Чёрная стая

Париж

Как Блюхер ни рвался по следам уходящего неприятеля, чтобы окончательно разгромить французов, остановившись только в Париже, Наполеону удалось увести за Рейн шестьдесят тысяч солдат из более чем трехсоттысячной армии, с которой он начинал кампанию 1813 года. Даже поддержка русского царя не помогла фельдмаршалу настоять на своем, Меттерних, опасаясь усиления Пруссии, противодействовал этим планам, Шварценберг ссылался на расстройство войск и необходимость наладить снабжение, правители Рейнского Союза, все как один отложившиеся от французского покровителя, внести свой вклад в дело объединения Германии не спешили, предпочитая вступать в закулисные сделки с австрийским двором. Даже сам король Пруссии, опасавшийся вторжения во Францию, более прислушивался к голосам кружка генерала Кнезебека, считавшего низложение Наполеона «романтической идеей сумасбродов Блюхеровой Главной квартиры».

С конца октября союзные армии застряли на Рейне, дипломаты и царедворцы оттеснили военных, Наполеону были предложены условия мирного договора, тяжелые, но почетные. Во Франкфурт потянулись обозы с обмундированием и оружием, продовольствием и боеприпасами. Мира ждали, но готовились к войне. Ответ Наполеона, ослепленного верой в «свою звезду», не оставил сомнения, что император французов мира не желает, но пытается затянуть время, чтобы вооружить новую армию.

На нижней Эльбе и Одере, война, впрочем, не останавливалась. К Рождеству войска Северной армии не только заперли маршала Даву в Гамбурге, но разгромили датчан и освободили от неприятеля весь север Нидерландов, где поднялось народное восстание против наполеоновского владычества. Кронпринц Бернадот подписал с датчанами весьма выгодный Кильский договор, присоединив, наконец, к Швеции Норвежское королевство, а в Амстердам был вызван из Лондона принц Оранский, чтобы принять на себя управление независимой Голландией. Датчане даже обязались выставить против Бонапарта десять тысяч солдат. Разумеется, за английские деньги.

К концу декабря корпус Бюлова, в составе которого теперь находился фрайкор подполковника фон Лютцова, подступил к границам Бельгии, занятой сильной группировкой французских войск под командованием Макдональда, и остановился, довольствуясь «малой войной». Часы словно замерли, отсчитывая последние дни сурового 1813 года.

В новогоднюю ночь, морозную и ясную, года войска генерал-фельдмаршала Блюхера перешли Рейн на маленьких суденышках, отгоняя веслами теснящиеся в потоке льдины. Война, приостановившаяся на время, разгорелась с новой силой.

Богемскую армию переименовали в Главную, но командовал ей все тот же Шварценберг, более прислушивающийся к рекомендациям Меттерниха и императора Франца, чем к здравому смыслу и горячим призывам Блюхера не останавливаться до самого Парижа. Зимняя кампания застала Наполеона врасплох, против двухсоттысячной армии союзников он мог выставить всего семьдесят тысяч солдат. Еще сто семьдесят тысяч спешно призванных резервистов, по большей части безусых юнцов, едва достигших шестнадцати лет, обучались в лагерях. Но Бонапарт надеялся на разногласия в стане союзников, на французский патриотизм и, конечно, на свою счастливую звезду.

Он ошибся во всем. Императору Александру удалось удержать коалицию от распада, и, после нескольких поражений, нанесенных рвущимся в бой пруссакам, армия Блюхера, усиленная корпусами Бюлова и Винцингероде, подошедшими из Голландии, заняла, наконец, главенствующее положение на театре боевых действий. Нерешительному и вечно опаздывающему Шварценбергу достались вторые роли, о чем он, похоже, нисколько не сожалел.

Уставшие за два десятилетия войн французы примеру испанцев и пруссаков, поднявшихся на вооруженную борьбу с захватчиком, последовать не захотели. «Мари-Луизочки», как презрительно именовали на родине наполеоновских новобранцев, дезертировали тысячами, крестьяне размещали иноземные войска по квартирам и снабжали фуражом и продовольствием, хмурясь и бранясь, но за вилы и топоры не брались и в леса уходить не спешили.

