. Чтобы этого не произошло, взамен временно командированных вам на подмогу прибудет подкрепление. Но всё это будет завтра. Итак: критерии отбора вам названы, он будет производиться с рекомендации, прежде всего, ваших непосредственных командиров, а в вашем взводе таковыми являются лейтенант Зимин и сержант Силантьев. Сегодня он подаст список отобранных, и это будет считаться началом операции. Ваш командир взвода настаивал на своём участии, но он только что из госпиталя, переболел пневмонией, и принято решение его не привлекать. Ему и здесь найдётся применение. Желаю удачи!

Ротный в сопровождении Зимина покинул блиндаж, пригласив с собой Силантьева. Его не было, наверное, полчаса, а когда вернулся и задвинул за собой плотный брезент, служивший дверью, то, взявши блокнот и авторучку, спросил у Медведева:

‒ Кто у нас спрашивал вчера у взводного о переменах? Рядовой Медведев? Что ж, дождался Медведев перемен. Его первым и записываю. Не против?

‒ Никак нет. Тогда и Землякова приплюсуйте, мы с ним земляки.

‒ Согласен. Вы оба хороши, успели проявить себя. Записываю и его. Он как раз самый подходящий, пронырливый. Ещё записываю себя, но я буду командовать ещё двумя другими группами из нашего же взвода. Почему такие малые группы? Потом узнаете, когда ознакомитесь с приказом. Не в обиду «старикам» прибавляю к нам Владимира Громова и Павла Букреева. Оба воюют не первый месяц, оба после лёгких ранений возвращались в строй ‒ проверенные бойцы. Вы не против такого внимания? ‒ спросил он у них.

‒ Только «за»! ‒ почти хором подтвердили те согласие.

‒ Это хорошо, что вы такие дружные, а другие нам и не нужны.

Приглядываясь к радостной суете сержанта, Земляков переглянулся с Медведевым, а когда все более или менее успокоились, негромко сказал Михаилу:

‒ Что-то серьёзное затевается… Судя по всему, ударный кулак собирают!

‒ Ладно, не трусь, ‒ улыбнулся Медведев, ‒ прорвёмся.

‒ А я теперь только и буду думать об этом. Уж быстрее началось бы! ‒ вздохнул Сергей. ‒ Знать бы ещё, что именно.

Далее разговор сам собой прекратился, говорить, не зная о чём, не хотелось. Оба они теперь внимательнее присматривались к Громову и Букрееву, зная, что они в скором времени будут с ними локоть к локтю. А что, сержант правильный выбор сделал. Ребята оба невысокие, крепкие и немногословные как, например, Медведев. Это тоже важно. В последние дни Земляков замечал за ним излишнюю болтливость. Со своими это ладно, а зачем сегодня лейтенанта стал донимать вопросами. Не в том они положении, чтобы дискуссии устраивать. Война идёт. Здесь всё просто: вопрос ‒ ответ, вопрос ‒ ответ, и не более того. А «ля-ля» разводить надо в другом месте.

В душе слегка осуждая товарища, Земляков всё-таки понимал его, помня, каким он был в первый день: не подступишься и слова не вытянешь, а теперь-то другим человеком стал, после того как раскрыл душу, смыл с себя морок мести за сына, превратился в обычного бойца, хотя и немного безбашенного.

Какое-то время они не говорили, обдумывая новость, в которой более всего мучила неизвестность. «Неужели трудно при всех сказать, объявить о готовящейся операции ‒ ведь все же свои! ‒ думал он. ‒ А то предложили дать согласие, поднять руки, мы и подняли всем стадом, а получается, что каждому по коту в мешке продали. Понятно, что ротный не будет просто так спрашивать согласия. Значит, что-то сверхсложное затевается, такое, что не для всех оно ушей, не каждому дано узнать раньше времени. Это правильно, так и должно быть, но как избавиться от волнения, от которого наплывали бурные мысли, если они тревожили, не позволяли успокоиться, корявым заусенцем цепляли и цепляли душу!»

Пока они томились неизвестностью, пришло сообщение от наблюдателей о засуетившихся нацистах, хорошо видных в конце поля. Опять они затевали атаку, и это подтвердил миномётный обстрел, которым они отгораживались. Зная их тактику, можно было предположить, что они спешат выдвинуться, но миномётчики с нашей стороны ухо востро держали, и вскоре мины полетели и в их сторону, и было не понять, кто стреляет и в кого, как вычисляют, где свои, а где чужие. В какой-то момент разрывы мин прекратились, и дозорные доложили, что противник совсем рядом. Стоило сержанту убедиться, что это так и есть, он торопливо крикнул:

‒ Отделение, к бою!

