Чёрная стая

Заповедь

Отцовский брегет, в числе всего прочего, отправился в Бреслау, побудку протрубить никто не удосужился, и Войцех, за короткое время вернувшийся к беззаботным привычкам беспечной юности, проспал. Выяснил он это только спускаясь по лестнице в гостиную, откуда доносились голоса фрау Греты и Исаака. Шемет слетел по ступенькам, смущенно произнес приличествующие извинения и совсем смешался, когда сообразил, что за стол уселся без приглашения, а рука сама собой потянулась к плюшке, присыпанной сахарной пудрой. Поощрительная улыбка фрау Греты и вовсе заставила его почувствовать себя мальчишкой, радующим взрослых отменным аппетитом.

Из кухни появилась Лиза с кофейником, и Войцех даже обрадовался, что успел покраснеть до того, как она улыбнулась ему и пожелала доброго утра. Лучше было выглядеть глупым юнцом, чем навести фрау Грету на подозрения. Шемет не сомневался, что, узнай мать Лизы об истинном положении дел своего квартиранта, она не только одобрит его ухаживания, но и попытается оказать на дочь влияние. А вот этого ему не хотелось нисколько, ему нужно было сердце Лизхен, а не покорно отданная рука.

— Мы уже откушали, господин Шпигель, — фрау Грета поднялась с места, — не буду вам мешать. У вас свои дела, у нас — свои.

Она направилась к круглому столику под окном и опустилась в кресло с высокой прямой спинкой. Лиза присоединилась к матери, и только теперь Войцех заметил несколько больших мешков на полу. Фрау Грета вытянула из одного из них слегка поношенный синий сюртук, расправила на столе и большими ножницами решительно обрезала фалды. Лиза, разложившая на коленях другой сюртук, горохового цвета, ловко подрубала обрезанные края.

— Поручение господина пастора, — ответила фрау Грета на вопросительный взгляд Войцеха, — помощь бедным.

Войцех понимающе улыбнулся. Сюртук в руках Лизхен с каждым новым стежком все более походил на литовку[10].

Коротко пересказав Исааку свои злоключения в департаментах и канцеляриях, Войцех сбегал наверх за саквояжем, извлек из него список и, вручив поверенному для изучения, воспользовался моментом, чтобы добраться до заветных плюшек. Исаак пробежался по строчкам глазами, вернулся к началу, перечитал еще раз. Разобрал бумаги на четыре неравные стопки, сверился со списком.

— Месяц, сударь, — бесстрастно сообщил он, — три недели, если очень повезет. Но я бы не советовал основывать свои планы на надеждах.

— Ничего нельзя сделать, чтобы ускорить процесс? — понизив голос, спросил Войцех. — Я за честное ведение дел, Исаак, но время не ждет, и я готов оплатить… сверхурочную работу, скажем так.

— Здесь не берут взяток, господин Шемет, — покачал головой Шпигель, — в самом деле, не берут. И работают на совесть. Вам, как человеку благородному, все эти проверки и уточнения, могут показаться ненужной тратой времени и бумаги. Но далеко не всякий проситель приходит со столь же честными намерениями. Власть не может себе позволить создавать лазейки для прохиндеев. Я сожалею, но ничем не могу помочь.

Исаак принес из прихожей большой холщовый футляр с подшитыми внутри кожаными карманами и принялся рассовывать бумаги, продолжая говорить.

— Судебными инстанциями я займусь сам, это может потребовать юридических знаний. Справки и заключения, выдаваемые по первому требованию, соберет мой младший сын. Кое-какие документы придется запросить из Кенигсберга, я позабочусь о том, чтобы они были доставлены как можно быстрее. Старшему сыну я поручу Министерство финансов, с ними могут возникнуть разногласия в принятии решений, но Соломон собаку съел на налоговых тяжбах. Остается Интендантское управление, господин Шемет. Я обдумаю, кого бы туда послать. Еврею там сейчас лучше не появляться.

— Не сходя с места под ружье поставят? — усмехнулся Войцех.

— Не надо так, господин Шемет, — с мягкой укоризной произнес Исаак, и его черные глаза подернулись грустью, — поверьте мне, евреи не худшие патриоты, чем немцы. Года не прошло со дня подписания Эдикта о равноправии, а решение о призыве евреев на военную службу так и остается на бумаге. Но, поверьте, если король решится призвать граждан к оружию, в еврейских добровольцах недостатка не будет. Поэтому не стоит привлекать к ним излишнего внимания французов.

— Я не хотел тебя задеть, — ответил Войцех, — и я не считаю евреев плохими гражданами. Но я всегда думал, что они соблюдают свои заповеди лучше христиан. Разве не сказано «не убий»?