Звезда Наполеона закатилась еще в крови и грязи Лейпцига. Снова и снова император бросал в бой свои войска, его несомненный полководческий гений все еще оставался при нем, что доказали победы при Шампобере, Монмирале, Шато-Тьери в Вошане, но дни империи были сочтены.

После февральских неудач союзники снова продвинулись вперед. Наполеон, в надежде, что они не решатся оставить его войска в тылу, проскочил между Главной и Силезской армиями, направляясь в Голландию, где рассчитывал усилиться деблокированными гарнизонами крепостей. Но просчитался. При Лаоне Блюхер наголову разгромил маршала Мармона, а на юге Главная армия медленно продвигалась к Парижу. На юге Веллингтон перешел в наступление, оттеснив за Пиренеи маршала Сульта, и вторгся в пределы Франции.

Двадцать пятого марта армии Блюхера и Шварценберга двинулись на Париж, уже более четырех веков не видевший неприятеля под своим стенами. Одновременно в погоню за Наполеоном, отступившим много восточнее столицы, к Дизье на Марне, была отряжена кавалерия корпуса Винцингероде, в расчете на то, что Бонапарт примет ее за авангард главных сил союзников. Расчет оказался верным, Винцингероде, вступивший в неравный бой с неприятелем, потерпел поражение, но Наполеон слишком поздно понял свою ошибку. На выручку к осажденному Парижу он не успевал даже самым быстрым маршем.

В тот же день союзная кавалерия Главной армии разгромила корпуса маршалов Мармона и Мортье, спешившие на соединение с главными силами, а передовые кавалерийские части Блюхера нанесли сокрушительное поражение четырехтысячному отряду Национальной гвардии. Отказавшихся сдаться французов расстреляли чуть не в упор картечью, в образовавшиеся в каре бреши ринулась конница, поверженные гвардейцы лежали грудами, и всадники промчались по ним, втаптывая живых и мертвых в холодную раскисшую землю. Потрепанные Мортье и Мармон отступили к Парижу. Национальная гвардия полегла почти вся.

Армии подступили к предместьям Парижа вечером двадцать девятого марта. Главнокомандующим союзными силами был назначен генерал от инфантерии Барклай де-Толли, к немалому облегчению уставших от полумер Шварценберга прусских и русских военачальников. Штурм города начался на рассвете, но Блюхер, только поздним утром получивший приказ о наступлении, задержался, и войска строились в боевые порядки под грохот доносившейся с юга канонады.

Французы сражались отчаянно, несмотря на почти тройное превосходство сил союзников. Но уже в час пополудни пал под натиском войск Барклая Бельвиль, корпуса Йорка и Клейста овладели укрепленным селением Лавилет, а Ланжерон пошел на Монмартр, где находилась ставка командующего обороной Жозефа Бонапарта. Король Испанский, позорно сбежавший из ненавидящей его страны после поражения при Витории, и тут долго не задержался на посту и снова бежал, свалив ответственность за французскую столицу на маршалов Мармона и Мортье.

В пять часов вечера маршал Мармон прислал к императору Александру парламентера, желая предотвратить артобстрел города и уличные бои. Но царь согласился выслушать только предложение о полной капитуляции. После того, как Ланжерон взял Монмартр, и на высотах установили глядящие на Париж пушки, Мортье также выразил готовность сдать город.

Капитуляция была подписана в два часа ночи тридцать первого мая в селении Лавилет. Французским войскам позволили покинуть город, отступив на северо-восток, подальше от спешащего на выручку Парижу Наполеона. В тот же день армии союзников вступили в Париж триумфальным маршем.

«Черная Стая» в сражении участия не принимала, оставаясь в резерве. Войцех весь извелся, ожидая, не бросят ли их в бой. К немалому удовольствию Дитриха он не удержался и облачился еще с утра в парадный ментик, и у фон Таузига и присоединившейся к нему Клары появилась неисчерпаемая тема для шуток.

