Чёрная стая

Ватерлоо

В то время как Войцех, то понукая коня, то спешиваясь и подставляя плечо под увязшее в грязи пушечное колесо, торопился к месту событий, на холмах Мон-Сен-Жан уже вовсю гремела канонада. Ночная гроза не только задержала прибытие Блюхера, но и Наполеона заставила отложить начало сражения почти до полудня. Величайшими своими победами прославленный полководец обязан был артиллерии, и здесь, имея почти двойное превосходство в орудиях, Наполеон не решился атаковать позиции англо-союзной армии, пока не просохнут дороги.

Надменный император французов верил в свою звезду и презирал своего главного противника. Как может быть великим полководцем тот, кто ни разу не попытался обратить армию в свою личную пользу, не возмечтал о короне, власти и завоевании? Наполеон намеревался устроить герцогу хорошую трепку и утром, за завтраком со своими генералами на ферме Белль-Альянс, где разместилась его ставка, оценивал свои шансы не менее чем девяносто к ста. Насмешку у Бонапарта вызывало все: и собранная наспех армия, в которой британских частей была едва ли треть, да и те состояли, по большей части, из необстрелянных новобранцев; и выбранная Веллингтоном позиция, перед самым лесом Суанье, отрезавшим пути отступления к Брюсселю; и сам герцог — сипайский генерал, не более того.

Проносясь перед войсками, выстроенными, как на параде, под гром барабанов и крики «Viva l'imperatore!» на белом коне, Наполеон не мог знать, что позицию его противник выбрал еще год назад, изучив каждую складку местности, каждый холм и ручей, позволявшие укрыть солдат от огня французских пушек. В 1814 году война обошла эти места стороной, но сейчас Веллингтон сумел навязать Бонапарту избранное им поле боя.

Первыми в атаку пошли войска корпуса Рейля, которые вел сам Жером Бонапарт, брат императора. Замок Угомон, давно превратившийся в простую крестьянскую ферму, встретил французские колонны дружным залпом мушкетов и смертельным огнем гаубиц. Веллингтон еще накануне распорядился укрепить старое здание, окруженное садом и лесом, в стенах кирпичной ограды прорубили бойницы, ворота завалили телегами и мешками.

— Вам не удержать Угомон, — заявил Мюффлинг, оглядев укрепления, — это не крепость, а старая развалина.

— Вы не знаете МакДоннела, — усмехнулся герцог, — я поручил Угомон Колдстримским гвардейцам.

Штурм Угомона Наполеон планировал, как отвлекающий маневр, свой главный удар намереваясь направить на центр и правый фланг англичан. Там стояли бельгийские и голландские полки, и Бонапарт имел все основания надеяться, что недавние союзники вовсе не горят желанием вступить в бой с бывшими боевыми товарищами. Но Веллингтон знал, кому поручить оборону. Жером Бонапарт, рассчитывавший на легкую победу, вынужден был бросить на штурм всю свою дивизию. Пылал сад и лес, огонь охватил крышу замка, но Угомон держался. Кирпичную стену окружила вторая стена — из трупов, волна за волной разбивались французские полки о незыблемую шотландскую твердыню.

В час дня, после продолжительной канонады по всему фронту, Наполеон двинул на центр английской армии четыре пехотные колонны корпуса Д'Эрлона. Под развевающимися знаменами, под барабанный бой французы спускались в долину четырьмя грозными реками, шеренги печатали шаг, словно на плацу, над их головами свистели ядра, артиллерия поддерживала наступление пехоты.

Голландские части Ван Биландта дрогнули и побежали с поля, под дружное улюлюканье британских солдат. До самого Брюсселя мчались они, неся с собой преждевременные вести о победе Наполеона. Но красные мундиры, три тысячи против восемнадцати, не сдвинулись с места.

— Встать!

Генерал Пиктон, ветеран Пиренейских войн, поднял в атаку свою дивизию. Под воинственное пение волынок вставали в строй до поры залегавшие в живых изгородях на обратной стороне холма шотландские горцы Камерона и Гордона, Королевские Скотты, Черная Стража. Пестрели боевые тартаны, сияли кокарды на медвежьих шапках.

— Залп и вперед! — зычный голос Пиктона перекрыл барабанный бой французских колонн. — Вперед, канальи! Вперед, пьяные мерзавцы! Вперед!

Сраженный французской пулей в висок, генерал не договорил. С тридцати футов прогремел дружный залп английских мушкетов, и первые ряды французов дрогнули, сбившись с ноги.