— В Писании сказано «не сверши убийства»[11], - Исаак оживился, глаза его заблестели, — разве вы не видите разницы?

— Я не слишком внимательно читал Писание, — усмехнулся Войцех, — и уж тем более, не по-немецки. В русском переводе разницы нет. А должна быть?

— «Ло тирцах», — тщательно выговаривая слова, произнес Исаак, — не «ло таарог». «Не сверши убийства», а не «не убей». Наши праотцы не чурались войны, юноша. И разве остановил бы Господь солнце для грешника? Я слышал, что христиане написали целые трактаты, толкующие шестую заповедь, пытаясь примирить непримиримое. А достаточно свериться с уголовным уложением. Плохо, когда совесть приходится успокаивать философскими трудами. Эдак недолго и вовсе ее лишиться.

— Что ты имеешь в виду? — с любопытством спросил Войцех.

— Законы служат обществу, молодой человек, — наставительно ответил Шпигель, — философию каждый волен выбрать на свой вкус. Тот, кто соблюдает закон, огражден от соблазна. Тот, кто действует по совести, легко находит оправдания его нарушению. Жестокий кредитор выселяет из отцовского дома малолетних наследников. Разве не соблазнительно перерезать ему горло в темном переулке, юноша? Разве не оправдывает праведный гнев этого убийства? Закон оберегает нас от опрометчивых решений.

— А если закон ограничивает мои естественные права? — возмутился Войцех. — Если я застрелю грабителя, забравшегося в мой дом, может ли закон назвать меня убийцей?

— Законы принимают люди, не Бог, — улыбнулся Исаак, — и, если они вас не устраивают, вы можете возмущаться ими, не нарушая. И требовать перемен.

— Но законы принимает правительство, — возразил Войцех, — а в Российской империи даже оно почти не имеет влияния. Что же могу я?

— Даже самый самовластный тиран не может принимать законы, которые не устроят никого, — пожал плечами Шпигель, — иначе его власть рухнет. Убеждайте соседей, доносите свои взгляды до тех, кто принимает решения. Вода камень точит.

— Я до этого не доживу, — фыркнул Войцех, — и у меня своя голова на плечах. Не стану ей рисковать из-за пустяка, но за правое дело и потерять не жаль.

— Все в руках Божьих, юноша, — вздохнул Исаак, — вы идете сражаться за правое дело, и я надеюсь, что вашу голову Господь сохранит. Но что будет с ней потом? Не оттого ли все беды, что невозможно не преступить заповедь «не убий»? А преступив раз, трудно остановиться. «Не сверши убийства», не нарушай закон. Вы ведь уже убивали, молодой человек? В бою, защищая свою жизнь, не сомневаюсь. Не пошатнуло ли это вашу веру?

— Нечему было шататься, — рассмеялся Войцех, — и я не собираюсь играть в благородного разбойника, полосуя глотки по переулкам. Я разочаровал тебя, Исаак?

— Нисколько, — покачал головой Шпигель, — Господь не требует веры, только соблюдения закона. А закон пишут люди, юноша. Иногда чернилами, иногда кровью.

— Ты хороший человек, Исаак, — вздохнул Войцех, — тебе я доверил бы перо.

— Ну что же, — грустно улыбнулся Шпигель, — вряд ли вам нужно одобрение старого еврея, но могу сказать, что вам я доверяю меч.

Только после ухода Исаака Войцех сообразил, что на ближайший месяц застрял в Берлине почти без всяких занятий. Оставалось надеяться, что учения будут проходить почаще. Или взять их организацию в свои руки. Он бросил быстрый взгляд на Лизу, но она вся ушла в работу, и даже с матерью, тоже склонившейся над шитьем, не перебросилась за это время ни словечком. Войцех тихо вздохнул и поднялся к себе в комнату, где его ожидал томик Фихте.

Он слышал, как мальчики вернулись из школы, из кухни потянуло запахом горохового супа и кислой капусты. Войцех решил прогуляться до кухмистерской, а по дороге придумать себе какое-нибудь занятие на вечер, но так ничего не решил и вернулся домой в унылом настроении.

В прихожей он столкнулся с Лизой и мальчиками. Лиза, в узеньком синем пальто, из-под которого виднелись высокие ботинки, завязывала ленты прехорошенького капора, а сгорающий от нетерпения Йохан держал ее муфту.

— А мы идем на каток, — похвастался Герберт, — хочешь с нами?

— Очень, — не раздумывая, ответил Войцех, но, спохватившись, взглянул на Лизхен, — если фройляйн Лиза позволит.