— Гляди, каким он щеголем, — подмигнул Дитрих Кларе, — не доедет ведь до своей пани, по дороге парижанки на сувениры разорвут.

— Он вырвется, — не согласилась с другом Клерхен, — зато вид будет, словно в бою побывал. Тут невеста, как раз, в обморок и упадет. Прямо в его объятия.

— Судя по тому, что он о ней рассказывал, не упадет, — рассмеялся Дитрих, — зато у Шемета появится возможность рухнуть к ее ногам. В любом случае, на разговоры время можно будет не тратить.

— Вы этого все равно не увидите, — фыркнул Войцех, — а Кларе вообще пора бальное платье искать.

— Это еще почему? — возмутилась фройляйн корнет.

— Потому что мой долг Дитриху на себе генерал Гнейзенау взял, — довольно сообщил Войцех, — он тебя приглашать будет, а я в сторонке постою, погляжу, как ты ему откажешь.

— Не откажу, — кивнула Клерхен, — но и мундир не сниму. Пусть так приглашает.

— Эх, — тряхнул головой Шемет, — не упустить бы такое зрелище.

К вечеру стало ясно, что в бой их не пошлют, и эскадрон разъехался по квартирам. Войцех не мог уснуть, ворочаясь на жестком матрасе, пока сердобольная хозяйка не постучалась к нему в дверь, спросив, что беспокоит «бедного мальчика». Шемет выложил ей все, как на духу, и мадам Дидье тут же приняла горячее участие в его судьбе, вскипятив среди ночи котел и принявшись крахмалить чуть поношенную, но все еще вполне приличную батистовую рубаху, извлеченную из глубин дорожного чемодана, гладить мундир и вообще приводить экипировку будущего жениха в самый сияющий вид.

— Удачи вам, мсье Войцех, — хозяйка проводила его материнским поцелуем в лоб, — скачите прямиком к невесте, заждалась уж, небось.

— А вот адреса-то я и не знаю, — сокрушенно вздохнул Войцех, — но отыщу, непременно. Весь Париж переверну, а к вечеру отыщу.

С барабанным боем, с распущенными знаменами колонны входили церемониальным маршем в ворота Сен-Мартен. Горожане, еще вчера подбадривавшие Национальную Гвардию криками «Да здравствует Император!», высыпали на улицы, полюбоваться торжественным зрелищем. Русский царь и король Пруссии въехали в город верхами, предшествуемые конной гвардией и в сопровождении свиты, состоявшей из более чем тысячи генералов и сановников. На Елисейских Полях монархи приняли парад, приветствуя допущенные в город войска — гвардейцев, кирасир, гренадеров. Только им и достало парадных мундиров.

Корпус Раевского, облаченный в обноски, снятые с французов, к параду не допустили. Оборванный и босой прусский ландвер, в литовках, превратившихся от постоянной штопки в куртки, удостоился от своего короля, прибывшего из австрийской ставки, замечания: «Что за грязные оборванцы». Войска, прошедшие Европу, забились по тесным квартирам на Монмартре и у Ля-Шапель. Город, несмотря на горячее желание Блюхера поквитаться с французами за Берлин, пощадили по приказу императора Александра, которого благодарные парижане принимали не как победителя, а как дорогого гостя. Но солдаты, своими подвигами купившие ему эту нелегкую победу, в празднике участия не приняли.

Войцех, отпросившийся после окончания парада у фон Лютцова в увольнительную, метался по Парижу в поисках хоть каких-то сведений о генерале Мельчинском или владетельном польском магнате Жолкевском. Сведения поступали самые противоречивые, но большинство тех, к кому он обращался с вопросами, всего лишь желали показаться людьми сведущими и осведомленными, не имея на самом деле никакого понятия о предмете разговора.

Наконец, уже в шестом часу вечера, в префектуре ему сообщили адрес мадам Жолкевской, вдовы, проживавшей в меблированных комнатах в предместье Пасси. Благословляя в душе французскую бюрократию и тайную полицию, ведущую списки неблагонадежных граждан, Войцех помчался на правый берег Сены, окрыленный самыми светлыми ожиданиями.