Разъяренные смертью любимого генерала солдаты бросились на врага в штыки, сметая неприятеля с холма под огонь его собственных батарей. Воинственный пыл французов не устоял перед холодной яростью шотландцев. Но враг все продолжал прибывать, и мужественных британских солдат понемногу теснили к вершине холма.

Лорд Аксбридж, командующий кавалерией Веллингтона, бросил в бой две кавалерийские бригады — кирасир и королевских гвардейских драгун лорда Эдварда Сомерсета и Бригаду Содружества сэра Уильяма Понсонби — Синих, Иннискиллингов и Шотландских Серых тяжелых драгун.

О, как летели в атаку серые кони! Грозной лавиной, в плотном строю неслись драгуны, сметая врага, и земля под копытами коней дрожала, и кровь ручьями стекала с холма, и сияли на солнце алым тяжелые палаши. И неудержимо, неустрашимо мчались они к славе и победе. «Шотландия навеки!» — гремели трубы. «Навеки!» — вторили им звенящие клинки.

Лейб-гвардии кавалерийский королевский полк врезался в ряды французских кирасир, мощные кони столкнулись грудью, клинки зазвенели о сталь кирас и касок, насмерть сошлись храбрецы в жестокой схватке. Атаку возглавил лично лорд Аксбридж. Британцы яростным натиском одолели достойного противника, и отчаянные гвардейцы помчались вслед за разбитым врагом, преследуя его по пятам.

Целыми батальонами рубили французских пехотинцев Шотландские Серые. Горцы Гордона, мимо которых драгуны промчались, спускаясь с холма, присоединились к ним, ухватившись за стремена всадников. Боевые порядки наступающего корпуса графа Д'Эрлона были смяты в мгновение ока. В пылу погони за отступающей пехотой шотландцы ворвались на французские батареи, зарубив прислугу и перерезав глотки упряжным лошадям. Пушки заклепали, выведя их из строя. Семьдесят четыре орудия были потеряны для Наполеона до конца сражения.

Три тысячи пленных и два императорских орла стали достойной наградой за несравненное мужество и боевой дух британских кавалеристов.

Увлеченные атакой драгуны не заметили, как им во фланг вышли французские уланы. На изможденных конях они не успевали вернуться к своим позициям, и многие храбрые воины пали в тот день на поле брани, покрыв себя неувядаемой славой. Лошадь генерала Понсонби увязла в распаханной земле, и удар уланского копья пришелся в самое сердце, до последней минуты пылавшее отвагой и жаждой битвы.

На выручку драгунам подоспели легкие полки из бригады сэра Джона Ванделера, и уланы отступили. На поле боя наступило временное затишье, и только со стороны Угомона доносилась несмолкающая канонада. Замок пылал, большую часть зданий смел убийственный огонь французской артиллерии, но защитники стояли крепче старых стен, и над Угомоном все еще развевался британский флаг.

Пока генерал Д'Эрлон перестраивал свои потрепанные войска, Веллингтон воспользовался моментом, чтобы перебросить подкрепления и боезапас в Угомон и на ферму Ле-Э-Сент, где закрепились четыреста солдат Королевского Германского легиона под командованием майора Баринга.

В три часа пополудни с холма, откуда Наполеон наблюдал за ходом битвы, уже можно было видеть в отдалении темное «облако». Передовые части Блюхера показались на опушке Парижского леса. Обеспокоенный, но все еще рассчитывающий на победу император велел усилить артиллерийский огонь по центру союзной армии. Шквал ядер и картечи обрушился на позиции Веллингтона, и фельдмаршал приказал отвести войска на сто шагов назад, чтобы укрыть их за холмом от грозных французских орудий.

В тыл через лес Суанье тянулись подводы с пустыми зарядными ящиками, повозки с ранеными, колонны пленных. Дезертиры, напуганные канонадой, выбрались из своих укрытий и ринулись на север, к Брюсселю. Это зрелище убедило Бонапарта в том, что Веллингтон отступает, и он приказал маршалу Нею отрядить кавалерию для преследования бегущего противника.

Пять тысяч всадников, выстроенных в долине самим Неем, двинулись вверх по склону холма. Солнце, выглянувшее из-за рваных облаков, засияло на кирасах и касках, лавина стали покатилась вперед, переходя с рыси в галоп, грозя смести на своем пути все живое.