— Разве я могу вам запретить? — удивилась Лиза. — Но вы, наверное, не знаете, где это. Идемте с нами, герр Войцех, мальчики будут рады вашей компании.

Войцех проглотил вопрос, будет ли рада Лиза, сочтя его неприличным, и выразил свое согласие, приняв у Йохана на сохранение муфту.

Путь пролегал по уже знакомым улицам, каток находился в парке Тиргартен, на одном из прудов. Несмотря на тяжелые времена, там оказалось довольно много народу, студенты и молодые клерки, девицы среднего сословия в меховых шапочках и капорах, горничные и модистки в чепчиках, мальчишки и девчонки всех возрастов. На берегу виднелась оркестровая ротонда, но в будний день музыки не было, и ее заменял веселый смех и звонкие голоса молодежи.

Коньки можно было взять напрокат, совсем недорого, и Войцех настоял на том, чтобы заплатить за всех, не рискуя показаться мотом. Привязав коньки к сапогам тесемками, он осторожно ступил на лед.

До этого дня Шемет ни разу не стоял на коньках. В Петербурге у него находились другие развлечения, и хождение на каток казалось ему пустой тратой времени. Теперь он с легкой завистью взирал на свободно скользящих по льду молодых людей, на девушек в развевающихся юбках, румяных ребятишек, заливающихся смехом.

— Ну же, Войцех, — Йохан описал вокруг него восьмерку, — чего стоишь?

— Я не очень хорошо умею, — соврал Войцех, пряча глаза от Лизы, — давно не было случая.

— Держитесь за меня, герр Войцех, — Лиза протянула ему руку, теплую от муфты, — вы непременно вспомните, если попробуете.

— Не так-то просто вспомнить то, чего не знал, — покаянным голосом признался Шемет, — мне не стоило сюда приходить, фройляйн.

— Это просто, — Лиза потянула Войцеха за руку, и он заскользил вслед за ней, вполне сносно удерживаясь на ногах, — следите за мной. И-раз! И-два!

Они покатились вперед, медленно и осторожно, держась за руки. Маленькая ручка Лизы лежала в ладони Войцеха, согревая его теплом до самого сердца.

— Здорово! — прокричал проезжающий мимо Герберт. — А так можешь?

Он закрутился волчком, подпрыгнул на месте и проехался по плавной дуге.

— Пока нет, — рассмеялся Войцех, — но потом, непременно, попробую.

Через полчаса он уже довольно уверенно скользил вперед, но еще не решался делать повороты, останавливаясь и меняя направление. Руку Лизы пришлось отпустить, но девушка не отъезжала далеко, помогая ему советами. Ее маленькие ножки, мелькающие под синим подолом пальто, приводили Шемета в полный восторг.

— Вы прекрасно катаетесь, герр Войцех, — весело заявила Лизхен, — но вам не хватает уверенности. Ну-ка, догоните меня!

Лиза заскользила прочь, время от времени оглядываясь через плечо. Войцех, помчался за ней, отбросив все страхи. Лизхен круто развернулась на месте, и он резко затормозил, чтобы не врезаться в девушку, но не удержав равновесие, полетел на лед, лицом вниз. Лизхен ойкнула, ухватила Войцеха за руку, пытаясь остановить падение, но тоже поскользнулась и упала рядом с ним, весело смеясь.

Блестящие серые глаза Лизхен были так близко, что у Войцеха замерло дыхание. На ресницах искрилась ледяная пыль, щеки раскраснелись от морозного воздуха, губы, теплые от порывистого дыхания, слега приоткрылись. Войцех коснулся их губами, его обдало жаром, кровь стукнула в ушах. Он в испуге отдернул руку, уже потянувшуюся к талии девушки, и в этот миг Лиза, робко и неумело, едва заметно ответила на его поцелуй.

— Я люблю вас, Лизхен, — тихо шепнул Войцех, — с первой же минуты, как увидел, люблю.

— Я вас люблю, — еще тише ответила Лиза, и, застыдившись собственной смелости, залилась густым румянцем.

Домой они шли уже в сумерках, молча обмениваясь нежными долгими взглядами. Войцех, воспользовавшись тем, что мальчишки то убегали вперед, то отставали, еще дважды поцеловал Лизхен, осторожным, почти целомудренным поцелуем.

По возвращении он почти сразу поднялся к себе наверх, опасаясь, что фрау Грета увидит его сияющую улыбку. Книга падала из рук, серые глаза глядели на него из пляшущих на стене теней, и, когда сон, наконец, сморил его, целомудрия в нем не было и в помине.