И тотчас они повыскакивали из блиндажа, заняли в окопах места, понимая, что проморгали сегодня их появление, и тем ожесточённее начали лупить чуть ли не кинжальным огнём, да тут ещё с флангов заговорили АГСы, сразу заставившие залечь вражескую пехоту. И Силантьев уловил этот момент замешательства у противника, тотчас вскочил на бруствер и протяжно крикнул:

‒ В атаку! ‒ наверное, так, как призывали командиры в Великую Отечественную.

Вражеская пехота на какое-то время выдержала паузу, не особенно высовываясь из воронок, а потом, как по команде, они ломанулись на свои исходные позиции, до которых была не одна сотня метров. Земляков бежал вместе со всеми, стрелял на бегу, не зная: точен или нет. Зато Медведеву, наверное, надоело тратить БК и потом набивать магазины, он приостановился, и с колена начал косить короткими очередями. Очередь ‒ нацист в снегу, вторая ‒ нацист в снегу… Он бы мог так стрелять бесконечно, но привставал, пробегал полсотни метров за убегавшими, вновь опускался на колено и разящими очередями косил самых медлительных, которые бежали, оглядываясь и отстреливаясь. Кто помоложе, те неслись, стелились как кони в галопе ‒ таких просто не взять, их только АГСом можно догнать.

В какой-то момент среди наших возникла заминка: кто-то ткнулся в поле-луговину, а бежавший следом боец, опустился перед упавшим на колени и начал суетиться, пытаясь помочь. Чуть приотставший Медведев тоже остановился, спросил у нагнувшегося бойца, имея в виду побледневшего раненого:

‒ Что с ним?

‒ Двухсотый… Пуля в висок зашла…

‒ Как она могла в висок-то зайти? ‒ удивился Медведев.

‒ Просто. Оглянулся или повернулся, а тут и она, сердешная… Поднимаем, возвращаемся назад.

К ним подбежали ещё два бойца, схватили автомат убиенного, вцепились кто за руку, кто за ногу и, пригибаясь, понесли его с поля боя, и Силантьев с бойцами прикрывал их огнём. Когда собралась группа, в воздухе загудели дроны. Медведев попросил замену и опрокинулся спиной на мягкий снег; прицелившись, прошил один дрон, взорвавшийся в воздухе, второй, спикировавший к нашим окопам, но не долетевший и тоже громыхнувший взрывом. Когда же Михаил завалил третий, от которого полетели ошмётки и он, кувыркаясь, беззвучно спикировал на луговину, то вражеские дроны вдруг пропали, а Михаил какое-то время лежал на подтаявшем снегу, радуясь синему небу над головой и чувствуя, как дрожат руки от напряжения и радости. И лишь один дрон висел в высоком небе, видимо, разведчик, и дроновод его, наблюдая мелькнувшую картину, наверное, радовался вместе с Михаилом. И Медведев вспомнил, что сегодня началась весна, что продолжается круговорот времён в природе, вспомнил свою Валентину, будущего ребёночка, который четвёртый месяц живёт в ней. «Томится она сейчас в своей библиотеке и знать не знает, что я её вспоминаю, погибшего Димку вспоминаю, и глаза мои мокрые от слёз!» ‒ подумал Медведев.

Когда он поднялся, бойцы были довольно далеко, но он не спешил их догонять, и подлые дроны не решались к нему подлететь, и где-то на чужой стороне снайпер прикусил язык, раздумывая, что делать с этим оторвой, которому и дроны нипочём, и пулей его не взять на таком расстоянии. Быть может, не критичном для снайпера, но и мазать не хотелось.

Когда, разгорячённые, вернулись в окопы, настроение у всех было на нуле. Даже не помогло геройство Медведя. И казалось, что Силантьев огорчился более всех при виде погибшего. Когда бойца занесли в блиндаж, сержант сказал, сняв с потной головы каску:

‒ Ребята, это Букреев. Записал в список на спецоперацию, и вот его не стало. Почтим память…

Кто сидел, молча поднялись, все вместе безмолвно застыли, после чего Силантьев, вздохнув, связался с комвзвода:

‒ Товарищ лейтенант, у нас двухсотый… Из списка. Предлагаю замену. Запишите: вместо выбывшего Павла Букреева Виктора Карпова. Согласие получено… Пришлите эвакуацию.