Их встретили пехотные каре — ощетинившиеся штыками стены мужества и стойкости британских солдат. Между квадратами артиллеристы с убийственным спокойствием расстреливали мчащихся на них всадников прямой наводкой, лишь в последнюю минуту отходя от пушек, чтобы укрыться в середине каре и снова вернуться к орудиям, когда враг будет отброшен. Второй и третий ряды дружными залпами стреляли через головы опустившихся на колено бойцов, нацеливших на врага штыки, бреши немедленно закрывались, солдаты сменяли павших товарищей, не прекращая прицельного огня по несущимся на них кирасирам и драгунам.

К шести вечера пал Ле-Э-Сент. У защитников закончились патроны, и французы ворвались на ферму, перебив почти весь гарнизон. Наполеон приказал перетащить туда пушки артиллерийского резерва, усилив огонь по центру британской армии.

Каре, по которым теперь били французские орудия, смежали ряды, но ни одно из них не дрогнуло перед лицом врага. Кони хрипели и ржали, отказываясь скакать на сияющие штыки, пули разили всадников, и вскоре все пространство между красными квадратами британской пехоты было усеяно громоздившимися друг на друге людскими и лошадиными трупами.

Два с лишним часа продолжался кровавый бой, боеприпасы в непрерывно ведущих огонь каре подходили к концу. Британская стойкость и мужество не оставили солдат, но силы были на исходе.

В этот момент с востока, от деревеньки Планшенуа, донесся глухой рокот артиллерийской канонады. Корпус Бюлова, подошедший, наконец, к полю битвы, вступил в бой.

Заняв Планшенуа, Блюхер не только зашел бы в тыл Наполеону, угрожая его резервам, но и отрезал французской армии пути отступления и снабжения. Понимая это, Бонапарт спешно перебросил туда свежий корпус Лобау, еще не участвовавший в сражении. У Блюхера под рукой было всего две пехотные бригады и часть кавалерии принца Вильгельма Прусского, но старый фельдмаршал, не желая дожидаться подхода остальных войск, немедля отправился на рекогносцировку, сопровождаемый двумя эскадронами гусар. Тем временем подтянулась артиллерия, восемьдесят восемь двенадцатифунтовых орудий, и под ее прикрытием прусская пехота обрушилась на французов, не выдержавших яростного натиска и отступивших за Планшенуа.

Прусские ядра долетали уже до холма, с которого Бонапарт руководил битвой. Наполеон тут же направил в помощь Лобау две бригады Молодой Гвардии с двадцатью четырьмя пушками. Находившаяся возле селения Папелот кавалерия Дюротта развернулась навстречу корпусу Бюлова, и под яростным огнем противника пруссаки вынуждены были отойти.

Атаку гусарских эскадронов возглавил сам Блюхер. Войцех, наконец обнаживший саблю, следовал за фельдмаршалом, врубаясь в ряды гвардейцев, отбивая штыки клинком, опрокидывая французов под копыта коня, не сбавляя бешеного галопа. Прусская пехота ворвалась в деревню, почти в упор расстреливая неприятеля, и Планшенуа снова перешел из рук в руки.

Присоединившиеся к Лобау егерский и гренадерский полки Старой гвардии сумели выбить пруссаков из деревни, ворвавшись в нее с двух сторон и ударив в штыки. Узенькие улочки Планшенуа были завалены телами погибших, палисады охватил огонь от зажигательных снарядов французской артиллерии, бой шел на церковном дворе и в самой церкви, где закрепились гвардейские егеря генерала Пеле-Клозо.

В то же время на севере показались передовые части корпуса фон Цитена. Наполеон, пытаясь поднять боевой дух своих войск, объявил, что это Груши спешит на соединение с главными силами французов. Но эта ложь, впоследствии, вызвала лишь горькое разочарование у солдат, и без того начинавших терять веру в императора.

В последнем отчаянном порыве император решил бросить в бой резерв — Среднюю и Старую гвардию. Он лично выстраивал полки перед наступлением и вел их вперед до самого Ле-Э-Сент, где его сменил Ней. Как на параде маршировали грозные усачи в медвежьих шапках, и били барабаны, и знамена развевались на ветру. Ней, под которым только что убили пятую лошадь, вел их вперед с саблей в руке и победа, казалось императору, была так близко.

Строевым шагов гренадеры и егеря взошли почти на самую вершину холма, но противника все еще не было видно. И только вдали виднелась в пороховом дыму группа всадников, из которой, перекрывая шум битвы, прозвучал грозный голос:

— Мейтленд, ваше время! Гвардия! Встать!

Как легендарные воины, выраставшие из драконьих зубов, перед французскими колоннами возникли тонкие красные линии британских солдат, поднимавшихся из некошеной пшеницы, и дружный залп полутора тысяч мушкетов Браун Бесс встретил наступающих смертельным огнем, сразившим более трехсот ветеранов. Замешательство было полным, ряды Средней Гвардии смялись, залпы один за другим обрушивались на пришедших в смятение французов. Не давая врагу опомниться, гвардейцы Мейтленда бросились в штыковую атаку, сметая неприятеля с холма. Егеря в панике устремились вниз, но англичане, повинуясь приказу, хладнокровно вернулись на свои позиции.

Подоспевшие к этому часу войска Цитена атаковали дивизию Дюротта у Папелота, а вскоре к нему присоединился прибывший последним корпус Пирха. Завидев это, Блюхер отдал приказ о всеобщем наступлении Нижне-Рейнской армии, и корпус Бюлова с новыми силами ринулся на врага, засевшего в Планшенуа. Дом за домом очищали пруссаки деревню от яростно сопротивляющихся гвардейцев Наполеона, приклады скользили в мокрых от крови руках, штыки погнулись от ожесточенных ударов, пороховой дым ел глаза, крики бойцов и стоны умирающих неслись к затянутому свинцовыми облаками небу.

Эскадрон налетел на выбитого из Планшенуа врага, кромсая, рубя, топча копытами, сметая все на своем пути, гоня противника перед собой к потерявшей всякое подобие боевого порядка обезумевшей от ужаса армии.

В беспорядочной свалке Войцех, отчаянно ругаясь, едва разбирая своих и чужих, не размениваясь на хитрые финты и приемы, рубил направо и налево, стараясь только не отставать от несущегося плотной стеной эскадрона. Удар уланской пики пришелся ему в руку, чуть повыше локтя, и он, не удержавшись в стременах, кубарем полетел из седла, крепко приложившись затылком о предательский камень, торчавший из густой травы на заднем дворе какого-то полуразрушенного домишки. Гусары пронеслись вперед, и Йорик, оставшийся без седока, тихо заржал и ткнулся носом в щеку Шемета.

Из темноты выплыли несущиеся по небу густые облака, темно-синие, в золотых обводах заходящего солнца. В бескрайнем великолепии их причудливых нагромождений Войцеху чудились старинные замки, летящие на сияющих крыльях кони, и что-то еще, забытое, но невероятно важное, далекий сон, неясная мечта. Облакам не было дела до людей, убивающих друг друга на пропитанной кровью земле, прекрасные в своем равнодушии, они любили только ветер, и солнце, и свою свободу.

— Размечтался, как последний дурак, — сердито сказал себе Войцех, наспех перетягивая платком раненую руку, — вставай, черт бы тебя побрал. Вставай и дерись.

Йорик встретил это решение радостным ржанием, и они снова понеслись вперед, догоняя эскадрон.

На холме Веллингтон поднялся в стременах и трижды махнул шляпой, командуя общее наступление. Весь день герцог носился под пулями и ядрами, появляясь в самых опасных местах, призывая и подбадривая, щедро делясь с солдатами своим хладнокровием и выдержкой. Его конь, игреневый жеребец Копенгаген, гордо держал голову, словно сознавая, что носит на себе великого полководца, от чьего слова сейчас зависит судьба миллионов людей, не только на поле битвы, но и во всей Европе.

Медленно двинулись вперед измотанные тяжелыми боями войска, британцы и немцы, голландцы и бельгийцы, пруссаки и брауншвейгцы шли в последнюю атаку, и Наполеон, бросив свою разгромленную армию на произвол судьбы, бежал, чтобы больше уж никогда не подняться, утопив в грязи не только императорскую корону, но и честь Франции.

В этот день звезда, в которую верил Наполеон, закатилась навсегда, и для мира взошла другая заря, на целый век сделавшая Англию не только владычицей морей, но ведущей силой Европы. Веллингтон доказал, что британское хладнокровное мужество и верность долгу стоят большего, чем яростный натиск завоевателя, непоколебимая стойкость может противостоять самому жестокому напору, а верность слову выигрывает битвы. Здесь, на холмах Мон-Сен-Жан, он снова напомнил миру, что границы Британии — берега ее врагов.

Здесь, в отбитой у неприятеля деревне Белль-Альянс, Веллингтон и Блюхер встретились, наконец, как победители, и пожали друг другу руки, и последний луч летнего солнца сверкнул из-за черных туч, затянувших вечернее небо.